Пепел Бикини, стр. 29

— Дайте мне, — сказал он.

Парень, бледный от волнения, протянул ему листок. В нем было написано: «Долой водородную бомбу! Долой правительство Иосида, превращающее Японию в атомный полигон! Долой американцев из Японии! Подписывайтесь под воззванием о запрещении атомного и водородного оружия!»

— Кто вы такой? — строго спросил губернатор.

— Студент.

— Зачем вы здесь? Разве рыбаки Коидзу не разберутся в своих делах без вас?

— Это дело не только рыбаков Коидзу. Это дело всей Японии. И если вы японец, вы подпишете воззвание.

Губернатор медленно смял листовку и швырнул ее под ноги.

— Убирайтесь-ка поживее отсюда, молодой человек, — сказал он, — и не попадайтесь мне больше на глаза.

Студент попятился и исчез в толпе. Начальник полиции покосился ему вслед и сказал с раздражением:

— Я бы его взял в кутузку и продержал бы там на прошлогодней соленой треске с месяц!.. Этих столичных смутьянов нельзя подпускать к провинции и на пушечный выстрел.

— Что делать, — вздохнул губернатор. — В наше время иногда приходится быть либералом. Впрочем, лучше пусть болтают, чем стреляют. Я в этом убежден, господин начальник полиции.

«Губернатор стал идеалистом… или сошел с ума». Начальник полиции недоумевал. В этот момент на помосте появилось новое лицо.

— Американец? — пробормотал кто-то растерянно. — Вот наглец!

Раздались насмешливые и возмущенные крики. Но американец не смутился. Вертя в руках лист бумаги, он терпеливо ждал. Понемногу шум утих.

— Господа! — начал американец. — Я — советник американского посольства Грэхэм Корн. Прежде всего разрешите мне выразить от своего имени, от имени моего правительства и от имени моего народа глубокое и искреннее соболезнование по случаю безвременной кончины Кубосава-сан…

Он говорил по-японски чисто, почти без акцента, и это немного примирило слушателей с ним.

— Весь мир, все люди доброй воли скорбят вместе с вами, объятые жалостью к осиротевшей семье покойного. Нет слов, какими можно было бы смягчить эту тяжелую утрату. Американское правительство сделало все возможное, для того чтобы спасти Кубосава-сан. Лучшие доктора…

Американцу не следовало бы говорить об этом. — Знаем мы американских докторов! — закричали в толпе.

— Почем на черном рынке ампула пенициллина?

— Долой водородные бомбы!

— Долой испытания!

— Не хотим больше слушать! Убирайся вон! Советник посольства давно уже исчез с помоста, а народ все никак не мог успокоиться. Начальник полиции смотрел на губернатора вопрошающими глазами.

Губернатор беззвучно смеялся, положив руку ему на плечо:

— Нет, что ни говорите, а Ямато-тамасий, дух Японии, еще жив в нашем народе.

На помост, тяжело дыша, вскарабкался новый оратор. Он был в дешевом европейском костюме и мягкой шляпе.

— Друзья! — крикнул он. — Я только что из Токио. Американцы не приняли нашу делегацию. Они ссылаются на то, что сегодня воскресенье. Они не желают слушать нас!

Тысячи сжатых кулаков поднялись над морем голов.

— А вот вам позавчерашняя газета с сообщением о смерти Кубосава-сан… — Человек в европейском костюме развернул мокрый газетный лист. — Вот на этой стороне фото траурной процессии у Первого национального госпиталя… Видите? — Он перевернул страницу. — А вот другое фото: премьер Иосида улыбается американским газетчикам… Позор!

Он стоял, выпрямившись, размахивая обеими руками, словно дирижируя, а многотысячная толпа, скандируя, кричала хором, хлопая в такт в ладоши:

— До-лой бом-бу! До-лой Иоси-да!

— До-лой.бом-бу! До-лой Иоси-да! Губернатор хитро подмигнул вконец обалдевшему полицейскому и направился к машине.

Часть 4.

Поющие голоса

Адмирал Брэйв

Медленно и важно стучали огромные стенные часы. Тихо шелестел настольный вентилятор. По потолку весело прыгали солнечные зайчики от воды в сифоне. Адмирал Брэйв тихонько застонал и уронил голову на руки. Вот чем все это кончилось! Что будет завтра? «Вы не сумели должным образом организовать операцию. Вы не обеспечили лояльность японской прессы. Вы не смогли предпринять нужные меры по лечению рыбаков. Вы опозорили Америку. Вы… вы… вы… не сумели, прозевали… не оказались на высоте…» Боже мой! Боже мой! Как будто это он один виноват во всем! Ну, разумеется, козел отпущения необходим, он должен быть найден. Но почему именно он. адмирал Брэйв, должен стать этим козлом отпущения! Господи, зачем только ему было соваться в эту историю Предчувствия не обманывали его — ведь когда ему предложили возглавить операцию, какой-то внутренний голос настойчиво шептал: «Не соглашайся, не соглашайся…» Проклятое честолюбие!.. Все казалось таким простым и ясным. Немного хлопот, эффектный фейерверк — и слава, ордена, деньги, положение… Ведь теперь его могут просто взять и выставить из штаба, выбросить, словно сломанную куклу… Но нет, это не так просто! Во-первых, он слишком много знает… Кроме того, в штабе у него есть доброжелатели: за него замолвят словечко. Самое плохое, что может случиться, — это увольнение на пенсию. Все-таки у него есть заслуги, да и вообще… Нет, нельзя позволять себе так распускаться! Нервы, нервы… Проклятые японцы!..

Брэйв перевел дух и промокнул платком вспотевшую лысину. Часы медлительно и важно пробили одиннадцать. Распахнулась дверь, и адъютант почтительно доложил;

— Полковник Нортон, сэр.

— Пусть войдет, Погги.

Адъютант повернулся кругом, но Брэйв окликнул ero:

— Минуту, Погги. Как самолет?

— Будет ровно в час, сэр.

— Отлично, отлично… — Адмирал несколько секунд тупо разглядывал разбросанные на столе бумаги. — Вот что. Погги… предупредите штурмана, что мы дадим небольшой крюк. Туда… на Бикини. И не забудьте распорядиться, чтобы оповестили штаб зоны. Все, Погги.

— Слушаюсь, сэр.

Адъютант вышел. Брэйв с изумлением раздумывал над своим неожиданным решением, пытаясь проследить ход мыслей, вызвавших его. Кажется, что-то вроде прощального. визита… Нет, не то. Нечистая совесть?

— Разрешите, сэр?

«Вот он, один из виновников катастрофы! Не сумел вырвать у полумертвых пациентов признания в том, что шхуна залезла в запретную зону! — Брэйв смерил Нортона злыми глазами и указал на кресло. — Как всегда, франтоват, сух и спокоен. Подожди, полковник, посмотрим, что ты запоешь через минуту!»

— Благодарю вас, сэр, — сказал Нортон. Он уселся в плетеное кресло перед столом и настороженно взглянул на Брэйва. Тот с нарочитой неторопливостью принялся перебирать бумаги.

— Так вот, Нортон… Где это она? Ага, вот… Вызвал я вас для того, чтобы вы ознакомились с этой вот телеграммой. — Он протянул через стол желтый лист официального бланка.

«Брэйву, Нортону. Сдать дела, вылететь немедленно».

— Вам все понятно, надеюсь? — продолжал Брэйв, с наслаждением следя, как кирпичный загар на лице полковника приобретает бледно-серый оттенок, — Это вполне закономерное следствие нашей с вами, — Брэйв сделал ударение на последнем слове, — работы в Японии. Там, наверху, видимо, решили — и совершенно справедливо, Как мне кажется, — что ваших обещаний и посул с них вполне достаточно.

— Но ведь вы сами, сэр… — потухшим голосом начал Нортон.

— Что я сам? — Брэйв вскочил на ноги и хлопнул ладонью по столу. — За последние четыре месяца я три раза летал в Вашингтон! Меня десятки раз отчитывали по телефону! И все потому, что я полагался на вас! А вы не смогли вылечить этого… раскисшего Кубосава… И кто может поручиться, что завтра не отправится на тот свет еще кто-нибудь из этих дохлых? Вы? Вы можете? Сомневаюсь, полковник…

— Лучевая болезнь — не грипп, адмирал, — с трудом сдерживаясь, сказал Нортон. — Никто до нас…