Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз), стр. 51

— Кажется, я это помню, — радостно подтвердила Элизабет. — Как наша веревка?

Коулмен задумался.

— Теперь, когда вы о ней спросили, я вспомнил: она порвалась.

Элизабет рассмеялась:

— Если вы принесете ее обратно, мама ее заменит. После смерти отца она по-прежнему занимается лавкой. Беспорядка там стало еще больше.

Юмор Элизабет был заразителен. Коулмен улыбнулся:

— Если я правильно помню, у вас тогда были две косички.

— Да, — с готовностью ответила она. — А на зубах — скобки, но я давно из них выросла.

Коулмен поймал себя на мысли о том, что ему положительно нравится эта девушка. Он был рад ее видеть. Она позволила ему заглянуть в безоблачное детство, проведенное в чудесном краю — в Индиане, вспомнить летние месяцы, свободные от школы, поездки с отцом на его старом разбитом «шевроле». Откинувшись на спинку стула, он задумчиво произнес:

— Я очень давно не был в Нью-Ричмонде. Отец умер, мать переехала на Западное побережье. Теперь там меня никто не ждет. — Он отвлекся от воспоминаний. — Скажите, — обратился он к Элизабет, — каково это, быть женой человека от медицины?

Джон Александер ответил раньше, чем Элизабет:

— Я не человек от медицины, я просто техник-лаборант.

Только произнеся эти слова, он понял, почему их сказал. Причина в том, что произошло сегодня утром. Несколько минут назад, когда Коулмен сел за их стол, Джон хотел рассказать новому патологоанатому об инциденте в лаборатории, но теперь решил этого не делать. У него и так случилась масса неприятностей из-за откровенных разговоров с доктором Коулменом, и он решил не искушать судьбу.

— Вы слишком низко цените профессию технолога-лаборанта, — сказал Коулмен, — она очень важна.

— Он очень высоко ценит свою профессию, — сказала Элизабет. — Но иногда он признается, что хотел бы стать врачом.

Коулмен повернулся к Александеру:

— Правда?

Александер пожалел, что Элизабет его выдала, и неохотно ответил:

— Когда-то у меня была такая идея.

Коулмен подцепил вилкой немного фруктового салата.

— Почему же вы не поступили на медицинский факультет?

— Причина самая банальная — нехватка денег. У меня их не было, поэтому надо было начать их зарабатывать.

Коулмен проглотил салат и сказал:

— Тем не менее вы могли это сделать. Сколько вам лет?

За мужа ответила Элизабет:

— Через два месяца Джону будет двадцать три.

— Какой он глубокий старик! — Все рассмеялись, и Коулмен добавил: — У вас еще есть время.

— Я знаю, — сказал Александер медленно, словно понимая, что все его аргументы звучат неубедительно. — Беда в том, что моя учеба будет означать большие финансовые трудности для нашей семьи, когда мы только встаем на ноги. Кроме того, ребенок… — Он не закончил фразу.

Коулмен взял со стола стакан молока, сделал большой глоток и сказал:

— На медицинском факультете много студентов, имеющих детей и финансовые проблемы.

— Я говорю ему то же самое! — порывисто воскликнула Элизабет и подалась вперед. — Я очень рада, что не одна так думаю.

Коулмен вытер губы салфеткой, положил ее на стол и посмотрел в лицо Александеру. Кажется, его первое впечатление от встречи с этим молодым лаборантом оказалось верным. Парень интеллигентный и добросовестный; кроме того, он интересуется своей работой. Это было ясно с первого взгляда.

— Знаете, что я думаю, Джон? — сказал Коулмен. — Я думаю, что если вы действительно хотите быть врачом, но не поступите на медицинский факультет, хотя имеете такую возможность, то потом будете жалеть об этом всю жизнь.

Александер опустил глаза, машинально вертя в руках нож и вилку.

— Ведь правда же, что у нас не хватает патологоанатомов? — спросила Элизабет.

— О да! — с жаром подтвердил Коулмен. — В патологической анатомии специалистов не хватает больше, чем в какой-либо другой отрасли медицины.

— Почему?

— Патологоанатомы нужны, чтобы двигать медицину вперед, а кроме того, заполнять бреши.

— Как это заполнять бреши? — живо среагировала Элизабет.

Коулмен вдруг подумал, что с этими молодыми людьми он чувствует себя свободно и непринужденно. Эти двое были как глоток свежего воздуха. Они казались ему невероятно молодыми, тем более в сравнении с доктором Пирсоном. Он уже был готов высказать вслух идеи, которые обычно держал при себе. На вопрос Элизабет он ответил:

— Медицина — это, если допустимо такое сравнение, война. И, как на войне, медики иногда совершают удивительные прорывы. Когда это случается, врачи бросаются туда, где наметился успех. В тылах знаний остаются бреши, которые надо заполнять.

— Заполнять их — это задача только патологоанатомов? — опять задала вопрос Элизабет.

— Это задача любой отрасли медицины, но в патологической анатомии для этого иногда больше возможностей. — Коулмен задумался, потом продолжил: — Есть и еще одно. Медицинские исследования в их совокупности напоминают постройку стены. Кто-то закладывает в нее первый камень знания, кто-то — второй, и она постепенно растет. Наконец кто-нибудь укладывает последний, завершающий камень — и стена готова. — Он улыбнулся: — Немногим дано совершить в медицине впечатляющий подвиг, не всякий может стать Флемингом [4] или Солком [5]. Самое большее, что обычно доступно патологоанатому, — внести скромный вклад в медицинское знание — в своей области и в свое время. Но он должен это сделать.

Джон Александер слушал Коулмена не менее заинтересованно, чем Элизабет.

— Вы будете заниматься в клинике наукой? — с искренним любопытством спросил он.

— Надеюсь, что да.

— И чем?

Коулмен заколебался. Прежде он никогда ни с кем об этом не говорил. Хотя сегодня он и без того сказал очень много; какая разница, если скажет еще что-то.

— Меня интересуют липомы, доброкачественные опухоли жировой ткани. Мы о них очень мало знаем, — оживился Коулмен. Заговорив о своем любимом предмете, он отбросил привычную холодность и сдержанность. — Бывают случаи, когда люди умирают голодной смертью, но при этом в их организме прекрасно живут опухоли. Я надеюсь… — Посмотрев на Элизабет, он внезапно замолчал и спросил: — Миссис Александер, что с вами?

Элизабет, с трудом хватая ртом воздух, судорожно прижала ладони к лицу. Потом она опустила руки и тряхнула головой, словно стремясь избавиться от какого-то наваждения.

— Элизабет, что случилось? — Александер вскочил со стула и кинулся к жене.

— Все… все хорошо. — Элизабет жестом отправила мужа на место. Она закрыла, потом снова открыла глаза. — Мне просто на какой-то миг стало больно. Сначала появилась боль, потом — головокружение. Но сейчас все прошло.

Она сделала глоток воды. Да, теперь и в самом деле все прошло. Да, боль была сильной, она вонзилась в тело тысячами раскаленных игл туда, где шевелился в ее чреве ребенок, а потом в голове возникла странная легкость и зал столовой закружился вокруг Элизабет.

— Это случалось с вами раньше? — спросил Коулмен.

Элизабет отрицательно покачала головой:

— Нет.

— Тыуверена, дорогая? — встревоженно спросил Джон.

Элизабет взяла мужа за руку:

— Перестань волноваться. Для родов слишком рано.

— Все равно, — посерьезнев, сказал Коулмен. — Я предлагаю вам позвонить доктору и рассказать ему, что произошло. Может быть, он захочет вас осмотреть.

— Я позвоню. — Она бросила на Коулмена теплый взгляд. — Обещаю.

В тот момент Элизабет действительно решила позвонить врачу. Но потом, выйдя из клиники, ей показалось глупостью беспокоить доктора Дорнбергера из-за единичного приступа боли, которая пришла и ушла очень быстро. Если это повторится, она, конечно, позвонит, но не сейчас. Элизабет решила подождать.

Глава 15

— Вы что-нибудь узнали?

Сидевшая в кресле-каталке Вивьен умоляюще посмотрела на вошедшую в палату Люси Грейнджер. Прошло четыре дня после биопсии и три дня после того, как Пирсон отправил стекла в Нью-Йорк и Бостон.