Операция «Антитеррор», стр. 56
– Хорошо, я посажу на это человека. Новости сразу сообщай.
– Договорились.
Майор положил трубку и ушел в кабинет Володи. Включил в розетку чайник. После нервной бессонной ночи ему в самом деле надо было взбодриться. К несчастью, в отделе кончился сахар. Идти по соседним кабинетам Лоскутков стеснялся – и так из-за сахара все над ним смеются.
«Без сахара выпью, – решил он. – Как Толстов пьет... Крепкий, чтобы язык свело...»
Он заварил в самом деле очень крепкий чай прямо в стакане. Опять неумышленно сделал это так же, как делает в своем кабинете Толстов, и вернулся со стаканом к себе за стол. И тут зазвонил телефон.
– Слушаю. Майор Лоскутков.
– Это я. – Володя, очевидно, только что добрался до места происшествия. – Тут такое дело... У Людмилы Филипповны дома мать одна осталась. Божий одуванчик. Больная. Ей ежедневно дочь уколы делала. И в этот раз она прибежала с работы, чтобы укол сделать. Очень торопилась, даже раздеваться не стала. Сказала, что ее вызывают на шлюз...
– Куда?
– На шлюз. Она раньше там работала.
– Что за шлюз? У нас их несколько в области.
– Старушка не знает.
Лоскутков вдруг догадался:
– Все. Понял. Срочно вези свидетеля. Я пока займусь фотографией.
Но он не сразу занялся фотографией, а стал снова звонить Асафьеву. Телефон долго был занят, а Лоскутков набирал и набирал номер.
– Асафьев. Слушаю.
– Наконец-то... Наговориться никак не можешь?
– Что-то узнал?
– Людмила Филипповна Долгих раньше работала на каком-то шлюзе. Старушка-мать так сказала. За ней приехали, срочно вызвали туда... Ты понимаешь? Чечены, мать их, если рванут шлюз на Шершневском водохранилище, что будет?
– Понял. Это выгодный для них объект. И что, стервецы, делают – знают, что действующего сотрудника хватятся сразу. Могут сделать соответствующий вывод. Потому и берут бывшую сотрудницу. А я, кстати, нашел телефон жены Толстова и дозвонился. Есть фотография. Я послал машину. Завезут тебе для предъявления соседу. И еще, вчера вечером Серега звонил дочери. Сказал, что уезжает в командировку, возможно, надолго. Значит, с ним все в порядке...
– ...Было вчера вечером. Хочется надеяться, что и сегодня тоже. Но если в машине его не было – что мы скоро узнаем, – если там было только два кавказца, то где сам Серега? Он свой драндулет кому попало не отдаст...
– Его могли и не спросить.
– Ладно. Ты занимайся шлюзом, а я фотографией.
– Созвонимся.
3
Я направился в штаб.
Исмаил с крыльца не ушел. И так же продолжал смотреть на меня. Не мигая. Опять подражает Лоскуткову. Подобный взгляд обычно ничего хорошего не предвещает. Но у него, мне кажется, такой взгляд держится постоянно. Что природа пожаловала в своей щедрости, от этого избавить может только хорошо посланная пуля и терпеливая лопата могильщика. А мне природа пожаловала другое. Стабильное чувство оптимизма в самых пессимистических обстоятельствах. И я боевику подмигнул. Внезапно он попытался улыбнуться ответно. Интересная получилась гримаса.
– Ты эту женщину знаешь? – спросил.
Я понял, что он имел в виду свою пленницу.
– Не успел еще познакомиться.
– Хорошо. – Исмаил говорит почти без акцента. Очевидно, он вырос не в горах и где-то получил образование. По крайней мере, в злобном взгляде иногда проскальзывает интеллект даже более развитый, чем в таком же взгляде у Лоскуткова.
– Муса на месте?
– Куда ему еще деться. Оживает. Начинает командовать и стучать в гневе костылем. Я тут с тобой поговорить хотел... – Исмаил нерешителен, а это плохо вяжется с его обликом.
– Говори...
– Не сейчас. Ты сейчас к Мусе идешь. Потом.
– Ладно. Подожди меня. Я на минутку. Хочу попросить бутылку водки, а то мой подполковник без нее все равно что машина без бензина.
– И это все?
– Да.
– Я дам тебе водку. Иди к себе. Я к вам приду. Вместе поговорим. Может, подполковник тоже знает...
Это уже интереснее. В нашем социуме как-то так принято, что если ты идешь поговорить с человеком на его территории по своему делу, то несешь с собой выпивку. Исмаил желает поступить именно так. Мне это нравится. И еще больше нравится, что он желает поговорить в отсутствие Гавроша и не в штабе, не при Мусе.
Я успел подготовить подполковника, тот достал хлеб и колбасу на закуску, но при мыслях о бутылке заговорили в совестливой душе ассоциации – ворона не похмелилась! – и он забегал по корпусу.
– Клара... Клара...
Ворона спала где-то под многочисленными кроватями и на его зов не появлялась. Пришедший Исмаил застал подполковника расстроенным.
– Она никогда по два дня подряд не пьет, – сообщил визитер Лене. – Когда проголодается, сама прилетит, но похмеляться не будет.
Это моего коллегу несколько успокоило.
– Ты будешь? – спросил Леня у меня.
– Нет.
Исмаил на его вопросительный взгляд тоже отрицательно покачал головой. Проханов налил себе и сразу выпил.
– Вы в Ичкерию собрались ехать? – Вот вопрос, с которым пришел к нам снайпер боевиков. Только непонятна цель этого вопроса. Он и так знает, что нас собираются туда отправить. – Не рекомендую...
– Как прикажете вас понимать? – поинтересовался подполковник.
– Там уже все кончено и восстановить ничего уже будет нельзя. Да и не надо...
– Давайте говорить конкретнее, – предложил я. – Насколько я понял, ты пришел к нам с каким-то деловым предложением?
– Почти.
– Объясните, господин чеченец... – Леня в такой разговор откровенно не верит. Он чувствует провокацию и потому насторожен, даже следующую порцию водки налить себе не стремится.
– Во-первых, я не чеченец, а ингуш. Хотя вырос среди чеченцев и в чеченском селении. У моего отца был большой дом в Шали.
– Почему – был?
– Его развалили артиллерией. Ваши...
– Понятно.
– А вообще мы составляем с чеченцами один народ – вайнахи. Но я точно знаю, что нынешняя война будет проиграна. И напрасно Хаттаб вместе с другими тешит себя надеждами. Если в прошлую войну люди нас поддерживали, то теперь все настроены против. Наши командиры сами против себя людей настроили.
– А при чем здесь мы? – спросил я. – Мы же едем не войну выигрывать, а воевать – деньги зарабатывать.
Взгляд у меня чистый и ясный, улыбчивый такой взгляд, добрый. И смотрю я в суровые глаза вайнаха с детской невинностью.
– Это дело ваше. Я, скажу честно, больше думаю о себе. У меня слишком много разного за спиной, чтобы после войны там оставаться.
– Ну и?..
– Я пришел вас расспросить о французском иностранном легионе, если вы что-то о нем знаете...
– Туда собрался?
– Здесь мне делать нечего. Денег я за войну не накопил, не умею, наверное, грабить. Следовательно, просто уехать за границу не могу. Остается одно...
Леня пожелал что-то сказать, но я остановил его поднятием руки. Меня в ФСБ научили торговаться при заключении каждого договора. Отчего же не поторговаться и здесь, коли уж такой случай представился?
– Это просто, – сказал я. – Но в таком случае надо соблюдать равноправие. Мы даем тебе сведения, ты даешь сведения нам.
– Это справедливо, – согласился Исмаил. – Только договоримся сразу – я не предатель и своих не сдаю, – и он посмотрел на меня прямо. Повторил мои вчерашние слова. Это я могу принять.
Я понял, что сведений будет не слишком много. Но что-то выдавить из него можно.
– Мне дала слово Гаврош, но я не совсем верю ей. И уж совсем не верю Мусе. Короче, такая ситуация. Мы не хотим воевать против населения своего же города. На это мы не подписывались. Гаврош сказала, что плотину только заминируют для реальности угрозы. Если требования будут выполнены, то взрыва не будет. Это так? Или взрыв будет в любом случае?
– Ты уже знаешь, что собираются захватывать? – Исмаил смотрит откровенно подозрительно.
– Я имею глаза и уши. Если Халил в период подготовки к акции ходит на рыбалку, то это может означать только разведку. Разведывать в этом районе есть смысл только одно – шлюз на плотине.