Трон фараона, стр. 21

Гер-Хор молча выслушал упреки фараона: не в первый раз за эти годы царствования вечно колеблющегося Пепи между ними происходили столкновения. И каждый раз победителем выходил тот, у кого была более крепкая воля, — жрец храма Птаха.

Четверть часа спустя Меренра, вымывший свое усталое тело в водах роскошных купален и облекшийся в костюм воина высшего ранга, с замиранием сердца переступил порог приемной залы.

Послышались тяжелые шаги отряда телохранителей фараона. Раздалось пение рожка, извещавшего о близости владыки.

— Повергнитесь, повергайтесь все ниц! — выпевал глашатай. — Грядет повелитель! Склоните головы во прах!

На пороге показался Пепи — высокий старик с бронзовым лицом, словно обратившимся в маску.

— Дерзкий! — крикнул один из солдат, схватив за плечо молча стоявшего Меренра.

— Что тебе? — откликнулся гневно Меренра.

— Ты заслужил смерти! Ты не отдал должной чести господину! На колени! Упади во прах лицом и жди решения своей участи от владыки!

Другие воины окружили юношу.

— Руки прочь! — стряхнул с себя первого воина Меренра, в котором закипела вся кровь.

Одним прыжком он вырвался из круга стражи. Оружия у него не было. Но рядом стоял массивный бронзовый сосуд. Как перышко, поднял его Меренра, и первый приблизившийся к нему страж упал на землю, даже не застонав, с размозженной головой. Воины схватились за мечи и луки.

Фараон Пепи бесстрастно глядел на эту сцену. Но вдруг какая-то тень промелькнула по лицу, оно дрогнуло, и он сказал воинам:

— Вложите мечи в ножны и стрелы в колчаны! А ты, юноша, уйми пыл свой и приблизься ко мне.

Швырнув в сторону покатившийся со звоном сосуд, Меренра бесстрашно прошел сквозь ряды расступившихся перед ним воинов и приблизился к владыке судеб Египта.

XVI. Лицом к лицу

Страстная любовь к прекрасной Нитокрис и стремление взойти на трон отца, хотя бы переступив через труп Пепи, — вот два чувства, боровшиеся в душе Меренра, когда, приглашенный фараоном, он вместе с его дочерью вошел в пиршественный зал. И победила любовь: во время пиршества, в течение которого Меренра долгие часы находился возле любимой девушки, слушал ее речи, глядел ей в очи, — чувство к Нитокрис так расширилось в его сердце, что там, казалось, уже не оставалось места для других чувств.

Были мгновения, когда Меренра забывал все на свете, и если бы сидевший тут же Пепи не был погружен в мрачные и злобные мысли, он заметил бы, как, встречаясь со взором юноши, загорается взор его дочери, и как дрожит ее рука, случайно коснувшись плеча Меренра. Но Пепи было не до того: одного взгляда на юношу ему было достаточно, чтобы признать в нем сына бесследно исчезнувшего Тети — того, у кого он похитил престол.

Те же смелые черты, гордо посаженная на сильной шее голова, те же глаза, зоркие, ясные, с властным, огневым взором. И тот же голос, полный металлических ноток, те же порывистые движения.

— Сын Тети! Сын Тети! — мучительно вертелась одна мысль в мозгу фараона. — Стоило столько лет владеть престолом, чтобы вдруг встретиться с тем, кто имеет все права на корону Египта. Вот он, в двух шагах от ложа фараона. Он держится не как гость, не как пришелец, а как настоящий владыка.

Все мрачнее и мрачнее становилось каменное лицо Пепи, все чернее делались его мысли.

А молодежь, углубленная в веселые, радостные думы, отдавшаяся своей любви, не обращала внимания на молчаливого фараона. Звучал серебристый смех Нитокрис, и вторил этому смеху голос Меренра. По временам Нитокрис брала из рук прислужницы маленькую арфу. И тогда звенели струны и лилась песнь о далеких странах, о кровавых сечах, о чудовищах и призраках, о лучезарных звездах, ароматных рощах далеких стран.

А Пепи сидел за пиршественным столом, мрачный, холодный. И мрачным блеском горели его глаза.

Перед концом пира, как требовал этикет, Нитокрис должна была удалиться в свои покои.

Прощаясь с ней, Меренра пожирал ее глазами: так скоро, так скоро расстаться с ней?! До завтра? Правда? О, как долга будет эта ночь!.. Но он, глядя на звезды, будет думать, что это — очи Нитокрис. И когда завтра появится зорька, он будет знать: это проснулась

Нитокрис…

Девушка слушала эти влюбленные речи, вся трепеща от переполнившего ее душу сладкого, всевластного чувства.

После ухода Нитокрис в пиршественный зал легким роем хлынули искусные танцовщицы, закружились, мелькая среди колонн, как светлые призраки. Но Меренра только на мгновение заинтересовался красавицами-танцовщицами, потому что душа его была полна думой о Нитокрис. А фараон не удостоил танцовщиц и взглядом.

Пир закончился в неловком молчании. Затем Пепи дал рукой знак, и зал опустел.

Исчезли слуги, унося с собой драгоценные сосуды, яства и пития. Удалились музыканты, оборвав на полутакте какой-то гимн. Рассеялись, как призраки, легконогие танцовщицы.

В пиршественном зале остались только молчаливая стража — телохранители фараона, могучие воины, закованные с ног до головы в тяжелые латы, да погруженный в сладкие мечты Меренра и угрюмый Пепи.

— Довольно! — резким голосом властно сказал Пепи. У Меренра замерло сердце. Он вздрогнул.

— Довольно забав! Поговорим о деле!

— Я готов! — отозвался юноша.

— Кто ты? — спросил фараон, глядя пылающими ненавистью и презрением глазами на юношу.

— Ты знаешь, кто я! — гордо подняв голову и сверкнув глазами,

отозвался Меренра.

Словно два меча скрестились…

— Зачем ты выполз из той щели, где прятался, где мог, по крайней мере, сохранить свою жизнь, раб? — почти крикнул Пепи.

— Я? Я — раб? — вскипел Меренра. — Нет! Я не раб, ворующий чужое достояние. Я не ползал во прахе, не пресмыкался, не жалил никого предательски в пяту! — продолжал он — Зачем я здесь? Потому, что здесь, во дворце, мое настоящее место. Это — мой дом. Это — мое царство!

— Ты пришел за короной? — засмеялся фараон, сжимая кулаки. — Но ты опоздал. Трон занят!

— Я отниму его у тебя! — дрожа от гнева, воскликнул Меренра.

— Чтобы отнять, надо быть сильнее. Ты думаешь, что ты сильнее меня? Но в моих руках неограниченная власть над Египтом. А у тебя?

— Имя Тети и любовь народа! У меня много приверженцев, сторонников великого Тети, перед которыми побежит твое войско, как бегут овцы перед волками пустыни!

— Сторонников великого Тети? — злорадно засмеялся Пепи. — Хорошо, хорошо! Они гораздо ближе, чем ты думаешь. Эй, рабы! Открыть занавес!

Словно по мановению волшебного жезла занавесь у противоположной стены раздвинулась. Меренра взглянул и зашатался: прямо на полу перед ним лежала кровавая груда. Это были отрубленные головы бойцов… И, вглядываясь, юноша застонал: вот эти двое — их приводил как-то ночью Ато, говоря, что они храбрейшие из храбрых.. Вот голова старика, смотрящая мертвыми глазами: этот старик недавно приплыл в Мемфис, приведя с собой двенадцать сыновей..

— Подойди ближе сюда, сюда! — приказывал Пепи. — Стань здесь! Смотри!

Машинально повинуясь. Меренра подошел к указанным колоннам. Оттуда был виден огромный двор. Он был полон: люди лежали, сидели, стояли. И их видел Меренра. Стон вырвался из его груди: они все были в цепях, у всех были отрублены кисти рук, у многих — обрезаны уши, вырваны ноздри.

Волна дикого, безоглядного гнева охватила душу юноши: это — новые зверства беспощадного Пепи. С воплем отчаяния Меренра бросился на фараона, но тот держался настороже, — и через несколько секунд Меренра, связанный по рукам и ногам, бессильный, как ребенок, лежал на полу, извиваясь, а фараон наступил на его грудь ногой и глядел ему в лицо пылающими ненавистью глазами.

— Мальчишка! — шипел он. — Раб! Бери же мою царскую корону.

— Властелин! Прикажешь прикончить? — придвинулся один из сваливших Меренра телохранителей фараона, вытаскивая из-за пояса кривой нож.

— Отойди! В этом юнце все же течет кровь бога Ра! — пробормотал фараон. — И горе Египту, — так говорят мудрые святилищ храмов Карнака, — когда в стране проливается священная кровь! Но с ним покончить можно и без пролития крови!