Школа над морем, стр. 19
Ивасик никак не мог придумать, что же он подарит матери. Подарков будет много – подарит что-нибудь и Сашко, и дед Савелий, да и дед Гурий не поскупится сделать подарок лучшему рыбацкому бригадиру. Приходили сегодня и мамины подруги; они тоже говорили, что готовят какие-то подарки. Но подарок Ивасика должен быть лучше всех, краше всех!
И теперь понятно, конечно, почему не спится сейчас мальчугану, какие тревоги и заботы заставляют его ворочаться на постели.
Сначала Ивасик хотел подарить матери ящерицу, чудесную зеленую ящерицу с черненькими, как бисеринки, глазками. Но беда в том, что сейчас зима и ящерицы еще спят, зарывшись в песок. А сонные они неинтересные, вялые. Может, подарить морскую свинку? Нет, нельзя и свинку: Ивасик помнит, как мать когда-то сказала, что свинка – точь-в-точь как крыса. А крыс мать терпеть не может!
Ивасик приходит к мужественному решению подарить матери самое драгоценное сокровище – любимого своего щегольчика.
Это было действительно мужественное решение, так как у Ивасика навертывались слезы от одной только мысли отдать кому-нибудь эту певчую птичку. Но для матери не жаль ничего. Его мать побывала у дорогого товарища Сталина, его мать работает лучше всех рыбаков Слободки, даром что она женщина, и это говорят все: и дед Савелий, и дед Гурий, и все.
Много хороших и умелых рыбаков в Слободке, но нет таких, как Марина Чайка! Недаром же сам товарищ Сталин жал ей руку, недаром дали маме красный орден.
Об этом обо всем сегодня читали в газетах, а Ивасик слушал, и так ему было весело, что хотелось соскочить с места, крепко-крепко обнять деда Савелия, поцеловать его прямо в седую бороду, и деда Савелия, и морских свинок, и щегла, и всех, всех на свете.
Конечно, Ивасин подарок будет самым лучшим подарком: никто ведь не подарит маме такого чудесного щегольчика! Какие у него перышки – и желтые, и красные, и черные, - а как хорошо умеет он петь! А кроме птицы и клетки, подарит Ивасик еще и глиняного петушка. Такой он смешной и интересный, а сбоку у него дырочка, и, если дунуть в эту дырочку, петушок засвистит громко-громко!
Нет, ни Сашко, ни дед Гурий ни за что на свете не догадаются подарить матери щегла или глиняного петушка. Все это подарит ей он, Ивасик. Он ничего не пожалеет для матери, и это будет, конечно, самый лучший подарок.
Ну, Сашуня, посмотрим, кто больше любит. Свою мать.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Белое привидение и три черные фигуры
Жизнь в семье Кукобы вошла в свою новую колею. Небольшая это была теперь семья: отец да дочь – двое их, да еще третья бабуся, какая-то дальняя родственница доктора, наводившая сейчас порядок в опустевшем доме.
Время шло, и Галина понемногу начала привыкать к жизни без матери. Когда ей становилось особенно грустно, она старалась уйти в книги, в занятия и теперь никогда не имела отметок ниже «отлично». Дважды в пятидневку ходила в школу на репетиции. Школьный драмкружок ставил пьесу из пионерской жизни, где она играла главную роль. После отъезда матери Галя сильнее привязалась к отцу. Теперь их связывала самая тесная дружба.
Гале было приятно, что отец обращается с нею, как со взрослой, во многом советуется, придя из больницы, рассказывает про самые сложные хирургические операции, которые ему приходится делать.
Мало было у отца свободного времени, но все же иногда они ходили вместе к морю. Подолгу стояли на скале отец и дочь, смотрели на далекий синий горизонт с дымками пароходов, и каждому становилось тогда спокойно и чуть-чуть печально на сердце.
И почему приходит эта легкая печаль, когда стоит человек на скале в лиловатом свете сумерек и смотрит молча на далекий вечерний горизонт. Может, грустит тогда человек о безбрежных просторах, о недосягаемых мирах и кажется тогда, что даже чайки кричат по-вечернему спокойно и печально.
Но Галина не умела долго молчать. Она хватала отца за рукав, и они сходили с обрыва вниз, к самому морю, где у их ног ложились послушные волны. Галина смеялась, весело рассказывая отцу о своих школьных удачах и неудачах; но о матери они не говорили, ни отец, ни дочь, словно был между ними об этом какой-то молчаливый уговор.
Василий Васильевич прочел статью Нагорного о гипнотизме и только руками развел. Ну и Нагорный! Прочел где-нибудь, а может, и услышал о научных основах гипноза и сейчас же сделал из этого тайну черной магии. «Ну-ну, маг-чародей! Придется еще говорить с тобою – и в который раз»
В своем научном произведении Омелько доказывал, что гипноз это таинственная сила, давно открытая наукой. Этой силой обладают люди с черными волосами и такими же глазами. Такие люди, утверждал Омелько, могут на расстоянии десятков километров передавать молча свои мысли другим, и те покорно будут исполнять их волю.
Много еще подобных глупостей было в этой статье.
Конечно, лучше всего было бы сделать из нее бумажного змея, но Василий Васильевич уже вышел на того возраста, когда бегают с бумажным змеем, и потому статью Омелько он бережно спрятал в свой портфель.
Весь класс, заинтересованный журналом, с нетерпением ждал выхода его в свет. Возле дверей школы Сашко повесил объявление:
Материал принимали и из других классов, И таким образом само собой выходило, что «Рассвет» должен стать общешкольным журналом. Правда, у шестиклассников нашлось много «патриотов» своего класса. Они доказывали, что редколлегия делает ошибку и что ни в коем случае не надо помещать в журнале произведения учеников других классов.
Эти «патриоты» притихли только тогда, когда в спор вмешался Василий Васильевич и объяснил, что чем больше у журнала сотрудников, тем интереснее и популярнее будет он. А честь инициативы и издательства все равно остается за шестым классом. В портфеле редакции в числе других материалов были рассказы и стихи двух учеников седьмого класса. Вскоре один из них, высокий и насмешливый Чабанчук, известный в школе шахматист, пришел к Сашку с просьбой вернуть ему его произведения.
- Не хочу печататься в вашем журнале, заявил Чабанчук.
- Почему?
- Очень просто: направление не подходит. Василий Васильевич говорил, что у вас комбинато-капаблано-траекторно-гиперболическое направление, а мой рассказ написан в шахо-мато-гамбитном духе. Тебе, Чайка, как редактору должно быть известно, что это два совершенно противоположных литературных направления и примирить их невозможно, разве, только применить сюда ньюто-туро-ферзевую систему. Понял?
Он говорил совершенно серьезно: близорукий, он носил очки, и вид у него был чрезвычайно важный. Поглядев на ошеломленного Сашка, он вежливо извинился:
- Ой, извини, пожалуйста! Я забыл, что в шестом классе этого еще не проходили. Эти направления изучают только в седьмом классе.
Он взял свои рукописи, поблагодарил Сaшкa со всей серьезностью, какая может быть свойственна только ученикам седьмого класса, пошел на урок.
Сначала Сашко был просто подавлен этими сложнейшими литературными направлениями, названия которых тяжело даже выговорить и которые проходят в седьмом классе. И только когда Чабанчук исчез, мальчик догадался, что семиклассник просто посмеялся над ним. Конечно, это был просто бессмысленный набор слов.
- Ну, подожди! - пообещал Сашко. - Я тебе этого не прощу. Посмеемся и над тобой; над задавакой !
Вскоре забрал свои стихи и другой семиклассник - сильный и неповоротливый парень, похожий на медведя. Он не болтал ни о каких направлениях, а коротко буркнул:
- Давай стихи!
Сашко ничего не понимал. Но скоро объяснилось и это. В одно прекрасное утро рядом с объявлением «Рассвета» появился большой плакат такого содержания:
Редакция «Рассвета» срочно созвала чрезвычайное собрание. Повестка дня была весьма краткой. В ней стоял только один вопрос: что делать, чтобы не подкачать и чтобы «Рассвет» был лучше, чем «Широкий путь».