Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты, стр. 185

– Это я тебе объясню. Ты в состоянии идти?

– Почему бы нет?! – воскликнул Болл и поднялся. – Но куда?

– В батинтас.

Он вскинул бровь:

– Ну, если так нужно…

Мы стояли у барьера большого бассейна и молча разглядывали кривую белую жирную надпись на темной чугунной стене. Кое-где еще виднелись длинные полосы непросохшей слизи.

– Зачем ты его выпустил? – спросил, наконец, Болл.

– А что я должен был делать?

– Н-да… Любопытно, чем он писал?

Я показал на белый обломок на дне:

– Вон, видишь, у самой стены.

Болл разделся, взмахнул руками и нырнул в воду. Было видно, как он опустился на дно, подхватил обломок и стал всплывать. Поверхность воды взволновалась кругами, бросая на дно зыбкие кольца преломленного света.

– Такой же, – сказал Болл, протягивая мне подводный трофей. – Точно такой же, как в коллекции Пашича. Известняк, очень мягкий, можно писать.

Болл сполоснулся под душем, оделся.

– Грэг, – сказал он. – Я и не подозревал, что Пашич был великолепным дрессировщиком. Но факты налицо. Этот десятирукий артист заслуживает того, чтобы мы познакомились с ним поближе. Часа через два я буду вполне подготовлен для выхода в воду, и мы вдвоем проверим твое предположение по поводу радиоактивной защиты кальмара… Кстати, это не ты обронил?

Я обернулся. Болл протягивал мне на ладони блестящий комочек.

– Что там?

– Какой-то кусок оплавленной пластмассы. – Болл улыбнулся. – Я было подумал, что это – твой амулет. Наш брат любит играть во всякие там талисманы. И у меня есть такая игрушка. Помнишь синюю бусину?

Да, я вспомнил… Этот завернутый в бумагу комочек я нашел на столе Пашича. Помню, хотел его выбросить, но машинально сунул в карман. Сам не знаю, зачем.

– Где ты его подобрал?

– Он застрял в одной из ячеек настила под душем.

– А-а… Это когда я «купался» с тобой в растворителе. Вода смыла остатки одежды, а для этой штуковины ячейки под душем оказались малы… Можешь выбросить, я не суеверен. Хотя, погоди… Ты не мог бы определить, в каких приборах или изделиях употребляется этот пластик?

Болл повертел комочек в пальцах, попробовал на зуб, пожал плечами.

– Довольно тверд… – пробормотал он. – Может быть, эта пластмасса и употребляется в каких-то приборах, но я не могу вспомнить, в каких именно. А то, что она идет на изготовление фонарей и окон для эйратеров, это, пожалуй, можно сказать более уверенно… Но что с тобой, Грэг? Ты побелел…

Да, я был потрясен! Потому что в голове у меня как-то вдруг легко и неожиданно прояснилось. Запросить агентство воздушных сообщении!.. Эйратер!.. Га… Вероятно, часть от названия стратосферного корабля! Не могу поверить, но других объяснений нет!

– Дай сюда, – прошептал я и забрал у Болла блестящий комочек. – Свен, ты знаешь, что это такое?

Болл растерянно молчал.

– Это брешь! – выкрикнул я. – Брешь в стене! О которую мы столько времени напрасно бились лбами. Это наш с тобой талисман! Вот что это такое…

– Грэг, я не совсем понимаю…

– Ты все поймешь, Свен, ты обязательно поймешь, я расскажу. Но сейчас иди и готовь батиальную карту! Срочно, немедленно! Прошу тебя, Свен!..

Болл, вероятно, напуганный моим необычайным возбуждением, торопливо покинул батинтас. Я поднял белый обломок, размахнулся и зашвырнул его обратно в воду. Обломок плюхнулся у противоположной стенки бассейна, окатив брызгами надпись, которую нам оставил кальмар. Буквы корявые, разные по величине и наклону, да еще в зеркальном начертании. Болл так и не понял, что здесь написано. И я сначала не понял. Потому что буквы, вдобавок ко всему, латинские. Однако, если внимательно приглядеться, то и без зеркала можно разобрать слово «Сапиенс». «Мыслящий»… Я прочел это, когда Болл нырял за обломком.

ЭТОГО НЕ ПРОЩАЮТ, ДЮМОН!

Отраженным светом лоснятся бока аквалюмов. Свет переменчив по яркости и направлению, будто источники его установлены в огромных качелях. Лучи покачиваются вправо и влево, вверх и вниз. И так же покорно и плавно меняют свою геометрию тени. Это покачиваются на шарнирах круглые «головы» прожекторов, точно игрушки-болванчики: одни согласно кивают «да-да-да», другие все отрицают «нет-нет». И тени, гонимые светом, не могут найти себе места: то расправляют длинные крылья, то прижимают их к гладким телам аквалюмов. Свет окаймляет раструбы верхнего ряда машин снежно-белой каемкой, по контуру.

Я помигал фарой Боллу. Болл помигал фарой мне. И я вдруг подумал, что дороги наших подводных поисков, куда бы в конечном итоге они ни вели, всякий раз неизменно проходят через площадку. Жабры – жабрами, плавники – плавниками, но все-таки мы больше люди, чем рыбы…

Манты стоят неподвижно, против течения. Только вибрируют их плавники. Вспыхивая в лучах прожекторов, мимо плывут светлые точки – хлопья взмешенного ила. Течение мощно и плавно несет свои бесконечные миллионы кубометров воды. Это сырье, это дейтерий и тритий – это энергия… Кубометры сырья без пользы проходят внутри аквалюмов, раструбы-рты разверзнуты в равнодушном зевке, агрегаты бездействуют. Мертвая техника… Здесь, в окружении техники (пусть даже мертвой), мы чувствуем себя уверенней. По крайней мере вокруг не шершавые темные скалы, а гладкий, приятный на ощупь металл. И богатырские фигуры андробатов. Они бредут к аквалюмам вразвалку, раздвигая воду плечом – такие похожие на людей в жестких скафандрах, – о, если бы это были люди!..

Рядом со мной на трапеции белеет матовый шар радиометра. Время от времени зачем-то трогаю его рукой. А Болл все время поправляет висящий на груди квантабер. Должно быть, немного нервничает… Мы первый раз в воде по-настоящему вместе, и я незаметно наблюдаю за ним. Он, конечно, чувствует это и потихоньку наблюдает за мной. И в этом нет ничего предосудительного, если не считать предосудительным любопытство.

Колеблются тени и свет. Я смотрю на закраину ближайшего раструба, и мне видится там что-то чуждое техническому пейзажу. Толком разглядеть это «что-то» не удается: оно выползает, когда сгущаются тени, и исчезает, едва успевает к нему приблизиться луч. Странная закономерность… Выхватываю нож, отпускаю трапецию и, включив плавник, устремляюсь к машине.

Ток воды мягко, однако настойчиво прижимает меня к стенке громадного раструба. Я с опаской заглядываю внутрь. Тронутый лучом, вспыхивает кончик бивня струйного рассекателя. Затем вижу: из глубины темного кратера поднимается грозное щупальце. Изумленный, смотрю, как оно, напряженно покачиваясь, тянется ближе и ближе… и вдруг, коснувшись луча моей фары, ускользает во тьму.

Я знал, что головоногим свойственно занимать под жилье любые брошенные под водой резервуары. Квартирный кризис, так сказать. Но чтобы спрут поселился в машине, которая во время работы гудит и вибрирует!.. Есть вещи трудно вообразимые, и это, кажется, одна из них.

Свешиваюсь через закраину раструба. Луч уходит во мрак, и внезапно полость огромной полированной чаши озаряется яркими полукружьями отблесков.

Кальмар хорошо освещен. Он покраснел, но не шевелится. Чудовищный глаз – добрых полметра в диаметре – глядит по-звериному дико, испуганно. Не глаз, а большой рубиново-красный фонарь – так странно преломляется луч где-то на дне кальмарьего глазного яблока. Толстое и бугристое, как старая лиана, щупальце обвито вокруг блестящего бивня. Остальные скручены в кольца, присосками наружу. Вид грозный, ничего не скажешь, – попробуй-ка тронь! Трогать тебя, дорогой, я, конечно, не стану. Но и тебе советую вести себя благоразумно и не делать лишних движений. Так будет лучше для моей нервной системы. Для твоей, разумеется, тоже…

Я вдоволь нагляделся на спрута и подумал, что тащить сюда радиометр не имеет смысла. Кракен другой, это ясно: он превосходит размерами нашего знакомца. Я спрятал в ножны свое смехотворное оружие, убрал локти и, лавируя в быстром потоке, направился к Боллу.

Болл, комфортабельно расположившись на трапеции и пошевеливая ластами, наблюдал за действиями андробатов. Четыре металлических гиганта работали четко, размеренно, хотя стороннему наблюдателю могло, пожалуй, показаться, что он присутствует на рыцарском турнире: романтичный блеск доспехов, мельканье длинных теней, таинственно блуждающий голубоватый свет и странно замедленная эскапада хорошо отработанных приемов рукопашного боя. Глубоководные роботы прямыми сверкающими мечами полосовали друг друга и все, что ни попадалось вокруг. И пусть это просто лучи обыкновенных фар, скрещивались они гораздо эффектней настоящих средневековых мечей. Неподалеку от места «схватки» вертелась парочка каких-то угреподобных рыб.