Урук-хай, или Путешествие Туда…, стр. 11

Но это я узнал потом, а в то мгновение часовые стали для меня неожиданностью. Я даже не успел подумать, что мне с ними делать. Со дна котловины раздался резкий заливистый свист.

– Слышишь, – донеслось до меня, – случилось что-то.

– Уши у тебя тугие, – насмешливо ответил второй, – побег пленного, вот что случилось. Видно, тот крысёныш, что они приволокли, сбежал.

– Вот бы поймать, – вздохнул первый.

– Ага, щас, он за камнем лежит и тебя дожидается. Куда он тут сбежит? Отполз, наверное, в сторонку и лежит где-нибудь. А сюда как бы он добрался? Внизу ребята не без глаз, смотрят.

– Вот и я пойду, посмотрю. Если бы он где-то рядом с ними был, уже отбой бы свистнули. Раз не свистят, значит, затихарился. Может, и до нас дополз.

– Ага. И мимо нас тоже. Соображать надо. Они прибежали – светать начало. Это что, по-твоему, он посвету мимо всех прошмыгнул? Сиди, не дёргайся.

– Тебе чего, не хочешь – не ходи. А я хоть камень обойду.

И слышно было, как он начал подниматься. Когда вокруг только низкая жёсткая трава, тут уж никакое хоббитское умение не поможет. Спрятаться было некуда, разве что под камень забиться…

Под камень! Рядом со мной, между каменным основанием и травой, была узкая, только мне протиснуться, щель. Раздумывать было некогда. Орк был уже рядом. Я ногами вперёд забился под камень, и мгновением позже перед моим лицом появились сапоги. Новенькие, хорошо стачанные сапоги: на левой головке налипла маленькая жёлтая травинка. Сапоги потоптались, послышался разочарованный вздох, и вдруг ноги в сапогах стали подгибаться. Похоже, орк собирался встать на колени и посмотреть в мою спасительную щелку. Осторожно я начал протискиваться вглубь, как можно дальше от отверстия, надеясь, что эта тесная нора продлится ещё немного. Но она кончилась…

Ноги мои перестали ощущать опору, ещё через пару мгновений земля исчезла из-под живота, и я сполз, стёк в маленькую низкую пещерку за норой.

Заглядывавшее в щель солнце закрылось плоским лицом, лицо покачалось, похлопало глазами, но, глядя со света в темноту, трудно что-либо увидеть. Я даже веки прикрыл, чтобы орку не показалось, будто на него кто-то смотрит. А когда открыл, лица в щели уже не было. И сапог не было. Был только яркий солнечный свет.

Затаившееся дыхание очнулось и начало накачивать грудь воздухом, мелко и часто. Холодный липкий пот начал согреваться, а руки успокоились и перестали трястись. Пока солнце ещё стояло низко и могло заглядывать в щель, надо было оглядеть моё столь удачно подвернувшееся укрытие.

Я оглянулся и едва успел прикусить язык, подавившись собственным криком. В солнечном пятне, в обрамлении рыжего венка заплетённых в длинные косы волос под причудливо рогатым шлемом, на меня костистыми проёмами глазниц смотрел череп.

Глава 6

Упокоища. Кто их только так назвал? Неправильное это название. Упокоища – это место, где должны лежать упокоенные. А если верить Алой книге, не больно-то они здесь лежат. Ходят по ночам, творят всякие непотребные дела. Говорят, что при жизни они были великими и благородными воинами, может быть, но что-то я не помню благородства в их поступках после смерти. Я, конечно, не знаток, об Упокоищах знаю лишь то, что написано в Алой книге, но и того мне хватило. Нет. Не может порядочный мертвец разгуливать по ночам и тревожить мирных прохожих. Если покойник не покоится, как ему положено… Или как он положен? Если он не покоится, то какой же он покойник, вовсе он даже не покойник. Он – умертвие. И место надо называть не Упокоищем, а Умертвищем. Чтобы, одно только слово услышав, всякий бы обходил за десять лиг. Гхажш назвал это славное местечко Мертвятником. Жаль, что я не догадался, о чём он говорил.

Каждый раз со мной так. Сделаю, не подумавши, как следует, а потом ТАКОЕ выходит. Из дому уехал, даже «до свидания» не сказав. Где теперь дом? Будет ли когда-нибудь то свидание? И бежать задумал так же, даже не оглянулся. Трудно ли было посмотреть по сторонам, может, курганы и камни навели бы на какую-нибудь мысль. Столько об этих жутких местах читано-перечитано. Подробно же в Алой книге написано. Слепым надо быть, чтобы место не узнать. Так нет. Бросился, куда глаза глядят! Сколько сил потратил, сколько страху натерпелся, а один раз подумать, так и не догадался. Верно старики говорят: «Ума не приложив, дела не сделаешь». Вот и сижу в склепе один на один с мертвецом, который, того гляди, оживёт.

Ладно, гляди не гляди, дело ясное, надо выбираться отсюда.

Всё это я передумал, пока пытался разжать сведённые судорогой зубы. Когда это получилось, ещё некоторое время ушло, чтобы убедиться в наличии языка. Откусить его мне, к счастью, не удалось, но я был к этому близок. Поэтому ещё довольно много времени пришлось сглатывать кровь и полоскать рот, расходуя драгоценную воду. Кто бы мог подумать, что из языка может вытечь столько крови? Я даже испугался, что истеку ею весь и останусь лежать рядышком с рыжеволосым рогатым скелетом. Однако, она всё же остановилась. Язык остался распухшим, но говорить всё равно было незачем, не с кем и не о чем. Разве что со скелетом, но он пока на приятельскую беседу не набивался. Признаться, я о том и не жалел.

Слегка оклемавшись и успокоившись, я попытался выбраться. Тедди всегда говорил, что пытаться не надо. Надо просто сделать. Посмотрел бы я на него здесь. Сползти-то в склеп, я сполз. Но когда понадобилось выбраться, оказалось, что хоть он и невысок, но до норы под самым потолком мне снизу не дотянуться. Можно только допрыгнуть. Это было нетрудно. Обычный хоббит может подпрыгнуть на высоту своего роста, а такой худой, каким стал я, и выше. Допрыгнуть до норы было легче лёгкого, всего-то на фут. Но ухватиться за земляной крошащийся под пальцами край, а тем более подтянуться на исчезающей под ладонями осыпи, было совершенно невозможно. Да и шуметь я боялся.

Осмыслив всё это, я решил, что напрасно тороплюсь. Солнце встало совсем недавно. В склепе почти светло. Может, и не так уж светло, но глаза привыкли и хорошо различают окружающее. Скелет пока не подаёт никаких признаков жизни, – тьфу ты, какая у него может быть жизнь! – пока он ничего не делает, просто лежит, как и должно мертвецу. Возможно, он начнёт что-нибудь делать ночью. До ночи мне всё равно придётся ждать. Пока наверху орки, днём я никуда убежать не смогу. Поэтому у меня ещё очень много времени. Его с лихвой хватит, чтобы оглядеться и придумать что-нибудь. В Алой книге сказано, что если долго сидеть у входа, то, в конце концов, придумаешь, как войти. Думаю, что для выхода этот способ тоже годится.

Перво-наперво я перекусил. В свёртке Гхажша нашлось пяток сухарей и маленький кусок такого же сухого и твёрдого вяленого мяса. Чьё оно, я не стал задумываться. Жевать такую жёсткую пищу с распухшим, израненным языком было трудновато, но когда это хоббит жаловался на трудности в еде? Я справился. Жаль, мясо было не только сухим, но и ещё очень солёным. Оно щипало язык немилосердно, и воды пришлось выпить больше, чем я рассчитывал. Может быть, и не стоило есть всё сразу, впереди был ещё долгий день, но после двух дней плена и суточной пробежки пустота в желудке и сухость во рту были нестерпимы. Погибнуть от голода и жажды, когда есть пища и вода, было бы верхом глупости. Тем более, было неизвестно, что меня ожидает дальше, и представится ли случай спокойно поесть.

А пока я занялся грабежом. Вам доводилось грабить могилы? Нет? И правильно. Недостойное это занятие. Можно было бы подобрать и другое, более благозвучное словечко, чем «грабёж». Например, «гробокопательство». Но никакого гроба у мертвеца не было, не называть же гробом саван, в который он был завёрнут. И ничего я не копал. Так что «грабёж» – самое подходящее название тому делу, за которое мне пришлось приняться.

Сначала я стал искать оружие. Долго искать не пришлось. Вот уж чего-чего, а оружия в этой затхлой захоронке было столько, словно мертвеца снаряжали не в могилу, а на большую войну.