Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну, стр. 50

Таким образом, начало политического кризиса 1939 г. в Европе активизировало внешнюю политику всех великих держав и резко расширило возможности внешнеполитического маневрирования Советского Союза. Шли тайные и явные англо-франко-советские, англо-германские и советско-германские переговоры, происходило оформление англо-франко-польской и германо-итальянской коалиций. Поскольку в благожелательной позиции СССР были заинтересованы и Англия с Францией, и Германия, Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях договариваться. В своих расчетах советское руководство исходило из того, что нарастание кризиса или возникновение войны в Европе — как при участии СССР в англо-французском блоке, так и при сохранении им нейтралитета — открывало новые перспективы для усиления советского влияния на континенте. Союз с Лондоном и Парижем делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими из этого последствиями, а сохранение Советским Союзом нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло ему занять позицию своеобразного арбитра, от которого зависит исход войны. Продолжая действовать в рамках идеи «коллективной безопасности», советское руководство попыталось добиться заключения союза с Англией и Францией. Однако англо-франко-советские переговоры показали, что западные державы не готовы к равноправному партнерству с Москвой.

В европейской политике сложился своеобразный «заколдованный круг». Советский Союз стремился к соглашению с Англией и Францией, которые предпочитали договоренность с Германией, а она, в свою очередь, добивалась нормализации отношений с Москвой. Определенную роль в срыве англо-франко-советских переговоров сыграла и позиция восточноевропейских соседей СССР, которые заявляли Англии и Франции о своей незаинтересованности в гарантии их независимости с участием советской стороны. Подобный ход переговоров наряду с угрозой англо-германского соглашения заставил Москву более внимательно отнестись к германским предложениям о нормализации двусторонних отношений. Подписанный 23 августа 1939 г. советско-германский договор о ненападении стал большим успехом советской дипломатии. Использовав склонность Германии к соглашению, советское руководство сумело добиться серьезных уступок со стороны Берлина. Советскому Союзу удалось на определенное время остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах. При этом следует подчеркнуть, что советско-германский договор о ненападении не был детонатором войны в Европе. Ведь вместо честного выполнения своих союзнических обязательств перед Варшавой Англия и Франция продолжали добиваться соглашения с Германией, что фактически подтолкнуло ее к войне с Польшей.

Ю. В. Рубцов

Сея ветер, пожали бурю… (О московских переговорах весны-лета 1939 года)

В Европейском парламенте, этом присяжном органе по штамповке «демократических» ценностей, давно вынашивают идею провозгласить 23 августа, день заключения пакта Молотова-Риббентропа, днем памяти и борьбы с преступлениями нацизма и коммунизма. Эстонский парламент принял в марте 2009 г. одобрительное заявление в поддержку этой затеи. Того же порядка и предложение о запрете на советские символы наряду с нацистскими, которое было инициировано группой депутатов Европарламента, представляющих Венгрию, Словакию, Чехию, Литву и Эстонию. Известно заявление бывшего президента Латвии В. Вике-Фрейберги о равной ответственности СССР и Германии за развязывание Второй мировой войны, поскольку они, де, заключив пакт, поделили между собой Европу.

Те, кто утверждает, что обратный отсчет времени, остававшегося до 1 сентября 1939 г., пошел с пакта Молотова-Риббентропа, а не с позорного Мюнхенского сговора (сентябрь 1938 г.), находятся явно не в ладах с суровыми фактами истории.

Весной 1939 г. в Москве начались англо-франко-советские переговоры. Пойти на них Лондон и Париж были вынуждены вследствие явного краха политики «умиротворения» фашистской Германии. Захватом Чехословакии в марте 1939 г., осуществленным в демонстративное нарушение Мюнхенского соглашения, Гитлер показал, что более не нуждается в чьем-либо согласии на территориальные приращения. Эйфория западных демократий, порожденная надеждами на возможность договориться с Берлином, сменялась осознанием растущей германской опасности, что неизбежно побуждало к установлению с Советским Союзом более тесных контактов.

Советский полпред в Лондоне И. М. Майский сообщал в Наркомат иностранных дел, что в Великобритании «в сильнейшей степени возросла тревога за будущее и усилилось сознание необходимости коллективного отпора агрессорам. Отсюда довольно крутой поворот в сторону СССР» [244]. О желательности улучшения двусторонних отношений в беседе с советским полпредом Я. З. Сурицем говорил 15 марта и министр иностранных дел Франции Ж. Бонне.

18 марта в Москву поступил запрос британского МИДа о позиции СССР в случае германской угрозы Румынии, которая становилась более чем вероятной после захвата Гитлером Чехословакии. В ответ советское правительство предложило созвать совещание представителей шести заинтересованных стран — СССР, Великобритании, Франции, Польши, Румынии и Турции для выработки возможных мер противодействия дальнейшей агрессии. При всем недоверии к западным демократиям советское политическое и военное руководство единодушно рассматривало нацистскую Германию как источник главной угрозы для безопасности СССР и европейской безопасности в целом.

В записке начальника Генерального штаба РККА командарма 1-го ранга Б. М. Шапошникова наркому обороны СССР Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову от 24 марта 1938 г., то есть еще за год до описываемых событий, в качестве наиболее вероятного противника в будущей войне назывался именно фашистский блок — Германия и Италия. Определялись и силы, развязывавшие руки Гитлеру: «Сильно колеблющаяся политика Англии и Франции позволяет фашистскому блоку в Европе найти договоренность в случае войны его с Советским Союзом…» [245]

Отмеченные в документе колебания в политике западных демократий проявились и в марте 1939 г. При всем желании не назовешь конструктивной линию британской стороны после получения из Москвы предложения о созыве совещания «шестерки». Форин-офис дал своим дипломатам следующую ориентировку: «Желательно заключить какое-либо соглашение с СССР о том, что Советский Союз придет к нам на помощь, если мы будем атакованы с востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому — и это самое главное… что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз» [246].

Не отбрасывая расчеты на сепаратное соглашение с Берлином, Лондон и Париж прибегли к дипломатическим маневрам, преследовавшим сразу несколько целей: сохранить влияние на малые и средние европейские государства, традиционно находившиеся в их орбите; припугнуть Гитлера возможным заключением военного союза с СССР; связать руки Москве, чтобы не дать ей возможности, в свою очередь, договориться с Германией.

21 марта британский посол У. Сидс вручил наркому иностранных дел СССР М. М. Литвинову проект декларации Великобритании, Франции, СССР и Польши. В соответствии с ней правительства четырех стран брали на себя обязательства «немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления» любым действиям, «составляющим угрозу политической независимости любого европейского государства» и задевающим мир и безопасность в Европе [247].