Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз), стр. 58

Рентгенлаборант закончил все приготовления.

— Думаю, этого достаточно. — Он еще раз оглядел стол и аппарат. — Я скажу, когда вам надо будет лежать не шевелясь. У нас, между прочим, если говорят: «Вы ничего не почувствуете», то так оно на самом деле и будет.

Он отошел за толстый, в полтора дюйма, стеклянный экран, защищающий персонал от радиации. Краем глаза Вивьен видела, как он возится с какими-то переключателями.

Стоя за панелью управления, Фербен размышлял. Красивая девочка. Интересно, что с ней? Наверное, что-то серьезное, иначе Белл не проявлял бы к ней такого интереса. Обычно шеф не общался с больными, а просто смотрел поданные ему снимки. Фербен еще раз проверил установленные на пульте параметры. Случайностей здесь быть не должно. Параметры в порядке: восемьдесят четыре киловольта, ток двести миллиампер, выдержка пятнадцать сотых секунды. Он включил вращающийся анод трубки, выкрикнул привычную команду «Не двигаться!» и нажал на вторую кнопку. Теперь все, что увидел всевидящий глаз трубки, запечатлено на пленке. Но оценивать ее будут другие люди.

В кабинете заведующего рентгенологическим отделением, затемненном венецианскими жалюзи, ждали снимков доктор Белл и Люси Грейнджер. Через несколько минут они смогут сравнить их со снимками, сделанными две недели назад. Лаборант уже поместил пленку в проявочную машину, которая тихо гудела, как газовая печь. Наконец снимки стали один за другим выпадать из прорези машины.

Белл брал их по одному и укреплял на негатоскопе, подсвечиваемом флюоресцентными лампами. На втором негатоскопе, расположенном над первым, уже висели старые рентгенограммы.

— Как снимки? — В тоне рентгенлаборанта прозвучала нескрываемая гордость.

— Очень хороши, — машинально ответил Белл. Он был всецело поглощен изучением рентгенограмм и сравнением картины со старыми снимками. Ход своих мыслей Белл подкреплял движениями карандаша, кончиком которого он показывал важные места на снимках, чтобы их видела и Люси.

Они просмотрели все рентгенограммы.

— Ты видишь какую-нибудь разницу? Я — нет, — сказала Люси.

— Здесь есть небольшой периостит. — Рентгенолог ткнул карандашом в две точки на старом и новом снимках. — Но вероятно, это результат биопсии. В остальном никаких изменений не вижу. — Белл снял очки и потер правый глаз. — Прости, Люси, но я вынужден вернуть мяч патологоанатомам. Ты сама скажешь об этом доктору Пирсону? — спросил Белл почти извиняющимся тоном.

— Сама, — ответила Люси. — Я пойду к Джо прямо отсюда.

Глава 17

Постовая медсестра миссис Уилдинг отбросила со лба седую прядь, которая вечно выбивалась из-под накрахмаленной шапочки, и быстро пошла по коридору акушерского отделения, ведя за собой Джона Александера. Когда они подошли к пятой двери, медсестра остановилась, заглянула внутрь и бодро сказала:

— Миссис Александер, к вам посетитель.

С этими словами она подтолкнула Джона в маленькую двухместную палату.

— Джонни, дорогой! — Элизабет протянула к нему руки и вскрикнула, так как движение отдалось болью. Джон торопливо подошел к жене и нежно ее поцеловал. Она задержала его в своих объятиях. Он ощущал тепло ее тела, слышал, как хрустит под его рукой накрахмаленная больничная ночная рубашка. От Элизабет пахло потом и эфиром. Это напомнило Александеру о том, что она пережила нечто такое, что он не мог разделить с ней; как будто он далеко и надолго уезжал, а теперь вернулся и чувствует легкое отчуждение. На мгновение они почувствовали себя неловко, словно после долгой разлуки, когда приходится заново привыкать друг к другу. Элизабет мягко отстранилась:

— Я, наверное, ужасно выгляжу.

— Ты прекрасно выглядишь, — возразил Джон.

— Я не смогла ничего с собой взять, было некогда. — Она опустила глаза и посмотрела на бесформенную клиническую одежду: — Я забыла даже ночную рубашку и губную помаду.

— Я понимаю, — сочувственно произнес он.

— Я составлю список, и ты мне все принесешь.

Сестра Уилдинг между тем задернула занавеску, разделявшую две койки маленькой палаты.

— Вот так. Теперь вы, можно сказать, остались наедине. — Она взяла стакан с тумбочки Элизабет и налила в него воду из кувшина. — Я скоро вернусь, мистер Александер, и отведу вас посмотреть на ребенка.

— Спасибо. — Оба благодарно улыбнулись, и миссис Уилдинг вышла из палаты.

Когда дверь закрылась, Элизабет опять повернула к Джону свое напряженное лицо. В ее глазах без труда читалось сильное волнение.

— Джонни, дорогой, я хочу все знать. Какие шансы у нашего малыша?

— Ну, милая… — замялся он.

Элизабет потянулась вперед и коснулась руки мужа:

— Джонни, я хочу знать правду. Сестры мне ничего не скажут. Я должна услышать все от тебя. — Голос Элизабет предательски дрожал.

Джон чувствовал, что жена вот-вот расплачется, и, тщательно подбирая слова, тихо ответил:

— Может случиться всякое. Я видел доктора Дорнбергера. Он сказал, шансы есть. Ребенок может выжить… — Джон замолчал, не закончив фразы.

Элизабет, глядя в потолок, едва слышным шепотом спросила:

— Значит, надежды мало, да?

Джон мучительно думал, какой эффект произведут слова, которые он собирался произнести. Возможно, если ребенку суждено умереть, то им обоим лучше посмотреть правде в глаза и он не должен поддерживать в Элизабет надежды, которые могут вскоре рухнуть.

— Он очень маленький, — нежно сказал Джон. — Он родился на два месяца раньше срока. Если вдруг какая-нибудь инфекция, даже самая незначительная… Он очень слабенький.

— Спасибо. — Элизабет была совершенно спокойна. Она не смотрела на мужа, но продолжала крепко держать его за руку. По щекам ее текли слезы, и Джон почувствовал, что и его глаза увлажнились.

Стараясь не выдать волнения, он сказал:

— Элизабет, дорогая, что бы ни случилось… мы еще молоды, у нас все впереди.

— Я знаю, — тихо произнесла она, и он снова обнял ее. Элизабет заплакала. Прижавшись к ней, Джон слышал, как она шепчет сквозь рыдания: — Но… двое детей… вот так… — Она подняла голову и в отчаянии воскликнула: — Это нечестно!

По лицу Джона тоже текли слезы. Он прошептал:

— Трудно сказать, что будет… Но у тебя есть я, а у меня — ты. — Он еще минуту держал ее в объятиях, пока она тихо плакала.

Потом Элизабет шевельнулась и пробормотала:

— Дай мне платок.

Он достал из кармана свой носовой платок и подал жене.

— Все, я успокоилась. — Она вытерла глаза. — Это просто… иногда…

— Если тебе это помогает, милая, — нежно сказал Джон, — плачь. Каждый раз, когда тебе захочется.

Она слабо улыбнулась и вернула мужу платок.

— Все у меня получается не так. — Она помолчала и сказала окрепшим голосом: — Знаешь, Джонни, пока я лежала тут, я думала.

— О чем?

— Я хочу, чтобы ты стал врачом.

— Но, милая, сейчас не до этого, — ласково возразил он.

— Нет, — остановила она Джона. Голос ее звучал тихо, но в тоне слышалась непреклонная решимость. — Я всегда хотела, чтобы ты был врачом, и доктор Коулмен тоже говорит, что ты должен им стать.

— Ты представляешь себе, сколько это стоит?

— Да, представляю, но я могу работать.

— С ребенком на руках? — тихо спросил он.

Помолчав, Элизабет произнесла:

— Может, у нас не будет ребенка.

Дверь палаты бесшумно открылась, и вошла сестра Уилдинг. Увидев заплаканную Элизабет, она отвела глаза в сторону и сказала:

— Если хотите, мистер Александер, я сейчас отведу вас к ребенку.

Оставив Джона на сестринском посту, доктор Дорнбергер направился в детское отделение.

Детское отделение находилось в конце длинного светлого коридора, выкрашенного в веселые пастельные тона. Оно располагалось в той части здания, которую перестроили два года назад, сделав помещения более просторными и светлыми. Подойдя к двери, Дорнбергер услышал крики детей. Все кричали по-разному — от грубого басовитого плача до едва слышного фальцета, и Дорнбергер подумал: «Они заняты важным делом». По старой привычке он остановился у толстой стеклянной стены, огораживавшей отделение с трех сторон, и скользнул взглядом по ровным рядам кроваток.