Человек без сердца, стр. 39

Иногда, напустив на себя суровость, бабушка входила в комнату, намереваясь привлечь ребят к общественному труду. Но видя, как увлеченно мальчишки играют с солдатиками, разыгрывая эпические сражения, так и застывала в дверях.

Играли по очереди – то за русских, то за немцев. Сашка брал пленных, а Веня не великодушничал, врагов расстреливал на месте. Наблюдая, с какой холодной сосредоточенностью дружок внука палит из воображаемого пулемета, бабушка не сдерживалась и охала:

– Убивец ты, Венька. Всамделишный убивец! Что из тебя только вырастет! – Пожилая женщина сокрушенно качала головой и уходила на кухню, бормоча под нос. Ничего против Венечки она не имела. Мальчик он был неглупый, учился хорошо, за ним и раздолбай Сашка подтянулся, даже стал уроки делать. А раньше, бывало, не заставишь учебник открыть – за шахматами все время просиживал, о школьных предметах и не думал. Что ни говори, толк от дружбы есть.

Пацаны хоть и были еще малышня малышней, а смекнули быстро: такое совпадение душ и умов меж людьми встречается нечасто. Оба понимали свое везение, оба держались за нежданную дружбу. И хотя характеры у мальчишек отличались, серьезных споров никогда не возникало. Сашка был пошумнее и порезвее, Венечка потише и повдумчивей. Первый обычно сыпал идеями и предлагал различные игры, второй отбирал лучшие и совершенствовал правила. Сашка развивал отношения и вносил в них свежее дыхание, а Венечка сохранял и уравновешивал. Каждый понимал и принимал свою роль и никогда не тянул одеяло на себя, интуитивно чувствуя, что только так возможен удивительно редкий и драгоценный баланс.

Несмотря на различие характеров, мальчишки все же во многом походили друг на друга. Оба не любили выпячиваться и попадать в центр внимания, оба имели довольно узкий круг интересов и находились на своей собственной, непонятной для остальных волне. Даже внешне они имели некоторое сходство: оба крепенькие, темно-русые, с крупными чертами лица, близорукие. Разве что Сашка носил очки в дешевой толстой пластмассовой оправе, а Венечка ходил франтом – мама лично подобрала ему стильную тонкую оправу.

Про своего закадычного товарища Венечка Волков ни родителям, ни сестре не рассказывал – те сразу бы полезли с расспросами, в гости бы стали звать. К чему такая суета? Куда спокойнее существовать обособленно, не посвящая остальных в подробности своей жизни. Так они дружили, тихо и мирно, никого не впуская в свой круг.

После окончания школы видеться стали реже – учеба в институте, потом работа. Кроме того, появилась у Сашки одна нехорошая слабость – выпивать начал. Сперва оправдывался тем, что после смерти бабушки остался совсем один, потом божился, что бросит пить в любой момент без проблем. Вениамин с недоверием слушал пьяные излияния приятеля, но насильственных спасательных операций не инициировал. Сашка был человеком взрослым и самодостаточным, имел право идти по собственному пути. Жаль, конечно, что алкоголь мешал нормальному общению, даже в шахматы Тубис стал частенько проигрывать – а ведь раньше Волкову приходилось изрядно потеть, чтобы идти с ним вровень. Но тут уж ничего не поделаешь. Кто-то однажды останавливается, а кто-то развивается дальше.

С годами пристрастие к спиртному усугубилось. Толковой работы Сашка не имел и, чтобы выгадать денег на выпивку, разменял большую бабушкину квартиру на скромную однушку. Разменял неудачно. Предполагалась солидная доплата – этих денег хватило бы надолго. Но риелторы-проходимцы так провернули сделку, что Тубису достались сущие крохи. Вениамин узнал об этой несправедливости слишком поздно – аферистов давно и след простыл.

Пару раз в месяц Волков проведывал товарища. Иногда Сашка встречал его абсолютно трезвым, и Вениамин с радостью узнавал прежнего друга – бойкого, остроумного. Они садились за шахматную доску, и Тубис выигрывал партию за партией, проникшись внезапным озарением. Впрочем, длилось это благословение недолго. Тем же вечером Тубис напивался, обмывая победу, и не просыхал неделями.

Однажды поздней дождливой осенью Волков приехал к товарищу. Они не виделись уже месяца полтора, а то и два – после расставания с Тамарой Вениамин решил покинуть родной городок и обосновался в райцентре в пяти часах езды на электричке. На звонок в квартиру Тубис не отреагировал, поэтому Волков открыл своим ключом – товарищ сам дал ему запасной.

В помещении было темно и пыльно. Вениамин прошел в комнату, но ничего не увидел. Занавески намертво закрывали окно и казались продолжением стены. Волков нащупал включатель и зажег лампу. На продавленном диване в дальнему углу комнаты лежал Сашка. На полу валялось несколько пустых бутылок, стеклянная кружка была наполовину заполнена окурками. Вениамин двинулся вперед, намереваясь растолкать товарища и привести его в чувство. Приблизившись к дивану, Волков остановился. Несколько минут он стоял, разглядывая неподвижную фигуру Тубиса, а затем осторожно коснулся его плеча, подтверждая внезапные подозрения.

Сашка был мертв.

Вениамин отдернул занавески, впуская в помещение тусклый пасмурный день. Опустился на подлокотник дивана и долго сидел, оцепенело глядя в одну точку. Резко поднялся, подошел к комоду и стал выдвигать ящик за ящиком в поисках документов. Спустя полчаса позвонил в «Скорую». Прежде чем впустить врачей в квартиру, снял с Тубиса старомодные квадратные очки и надел на него свои – аккуратные, с прямоугольными линзами.

Вскрытие показало, что Сашка скончался от инсульта двое суток назад.

Лучшего друга он хоронил в одиночестве. На могильной табличке значилось:

«Волков Вениамин Михайлович, 12.01.1973 – 13.10.2004».

Глава 20

Чуть меньше двух недель прошло после операции, но никаких изменений со зрением, вернее, его отсутствием, не наблюдалось. Джек по-прежнему пребывал в апатии, не особенно интересуясь происходящим, однако не забывал имитировать человеческие реакции, дабы не смущать отца. Кравцов-старший приходил каждый день вопреки советам сына сократить количество посещений.

За это время Сергей Иванович консультировался еще с несколькими врачами, и все они подтверждали слова доктора Вангенхайма: прошел слишком малый срок после операции, чтобы предпринимать новые активные действия. Преждевременное вмешательство может навредить и без того нестабильному состоянию глаз. Пациент должен набраться терпения и проходить все процедуры, которые от него требуют.

Пересказывая эти выводы сыну, Кравцов-старший опасался, что тот впадет в еще большее уныние. Но безрадостные новости Иван принимал стойко. Пожалуй, слишком стойко. И этот факт всерьез беспокоил отца. Он стал подозревать, что сын работает на публику, тогда как на самом деле едва справляется с навалившимся на него испытанием.

Сергей Иванович вошел в палату с намерением докопаться до истины.

– Я вытрясу из тебя правду любой ценой, так и знай, – вместо приветствия сообщил он.

– Ого. Звучит угрожающе. Бить будете, папаша? – усмехнулся Джек, усаживаясь на кровати.

– Если придется, – без намека на улыбку произнес Кравцов-старший.

– Видно, здорово я тебя достал.

– Не глупи, Иван. – Сергей Иванович встал напротив сына, заведя руки за спину и сильно сжав ладони. – Сегодня я не настроен на шутки. Если тебе требуется психологическая помощь, я немедля договорюсь о консультации.

Джек устало вздохнул:

– Пап, ну какая психологическая помощь? Ты забыл, кто я по образованию? Я действительно позволил себе немного расслабиться и посмаковать депрессию. Но я контролирую это. Я в порядке. Если не веришь, спроси у Гретхен.

– Гретхен? Кто такая? – по-военному осведомился отец.

– Медсестра. Она водит меня на прогулки. – Фраза прозвучала так нелепо, что Джек не сдержал улыбки. – Мы с ней иногда беседуем. И я вряд ли успел ее предупредить о том, что она должна отвечать на твои вопросы о моем душевном состоянии.

– Мне не нужна медсестра, чтобы вычислить истинное положение дел. Не буду скрывать, меня беспокоит твое здоровье, но твое настроение волнует куда сильнее. – Отец громко выдохнул. – Иван, я знаю, ты не приветствуешь сантименты и неуместную откровенность. Но сейчас тот случай, когда сдержанность еще более неуместна.