Операция «Антитеррор», стр. 10

Мария улыбнулась. Почти торжествующе улыбнулась. И Проханов понял, что она услышала именно то, что хотела услышать.

– Тогда – обратите внимание на мой вопрос! – возникает понятие воинского братства. Спецназ ГРУ воюет в сверхсложных условиях. Следовательно, если быть логичным, то у спецназовцев это чувство братства развито особенно сильно? Сверхсильно...

– Да. Согласен.

– Но, когда с нашей армией проводили эксперименты, многих боевых офицеров сократили. И сейчас судьба разбросала их по свету. Кто-то в Югославии, кто-то в Абхазии, кто-то во французском иностранном легионе, кто-то в Ичкерии... В чеченских, заметьте, отрядах, которые называются нашей пропагандой бандформированиями.

– В чеченских отрядах? – переспросил Леня, чуть растерявшись от провокации. Но быстро взял себя в руки. – Может и такое быть, потому что все мы люди и стараемся делать то, что умеем делать лучше всего. Значит, те, кто воюет на стороне чеченцев, нашли там применение своим способностям.

– Вы их осуждаете?

Он горько усмехнулся и сказал не совсем уверенно:

– Нет. Они работают по своей профессии. И они сами сделали свой выбор. Не сумели приспособиться к нашей жизни и пошли туда, где они что-то могут. Может быть, даже ценят. Это тоже немаловажный фактор. Особенно для специалиста высокой квалификации. Вы поймите... Если музыканту где-то не дают играть, если где-то не признают его талант, то он ищет себе другую публику. Точно так же и высококлассный солдат. Точно так же...

Ее глаза вдруг резко сузились. Мария посмотрела прямо и жестко. Она почти ударила взглядом.

– А вы смогли бы так?

– Не знаю... Что говорить о невозможном... Сейчас я никому не нужный инвалид. И живу на свою унизительную пенсию. Сейчас единственное, на что я способен, – это охранять по ночам детский садик.

– Расскажите об этом тем людям, которые попытались отобрать у вас бутылку вина возле магазина.

Оказывается, Мария прекрасно осведомлена о многих эпизодах его жизни. Может быть, и еще что-то знает.

Мария отодвинула чашку с недопитым чаем и выпрямилась. И Проханов вдруг понял, что весь их предыдущий разговор, такой для него самого болезненный, был совершенно ничем. Что только вот сейчас они подошли к главному. По взгляду ее понял это.

– Я пришла к вам с официальным предложением от чеченской стороны.

– Что?..

Он растерялся и заморгал глазами так часто, что Мария даже улыбнулась. Наверное, это в самом деле выглядело смешным, но подполковнику было не до смеха.

– Мы предлагаем вам место инструктора в лагере подготовки боевиков. Вы будете получать ежемесячно по две тысячи долларов. Но это только для начала. В дальнейшем возможна персональная надбавка. Все зависит от того, как вы себя покажете.

– Ми-илая... – протянул Леня.

– Что? – Она встречно спросила жестко, почти по-мужски. Точно так же, как смотрела. И Леня понял, что с возрастом гостьи он ошибся минимум на пять лет. А если брать опыт этого и подобного разговоров, которые – он не сомневался уже – происходили и с другими спецназовцами, то можно и еще пару лет набавить.

– В прошлую чеченскую войну на моих глазах произошел интересный случай. – Голос подполковника стал мягким и воркующим, словно он с ребенком капризным разговаривал. – Тогда сильно донимал нас чеченский снайпер. Голову высунуть опасно было. Столько хороших красивых парней погубил... И ребята из челябинского отряда ОМОНа устроили на снайпера охоту.

Он замолчал, давая ей вникнуть в ситуацию.

– Поймали?

– Поймали. И очень даже удивились. Это оказалась всем им знакомая девушка, землячка. Ее портрет висел в спортивном комплексе «Динамо», где омоновцы тренируются. Она была в свое время известной биатлонисткой, в сборную страны входила.

– И что же?

– Ее просто изрезали на куски...

– К чему вы это рассказываете? Ваш лагерь будет находиться далеко за пределами России. И там, уверяю вас, никто вас не изрежет.

– Я не о том.

– О чем тогда? – Мария разговаривала с ним тоном генерала, ставящего задачу рядовому. И сомнения у нее не возникало в стремлении старого вояки снова повоевать. Тем более что при этом можно было бы и неплохо заработать. Своей любимой профессией заработать, а не сторожа по ночам детский сад. Что можно придумать лучше? И можно ли от такого отказаться?

– О том, что у меня есть желание сделать то же самое с вами. Я не кровожадный, но в этом желании честно сознаюсь. Я весьма сожалею, что угостил вас чаем. Мне варенья стало жалко. Убирайтесь отсюда к чертовой матери, и побыстрее...

Он сам чувствовал, что «закипает», а это могло иметь тяжелые последствия.

Но Мария оказалась не из пугливых. И взгляд сохранила насмешливый. И речь у нее стала насмешливой:

– Вы не боитесь неприятностей?

– Нет.

– Напрасно. Мы способны их вам доставить. И сделать из волкодава кроткого ягненка. Для этого есть много способов. И вы даже предположить не можете, насколько вы в действительности уязвимы и беспомощны.

Подполковник встал:

– Я обычно не люблю людей, которые поднимают руку на женщину. Меня мама когда-то воспитывала именно так. Она говорила, что женщину даже цветком нельзя ударить. К тому же рука у меня всего одна-разъединственная, и жалко будет ее запачкать. Но я сейчас, если вы немедленно не уйдете, просто возьму вас за шиворот и вышвырну из квартиры.

В запале он даже забыл, что единственная рука нужна ему для того, чтобы дверь открыть.

Мария встала и молча, неестественно прямая, прошла в прихожую. Леня дал ей время одеться и обуться и вышел следом. Она открыла дверь и на пороге замерла, обернулась.

– А все-таки вы зря так в себе уверены...

– Что вы мне можете сделать... – зло усмехнулся Проханов. – Убирайтесь...

Мария вдруг сделала разворот наподобие балетного па с согнутой в голени ногой – коридор слишком узок для замаха, – а закончила его почти балетным батманом. И ее каблук угодил ему в место соединения челюсти с черепом.

Он отключился сразу и не слышал, как презрительно хлопнула закрывшаяся дверь.

ГЛАВА 4

1

Утром я проснулся на матраце, расстеленном на полу возле теплой стены – какой-то дурак придумал прятать батареи отопления в стены и отапливать улицы, с тех пор и отапливают, не жалея средств, – и с беспокойством вспомнил, что машину на платную стоянку я так и не поставил, хотя собирался с вечера. Вчера мы оба решили, что в таком состоянии, в каком пребывали с подполковником, мне лучше не ехать домой, где меня никто, даже кошка, не ждет.

С трудом продрав опухшие глаза, я ринулся в прохановскую кухню, откуда из окна можно было рассмотреть двор. Моя «птица-тройка» съежилась на морозе, который подступил совсем некстати, и словно бы даже колесами перебирает, как замерзшая лошадь копытами стучит. За ночь на крыше вырос небольшой горбатый сугроб. И сейчас свежий снег светился под фонарем, что искусственной луной висит на бетонном столбе. Вчера, помню, я умышленно ставил машину под этот столб, чтобы ее было лучше видно сверху. Надо бы спуститься и включить двигатель – прогреть, но не оставишь же «старушку» внизу работающей.

Я вернулся в комнату. Леня тоже проснулся и сел на кровати. Если бы не последствия визита прекрасной незнакомки – результатом чего и стала опухлость физиономии, – никогда бы не подумал, что он с вечера прилично «нагрузился». Но, сколько его помню, он всегда такой. И почти никогда с похмелья не болеет. И все помнит, что вечером было.

В отличие от своего нежданного и довольно редкого гостя, то бишь частного сыщика Толстова Сергея Ивановича, выполняющего конфиденциальное поручение некоего майора городского уголовного розыска. Кстати, насчет поручения...

– Так о чем мы с тобой вчера договорились?

Одеваться мне не надо было, потому что спал я в том, в чем к нему пришел, но, чтобы привести одежду в порядок, надо было все-таки собрать с нее перья, которые налипли на меня со всех сторон.