Зона испытаний, стр. 26

– У вас есть что-то общее с этим парнем?

– Я говорил, вы умница.

– Что с ним случилось?

– Что случилось?

Несколько мгновений Долотов смотрел на спутницу, ожидавшую ответа со сложенными под грудью руками, и вдруг его неприятно кольнула эта праздная поза, стремление начинающей журналистки при случае обогатиться чужим опытом, не испытав чужой боли.

– На словах не объяснишь. Это надо почувствовать. Садитесь на мое место, – сказал он, приподнимаясь на сиденье. – Сейчас вы все поймете!

Предчувствуя нечто необычное, с округлившимися, блестящими азартом глазами она охотно втиснулась на место Долотова, взялась за руль. Неуверенно попетляв по пустынному асфальту, «Волга» выровняла ход.

– Разгоняйте, – сказал он, когда Ирина освоилась за рулем. – Сейчас будет мост, за ним крутой поворот.

– Ну?

– Не сбавляйте скорости и в начале поворота бросьте руль!

– Вы что?!

– За вас сработает автоматика.

Набирая скорость, машина мчалась по старому, растрескавшемуся асфальту. Наконец впереди показались белые перила небольшого моста.

– Сейчас! сказал Долотов, испытующе вглядываясь в напряженное лицо Ирины.

Машина минула мост, показался крутой поворот вправо.

– Бросайте!

Подчиняясь, она на несколько мгновений оставила руль и тут же схватилась снова. Но «Волга» уже сорвалась с дороги, скатилась с насыпи и, подпрыгивая, неслась вдоль опушки леса. До деревьев оставалось совсем немного, когда машина наконец встала. Отражаемый березами свет фар освещал лицо Ирины, в изнеможении запрокинувшей голову.

– Мы сумасшедшие, – сказала она.

– Не смогли? А ведь просто. Вот и он не смог… Испугались?

– Не знаю… Нет, не то… Было и жутко, и радостно. Так бывает, когда любишь и тебе все равно: или разобьешься вдребезги, или сердце лопнет от счастья.

Оставшийся путь она сидела примолкшая.

«По крайней мере, я познакомил ее «с некоторыми аспектами», – думал Долотов, задним числом испытывая неловкость из-за мальчишеской выходки, напоминавшей посадку с Лютровым на спарке.

– Вы любите свою жену? – вдруг спросила она, когда они подъезжали к городу.

– Нет.

– А если бы любили и она попросила вас оставить вашу работу?

– Оставьте молитву ради женщины, говорил Златоуст. Молитву бы я оставил. Работу нет. Я сам ее выбрал.

– Но ведь так жить страшно.

– Страшно жить кое-как.

9

О том, что Разумихин назначил Долотова испытывать С-441 на большие утлы, Чернорай узнал от Руканова сразу же после возвращения из Москвы. Володя вызвал к себе Чернорая, чтобы, как он сказал, «ввести во все аспекты решения».

– Летная репутация Долотова, на мой взгляд, критически не осмыслена, – говорил Руканов. – Это как раз тот случай смешения понятий, когда везение принимается за талант. Но такова власть легенды, вы должны понять это.

Руканов помолчал. И, вытянув перед собой руку, оглядел ногти. Он намеревался сразу же выяснить реакцию Чернорая, но тот тоже молчал.

– На фирме, мягко говоря, не все ладится, – продолжал Руканов. – И если Разумихин привял это решение, его можно понять, здесь определяющим обстоятельством послужило вполне понятное желание предусмотреть все, даже хорошую примету. Так что на начальство обижаться не следует.

Легко сказать «не обижайся», когда тебя выставляют человеком, на которого нельзя положиться. Чернорай свыкся с лайнером, это была его работа, и он старался делать ее как можно лучше. Служебные заботы захватили его целиком, у него не было личной жизни, не было других привязанностей. Он уходил с работы, чтобы выспаться, побриться, надеть свежее белье и вернуться на аэродром. И вот…

– Конечно, обладай Долотов элементарным тактом, он мог бы отказаться, но… вы знаете Долотова. – Руканов сделал вид, что продолжать говорить на эту тему излишне.

«Как бы он ни уверял себя, что Долотов тут ни при чем, что распоряжение исходит от Разумихина, – думал Руканов, глядя на тяжелые плечи Чернорая, – сам факт подмены оскорбляет его, и это не может не ска-заться на его отношении к Долотову».

Слушая Руканова. Чернорай подумал было отказаться от совместных с Долотовым полетов. На это Володя втайне и рассчитывал, он понимал: никакими другими путями, как только осуждением Долотова самими летчиками, дискредитировать его невозможно, нужно только хорошенько подсказать Чернораю, как ему следует расценивать событие и что он должен вывести для себя из поведения Долотова.

Однако Чернорай по складу характера был военный человеком, и, поразмыслив, решил оставить все как есть. Дело должно делаться. Но каким бы сильным человеком он ни был, как бы хорошо ни держал себя в руках, согласие Долотова летать на лайнере если не оскорбляло, то обижало Чернорая, невольно заставляя думать и чувствовать все то, что подсказывает человеку обида. Чернораю сорок два, Долотову тридцать четыре. Чернорай никогда «не высовывался», не претендовал ни на какие «хищные» работы, а делал то, что поручали. Лайнер – его первая опытная машина и, может быть, последняя. Почему же он должен садиться в кресло второго пилота, как раз тогда, когда самолет предстоит испытать в режимах, которые являются своеобразным экзаменом мастерства летчика?

…До начала полетов на С-441 осталось оговорить проект программы начального этапа и выйти с ней на расширенный методсовет с участием работников отдела летных испытаний фирмы, представителей летного института и министерства. Но дело неожиданно застопорилось.

Заседали с утра. После того как была заслушана подготовленная Углиным программа, Гай-Самари, как председатель методсовета фирмы, предложил присутствующим высказаться по существу. Вначале казалось, говорить вроде бы не о чем. Наконец, Углин, примостившийся на подлокотнике кресла, сказал, разглядывая погасшую сигарету:

– Есть поговорка: прежде чем войти, подумай о выходе.

– Не очень понятно, – сказал Рукавов. – О каком выходе идет речь?

Углин поправил очки и оглядел присутствующих с таким видом, словно удивлен всеобщим вниманием.

– Внесем ясность. Я очень уважаю Вячеслава Ильича и Бориса Михайловича, – он перевел глаза с Чернорая на Долотова, – но мне кажется, они не все продумали, когда давали согласие летать на эти режимы-при существующих на лайнерах средствах спасения.

Чернорай посмотрел на Углина, явно не понимая, куда он клонит. – Да, да, Вячеслав Ильич: если после сваливания самолет не удастся вернуть в полетное положение, я не хотел бы оказаться на вашем месте.

– В этом нет необходимости, Вячеслав Ильич на своем месте, – сухо заметил Рукавов, косвенно давая понять, что не только Углину, но и Долотову нечего делать на борту лайнера.

– Что вы имели в виду, Иосаф Иванович? – спросил Долотов.

– Катапульты. А вернее – их отсутствие. Руканов вскинул голову.

– Вы знаете такие фирмы, где на опытные пассажирские самолеты ставят катапульты?

– Где ставили, не знаю, а где не ставили – пожалуйста. – И он принялся перечислять, загибая вальцы, те иностранные фирмы, где из-за отсутствия эффективных средств спасения гибли испытатели.

– Но вам же известно, – сказал Руканов, что на С-441 смонтировано специальное устройство для покидания самолета в аварийном случае. Оно имеет автономное электропитание, независимое от…

– Ну и что? – насмешливо прервал Углин. – А если лайнер поведет себя как «девятка»? Второй раз противоштопорный парашют может и не сработать.

– Во-первых, на «девятке» не было, а на лайнере установлен автоматический указатель углов атаки и перегрузки, а во-вторых, смонтированное на нем устройство для аварийного покидания самолета в свое время испытывалось в летном институте. Есть заключение.

– Ну и что? – тем же тоном повторил Углин. – Оттого, что летчики будут знать, при каких обстоятельствах началось сваливание, им не легче будет выбираться, если машину все-таки придется покидать. А что касается упомянутого вами заключения об испытании подобного устройства, то оно проводилось в летном институте на совсем другом самолете значительно меньшем. Об этом написано упомянутое вами заключение. Все эти аккумуляторы, тросы, лебедки, – Углин пренебрежительно махнул рукой, – несерьезно… Что вы будете делать, – он посмотрел на Долотова и Чернорая как на неразумных детишек, – что вы будете делать, если в этой городьбе что-нибудь заест? И в какой ситуации придется включать лебедки? Не забудьте, вас двое, покидать самолет надо по очереди. Словом, лайнер надо «опрыгивать».