Ошибка грифона, стр. 5

— Там будет наш мир! — воскликнул Кводнон. — Лучше, совершеннее Эдема! Существующий по иным, рациональным законам!.. Как мы его назовем? Ну не знаю. Пусть будет Тартар!

Стражи заинтересованно слушали. Распаляясь все больше и больше, Кводнон стал искать того, кто смог бы протиснуться в щель. Самым щуплым, несмотря на горб, оказался Лигул. Вот только лезть в щель, плюющуюся кипящим паром, герой отказался наотрез. Вцеплялся в корни деревьев, вопил, кусался, и закончилось все тем, что в щель он так и не полез и Кводнон избил его.

— Так ты вернешься? — крикнул Вильгельм Арею.

Арей покачал головой и, набрав высоту, описал над рекой полукруг, чтобы Вильгельм не выследил, где он прячется и случайно не проболтался Кводнону. В тот же вечер, бродя по лесу, Арей случайно засмотрелся на высохшую молодую сосенку. Выдернул ее из земли, очистил от лишних ветвей. Сосна была длинной, прочной, очень ровной. Именно палка, а не палица. Никаких утолщений. Идеальный прямой шест.

Очистив ствол от коры, Арей провел по нему ладонью, запоминая мельчайшие неровности. Да, утолщение, конечно, усиливает удар, но зато сколько минусов. Палку с утолщением нельзя вертеть. Нельзя использовать другой ее конец. Нельзя наносить тычковые удары. Неудобно отражать чужие удары. Да и вообще — зачем их отражать? Зачем вытеснять силу встречной силой?

Можно подставить свою палку так, что чужая палка только скользнет по ней. Палица пронесется, утолщение помешает ей быстро вернуться, а в это мгновение можно нанести свой удар по незащищенному противнику.

Арей почувствовал заинтересованность. Подобный жадный, постоянно возрастающий интерес он испытал когда-то к полету, когда, разглядывая крылья, впервые задумался, что, если чуть изменить угол наклона перьев, совсем неприметно, крылья станут более управляемыми и подойдут для пилотажа. Но это крылья! А тут какая-то палка! Неужели можно всерьез размышлять, как, используя палку или что-то еще, нанести противнику наибольший урон? А если противник не один? Если их двое, трое, пятеро? Задача бесконечно усложняется, но появляются и новые варианты решения.

Когда-нибудь крыльев у него не будет, а палка останется. Не одна, так другая. Палок в мире бесчисленное множество, и, возможно, они могут быть не только деревянными.

Арей перехватил шест за середину и, медленно вращая, стал воплощать то, что складывалось у него в голове. Движения шеста ускорялись. Худые руки дрожали от напряжения. Ничего! Когда-нибудь, руки, вы окрепнете, и ты, Кводнон, больше не сунешься ко мне со своей дубиной из красного дерева! Я научу тебя бояться!

Шест свистел, рассекая воздух. Арей жадно наблюдал за ним. Ага, ясно! Самые опасные части шеста — его концы. Последняя четверть или, может, треть. А вот первые две трети лучше подойдут для отражения чужого удара. Спору нет, оружие Хоорса, которым он убил олениху, опасно. Но если камень пронесется мимо цели, второй удар быстро не нанесешь. Шестом же можно достать и издали, только надо получше изучить тело. Его уязвимые зоны. Что это может быть? Глаза? Шея?

Так начала зарождаться математика смерти.

День проходил за днем. Месяц за месяцем. Арей все тренировался, потеряв счет времени.

Шест свистел, подгоняя себя своей тяжестью. Гнул молодые деревья, сбивал ветви, оставлял выбоины на коре. Арей радовался его силе, но где-то внутри зарождалось уже и недовольство. Нет, он не остановится на шесте! Да, шест удобен, хорош, но… его мало. Оружие должно быть мобильнее, удобнее, легче. Оно должно не ломать деревья, а срубать их. Жалить, разить, крушить, но подходить и для тонкого, осторожного, скальпельного движения. Быть и молотом, и палицей, и шестом, и копьем — всем сразу и одновременно.

Что же это может быть?

Глава вторая Доктора вызывали?

Серая дорога. Много грязных машин. Дождь со снегом. Конец ноября в Москве — противное время. Утешать себя можно только тем, что в декабре будет противнее, чем в ноябре, а в январе противнее, чем в декабре. А там уже потихоньку можно ждать весны, и это, опять же, некоторое утешение.

Ирка сидела в машине, грызла ногти и злилась. Ехать надо было далеко — с юга-запада на север, и, разумеется, Матвей пропустил нужную развязку, заехал в центр, и, конечно, они угодили в пробку. Автобус пыхтел и дворником размазывал грязь по стеклу.

Пробка была страшная, безвыходная. Автомобили пробирались и по тротуарам, и по дворам, и по газонам, и на камеры давно наплевали. Самые мудрые постепенно вылезали из машин, раскладывали на капоте колбаску с помидорчиками и виновато разводили руками, показывая соседним водителям расстояние в пять сантиметров, на которые продвинулся поток. Успокойся! Подожди! Куда спешить? Кому бибикать? Все уже давно приехали!

Посреди всей этой пробки вертелся худенький подросток на скутере. Умело так вертелся, по-хозяйски, ужом протискиваясь в узкие щели между машинами. На шее у него болталась картонка с крупными буквами:

«ОБВИДУ ВАКРУГ ПРОПКИ ЗО АДИН ЭЙДОС!»

Только в слове «эйдос» и не было ошибки. Ирка с Багровым уже троих заприметили, кто, опустив стекло, подозвал к себе этого юркого подростка. И пахло от него духами и туалетным мылом, а лицо, если смотреть вблизи, казалось простроченным.

— Давай его грохнем! Сил моих нет на это смотреть!

Ирка стала вылезать из автобуса, но их приперли так, что и дверей было не открыть. Ловкий подросток, учуяв опасность, оглянулся, мгновенно все просчитал и, дразняще высунув язык, вместе со скутером неуловимо переместился машин на тридцать вперед.

Видно было, как он шныряет между автомобилями, показывая каждому водителю через стекло свою картонку.

— Гады эти суккубы! Совсем обнаглели, — сказала Ирка.

Голос ее звучал вяло. Она очень устала.

— Угу, — невнимательно отозвался Багров, постукивая пальцами по рулю. — Угу. Обнаглели. Да. Есть такой момент!

— Чего угукаешь? Третья поездка за день! Сегодня мы проторчали в машине восемь часов. И проторчим еще три. Мы даже бессмертного щенка отдали знакомым, потому что нас никогда не бывает дома! А он скучает и скулит! — пожаловалась она.

— Так давай телепортируем! — предложил Матвей.

Ирка молча повернулась к нему и постучала по ящику. Это был небольшой деревянный ящик зеленого цвета. Такие ящики уважают водопроводчики. Обычно при откидывании крышки они раскладываются, и под рукой оказываются разводные ключи, лобзики по металлу и холодная сварка. И этот ящик раскладывался тоже. Вот только вместо водопроводных прокладок и пластиковых заглушек внутри теснились пыльные стеклянные банки с подписанными ярлычками: «Драконья желчь», «Мертвая вода 30 %», «Ногти гномов», «Волосы троллей», «Спиленные зубы бермудской ведьмы», «Разрыв-трава (летний сбор)», «Лунный свет фаршированный», «Уши конька-горбунка», «Листья заживляющего дерева (разжеванные)», «Тартарианский корень».

— Да знаю я, все знаю! — сказал Багров. — Если мы телепортируем с этим ящиком, рванет так, что мама не горюй. Воронка будет с трехэтажный дом. Нам так сказали. А без ящика мы никому не нужны. Так?

Ирка сердито укусила себя за мизинец. Она ненавидела у Багрова эту привычку срывать со всякого хорошего дела его возвышенность и приводить все к циничному знаменателю. Например, визит к Бабане он называл «полить цветочки» или «продернуть родственников».

— Нам не говорили, что без ящика мы никому не нужны! Нам сказали только, что при телепортации ящик рванет, — напомнила она.

— Пусть так! Но разве эта работа для Девы Надежды? Для элиты, можно сказать, света? — продолжал бухтеть Багров. — Ездим по Москве и помогаем не пойми кому! Кто мы сейчас? «Скорая помощь» для нежити! Никакой зарплаты и бензин за свой счет! Где вселенский размах? Я ожидал, по меньшей мере, что нас пошлют диверсантами в Тартар!