Стрельба в невидимку (Десерт для серийного убийцы), стр. 52

В шесть утра майор Лоскутков уже звонил в городское управление дежурному. Еще вечером, после укола, поставленного дежурным фельдшером, который настоятельно рекомендовал майору съездить в недалекий травмпункт на снимок, челюсть так сильно не болела. Он в подобных делах человек опытный — несколько раз за служебную практику доставалось основательно — и понимал, что это сгоряча. К утру же, как всегда бывает, боль стала такой, что даже спать майор уже не мог. И вышел в коридор к телефонному аппарату.

— Привет. Это майор Лоскутков. Ничего не слышно нового про Гальцева? — мрачным голосом, с трудом произнося слова, поинтересовался он.

— Пропал твой Гальцев. Как сквозь землю провалился. Он же уехать собирался...

— Такую облаву устроили...

— Скорее всего, просочился. Загримировался или еще как-то. В каком-нибудь транзитном грузовике. Заплатил водиле, и дело с концом. Спрячут под пломбу, и все...

— Плохо работаем, — самокритично сказал майор и положил трубку.

Он сам знал, что если человек с головой дружит, то может без проблем уйти у облавы между пальцами. А Паша Гальцев не просто дружит, он по-своему — талант. И мыслит всегда нестандартно. А нестандартно мыслящий человек всегда найдет способ обмануть тех, кто мыслит по стереотипу. Хорошо бы иметь сотрудников, которые, как Паша, думают. Только где таких найти?

Лоскутков зашел в ванную комнату, посмотрел в зеркало. Челюсть с правой стороны, прямо под ухом, покраснела и припухла. А в одном месте образовалась абсолютно синяя шишка величиной с мелкий грецкий орех.

Значит, все-таки перелом. Именно под этим “грецким орехом”. Основательно приложился к нему каблук Гальцева. Как это произошло, майор толком и не понял. Очень уж неудобная позиция была у него. Выскочил из-за шифоньера, проскочил по дуге за спиной у толстого парня, которого Толстов в это время бил с такой же надеждой на нокаут, с какой мог бы бить тренировочный мешок. И пришлось перешагнуть, почти перепрыгнуть на горой скорчившегося в дверном проеме первого парня, которого спецназовец уже уложил. Вот этот слалом, скорее всего, Лоскуткова и подвел.

В неудобном положении, на широком и высоком перескоке он и появился в коридоре.

А там даже пистолет поднять не успел, только увидел, как кто-то с поднятой ногой разворачивается по оси в довольно узком коридоре.

И — провал в памяти. В себя пришел уже стоящим на четвереньках в комнате, в которую он влетел, перевернув по дороге стоявшего за спиной лейтенанта. Хорошо еще, что пистолет из рук не выпал. Не хватало бы еще утерять служебное оружие и вооружить уголовника.

Хотя пистолет Паше не нужен. Он — домушник, он не захочет цеплять лишние статьи.

Лоскутков включил холодную воду, подождал, пока она стечет и станет совсем ледяной, и, набирая эту ледяную воду горсточкой, стал осторожно прикладывать к больному месту. Вода лицо обжигала, но боль проходила.

И только после такой пятиминутной процедуры майор начал умываться. Зубы чистить было просто невозможно, и он отказался от попыток сразу. А вот с бритьем вообще возникли проблемы. Бриться он привык ежедневно, терпеть не мог свою рыжую клочкастую щетину на подбородке. Сейчас процедура эта злила и выматывала силы. Но он выдержал все до конца и осторожно вытирался полотенцем, когда раздался телефонный звонок.

— Слушаю. Майор Лоскутков.

— Слушай, майор, мне сейчас сводки с районов передают, — сообщил дежурный. — Есть одна интересная вещь. Ночью ограблен предвыборный штаб одного из кандидатов в депутаты. Почти пятьдесят тысяч долларов из сейфа выбрали. Как раз тот штаб, откуда ты ребят вчера повязал. И Гальцев там был с ними вместе — деньги в сейфе видел. Начальник штаба обещал ему тысячу баксов, если винчестер принесет. Так вор остальные деньги забрал, а этот конверт оставил и написал на нем печатными буквами — “Юрию Юрьевичу”.

— Откровенный почерк Гальцева... — сказал Лоскутков и с болью скрипнул зубами. — Совсем обнаглел.

— Нет, почерк не определишь. Печатными, говорю же, буквами...

— Я не про тот почерк, я — про почерк ограбления. Все. Выезжаю. Запроси материалы дела к нам. Только для ознакомления...

Выходки домушника одновременно и злили, и чем-то импонировали майору. Но злость свою он всем показывал привычно.

А симпатию выставить напоказ, конечно же, не мог. Не позволял служебный долг.

— Развяжите меня, — попросил Гоша Осоченко.

Я не слишком поторопился исполнить его просьбу, несмотря на то, что Гоша выплатил мне за работу солидный аванс. Но эта работа — уже совсем иного рода. За нее, может быть, мне заплатил Вениамин Вениаминович...

Я подобрал с пола связку ключей — почти такую же большую и тяжелую, как и у меня в кармане. Разве что в этой — на пару ключей поменьше. Интересно, как связка попала в руки к Гоше? Теперь у меня может возникнуть к нему ряд вопросов, на которые он не сможет дать вразумительный ответ. Скорее всего, просто не захочет дать, как не хотел раньше рассказать все точно и в подробностях, путая меня в следствии.

— Развяжите... — попросил он вторично, но уже более требовательно.

А ведь я собрался встретиться с ним несколькими часами позже и даже надумал купить у своего клиента компьютер. А клиент опять сам поспешил ко мне навстречу. Ну что же, обижать парня я не собираюсь. Кто знает, авось, да еще поработаем вместе. Можно и развязать.

Паша Гальцев — вот уж народный умелец — постарался на славу. Не знаю, служил ли он в армии, но вот во флоте не служил — это точно. Морской узел не только надежный, он еще и легко развязывается. А с этим мне пришлось несколько минут провозиться.

Еле справился и чуть не переломал себе все пальцы.

Гоша встал решительно, встрепенулся, словно молодой петушок, которого только что отлупил петушок посолиднее, пыль с перьев стряхнул.

Не надо было ерепениться против классного бойца.

— Рассказывайте, — я устало плюхнулся в кресло, в котором, судя по тому, что оно было в квартире единственное, и пришла в себя Санька Чанышева на утро после убийства. — Что привело вас сюда, и каким образом вы попали в квартиру?