Стрельба в невидимку (Десерт для серийного убийцы), стр. 61

Леший почти спокойно прожил год после первого убийства. Почти — это не потому, что милиция уже никого из студентов, принимавших участие в вечеринке, не доставала. А она и не доставала. Дело стало привычным, по нынешним временам, “висяком”. Леший и так уже совершенно не боялся милиции, понимая, что выстроил настолько правильно собственную психологическую линию поведения, что никто и ничего ему приписать не сможет.

Более того, всем кажется, что его и подозревать-то смешно. И от таких мыслей на лице Лешего появилось постоянное выражение блуждающей полуулыбки, за которой скрывалось только его собственное знание происшедшего. Никто в целом мире не знает... Но знает он! Даже значимость он свою почувствовал от этого.

Беспокоило его только одно — воспоминание. Ну, прямо как зубная боль. Нет, у Лешего совсем не было раскаяния. И не было чувства вины. Но он не смог ничего “сделать” с убитой там, в лесу. Почему? Откуда может у него взяться импотенция? Вроде бы ничем не болел, что может привести к таким последствиям. При службе в армии, хоть и в ракетных войсках служил, не облучался, не работал на вредном производстве. Но, прочитав кучу книг и журналов по интересующему вопросу, он пришел к мнению, что такое случается. Что это — временное явление психологического порядка. И слегка успокоился. Когда надо будет, все будет в порядке. Он так себя убеждал, хотя полной уверенности в своих сексуальных способностях не было.

В последний год обучения занимался Леший старательно. Много времени проводил в институтской и в публичной библиотеках. И к госэкзаменам подошел с “прочным багажом знаний”, как говорила его мать. Она вообще любила говорить фразами из своей комсомольской молодости, и оттого язык матери казался иногда Лешему “мертвым”. Таким же, как, скажем, латинский. Но “мертвый” латинский язык все же использовался в католических молитвах и в медицинских терминах, кажется, и в юриспруденции — а комсомольско-партийный язык ушел в прошлое. И оттого мать со своим лексиконом и со своими призывами к морали казалась старой ненужной вещью. Но с ней он смирился, хладнокровно думая, что она, такая больная и старая, проживет еще недолго. В остальном мать ему не мешала, потому что Леший привык совсем не слушать, что она говорит. Словно не с ним она разговаривает. Словно в комнате его нет.

Так и проходили дни. Он дома занимался или сидел за компьютером. Сумел летом подзаработать и купить компьютер — пробовал в коммерческой фирме себя как программист.

Получилось без ярких успехов, но и без провала. Среди других он незнанием не выделялся.

Но вот перед сдачей госэкзаменов, когда солнце загуляло вовсю, снова Леший стал просыпаться в поту. Снова звали и манили его горячие губы. Но теперь он не боялся этого.

Хотя и мучился. Но мучился больше оттого, что подоспел этот зов совсем не вовремя — экзамены.

За пару дней до первого из них Леший возвращался с консультации, отрешенный от внешней жизни. Зов горячих губ преследовал его уже настойчиво и не давал сосредоточиться на подготовке. На перекрестке прямо в спину ударил автомобильный сигнал. Леший вздрогнул и обернулся. И не сразу узнал человека, который сигналил и махал ему через ветровое стекло стареньких “Жигулей”. А человек показывал, что сейчас повернет и прижмется в первом ряду. Встань, дескать, там поблизости.

Сигналили другие машины, требуя продолжения движения. Замигал зеленым светофор, предупреждая, что пора закончить переход.

Леший перебежал к газону и остановился на недавно выскобленной граблями дворника прошлогодней жухлой траве. Тут же подошла и “жучка”. Распахнулась, приглашая внутрь, дверца.

Это был Коля, с которым служили вместе в армии. Но никогда они не дружили. Пару раз за прошедшие годы встречались, но Коля обычно не проявлял желания завязать более тесную дружбу.

Леший сел в машину.

— Привет, старина. Что такой суровый ходишь, словно на тебе воду возили?

— А ты что такой веселый?

— С “тачкой” своей прощаюсь. Сегодня сдаю ее и новую беру... — Коля самодовольно похлопал себя по карману.

Леший не отреагировал. Он равнодушно относился к подобным благам. Деньги, как таковые, мало его интересовали. Он признавал их только как инструмент для чего-то другого.

Например, для покупки компьютера. Или для естественного потребления пищи. Именно естественного, а, не такого, который становится самоцелью.

— Сегодня получил приличную сумму. Теперь уж хорошую возьму, не такую тарантаску, — Коля двумя руками стукнул по рулю. — “Бээмвушку” думаю.

— Новую?

— На совсем новую не наскреб. Но чтобы прилично смотрелась хотя бы. Подружек катать...

— Ты ж вроде женат...

— Вот я и собираюсь не жену катать, а подружек. Заехал в гости, посадил в машину, и — в лесок.

И Леший вдруг вспомнил, как год назад наблюдал из кустов в городском бору за такими же машинами.

— А я послезавтра первый госэкзамен сдаю.

Готовлюсь. Голова уже кругом идет.

— Заканчиваешь институт, что ли?

— Да. Потом — преддипломная практика, потом — диплом, и все... Осенью я — уже программист.

— А куда тебя распределили?

Леший посмотрел на него удивленно.

— Какое сейчас распределение? Куда сам устроишься... Есть заказ на пять человек со всего курса. Туда только с “красным” дипломом пойдут. Может, и еще заказы поступят, но те все по блату разойдутся.

— Вот уж, как говорится, на ловца и программист бежит, — Коля самодовольно хохотнул. — Я же сейчас в областном управлении работаю. Уже старший лейтенант.

Леший вспомнил вдруг, что Коля служит в милиции.

— У нас как раз отдел компьютерный расширяется. Из Москвы деньги приходят. Будут дополнительный штат набирать. Только сейчас там в основном любители сидят. Кто во что горазд, то и творят. Нужен будет начальник. Профессиональный программист. Чтобы и программы делать, и Сеть создать, и все отделы обслуживать. Как раз то, что тебе — и от тебя — надо. У меня же отец там — не последний человек. Хочешь, я договорюсь, чтобы на тебя вызов с целевым назначением прислали?