Таганский дневник. Книга 2, стр. 126

Вот такая нечаянная радость с пола, после слова Авенира: — А почему вы именно эту газету храните, гражданин? — А я ее не храню, какая попалась. И рассказал это Олег Марусев, и ему надо позвонить.

Пятница. Молитва, зарядка, душ, кофе

Вчера — первый прогон — шеф доволен как бы первым. Публика в недоумении, как мне кажется.

Подруга — Ленка: — Я ничего не поняла — что? Зачем? Причем тут де Сад? Поняла, что Шарлота хочет убить Марата и пр. — Вот такая хуетель-поветель.

А у меня сегодня (на сцене пишу) радость нечаянная. На распевке газетку коллеги читают, рецензия на «Марат-Сад» «И изумительный де Сад…» и пр. И шеф сразу — Создатель бессмертного образа де Сада. Как дела? — Мои дела, Ю. П., неотрывны от Ваших, неотделимы… как в «Мастере»… Помянут тебя, помянут и меня и т. д.

Молитва, суббота, у генерала, холодно

И совершенно изумителен Сад, которого играет Золотухин. Этот мрачный, страдающий сумасшедший мудрец, дирижируя спектаклем в спектакле, держа в руках его ниточки, находится где-то в другом мире, который не доступен ни тирану-директору, ни его пациентам, ни зрителям, ни, возможно, режиссеру Любимову. Последнее мне особенно нравится, импонирует.

И вчера Каталина [52] посылала мне воздушные поцелуи, показывала жестами свой восторг от Линдт и мне — на большой палец, дескать, выбор твой Валера охуителен… А Каталина, как всегда, — главный оценщик, рецензент и инструмент воздействия на мнение и действия Любимова. А шеф преподнесенные ему вчера цветы мамой Бэби отдал любимой своей и моей Шарлотте Корде. Так что я не понимаю — не зря я связался, что ли? Забросить свои рукописи, романы… С августа месяца три с половиной месяца многостаночник, с утра до вечера в театре… Неужели не зря? Но я получаю удовольствие от игры, от текста, от себя и главное, от правды — своего мира, который я себе придумал и организовал в спектакле.

Понедельник. Молитва, зарядка, душ

Так вот — благослови, Господи, на эти два спектакля: сегодня и завтра. И не забудь про коллег моих.

Вторник. Молитва, зарядка, душ, кофе

Шеф: «Ты работал сегодня здорово… просто молодец, учел все замечания… и мощно взял… с ней последний монолог… где-то чуть затянул… сейчас не вспомню».

Так вот — роль села на меня, как хороший, подогнанный костюм. И я вчера поставил себе проходной балл… и спектакль становится любимым… Это мое отдельное существование. На лестнице, в спектакле, на своей решетчатой, узкой мансарде — где я держу в руках ниточки спектакля, находясь в другом мире, недоступном ни… ни… ни, возможно, режиссеру Любимову. Благодарю тебя, Господи, благодарю и добрыми, вечными словами вспоминаю Бродского — от которого оттолкнулся в поэтической характерности Вертинского.

Передо мной очень хорошая фотография — Любимов и я на репетиции «Марата»… Мрачный Любимов — нацеливающий меня на де Сада. И я — как хищник, как снайпер, киллер, следящий за дублером. И выследил, и выстрелил… вчера!!

К статье в «Сегодня» Любимов не может отнестись хорошо, при всем при том… — она как бы зачеркивает все спектакли в прошедшем 10-летии — полуудачи… и опять его вывозит политическая ситуация, а он руками и ногами открещивается от политического театра… Глупо! «10 дней», «Что делать?», «Мать» — кого интересует теперь, какими соображениями он руководствовался, беря эти названия для сценического воплощения?!

Понедельник. Молитва

Проклинал всю ночь жизнь свою, дела свои, завидовал Солженицыну, это конечно — чудо какое-то в наши времена — работает затворником в России… выдает одно за другим журналам… то, что написано в 70–80 годах, готовит новое… — 80 лет… Мы — внуки наши спросят — а как он выглядел, каким он был — что мы им можем… — что мы даже и не разговаривали с ним… И живьем-то, я его видел два раза с Можаевым — один раз на «Пугачеве» давным-давно и второй раз на похоронах Можаева. А как шли репетиции «Шарашки»… так я ни разу и в роман не заглянул да и читал его с трудом… Любопытно взять сейчас Толстого — нет, это не то… Я сокрушался по поводу жизни своей, что прошла в суете и с болью вспоминал «рецензию» по телефону Л. Дроздовой на «Эфроса»… — «Я начала и бросила… Я не люблю, когда ты выворачиваешь свою жизнь… Это — дневники… и т. д., противно, Валерка». Я пытался что-то ей сказать, что де книга построена по определенному плану — закону и заканчивается она — прозой… Но это ее нисколько не убедило, я сказал — Тогда не читай… — И не буду. — Ну… и пока. — Так вот, иногда меня греет, что… что-то от меня останется, что что-то мной сделано, чего не сделано моими коллегами. Так с кем себя сравниваем? — С партнерами ближайшими? Так некоторые делают свое прямое дело лучше, чем ты — кто-то играет лучше, чем ты, кто-то пишет лучше, чем ты, — и т. д. Это уже из сочинения Сергея Золотухина. Но это гордыня, однако.

Воскресенье. Молитва

Солженицын был поражен плотностью — один к 10, к 15… спектакль ему понравился, и это такая победа Шефа… да еще — Триумф… А.И. отказался от награды Президента. Но был Лужков и самое для меня поразительное… Распутин… Весь вечер вел Любимов. И банкетище закатили… и автограф я выпросил на фотографии из журнала. Но он меня в упор не видит и не признает… Шеф меня представляет: «Живой… Кузькин…» Нет, не признает.

Суббота. Молитва, зарядка

Кажется, я подготовился к съемке «Старой квартиры». Ночь не спал. Нашел «Новый мир» с «Живым» № 7 за 1966 г. И вспомнил эпизод с купанием-заплывом в реке Куре Высоцкого и Епифанцева 6 июля 1966 г. Странно, почему этот эпизод пропущен Олей Ширяевой… когда она делала «Выбранные места»… Надо посмотреть в машинописном варианте.

Четверг. Молитва

Великое счастье, что у меня есть театр. Злорадная мысль клокотала во мне, когда я смотрел и слушал братьев Бурляевых.

Коля Бурляев: «Я критиковал эту картину [53]… выбор актеров… Я мечтаю, хочу и сделаю фильм о Пушкине… какой он был и есть… православном, которому единственному царь разрешал доступ к секретнейшим архивам… Пушкин ведал, знал секрет России… Гоголь — Пушкин — русский, каким он будет через 200 лет. — А я сидел и думал — Коля, не приведи Господь, если ты сделаешь Пушкина такого же, как «Лермонтова». Зачем тебе этим заниматься? Ведь ты — артист, Богом отменный: на кой хрен тебе режиссура?!»

День сегодня опять в машине — Любимов собирает всех на «Доброго».

Вторник. Молитва — время 14:10

Горит свеча. Сейчас я начну играть свой последний спектакль в этом году. Господи. Спаси и сохрани. Я в форме и выгляжу хорошо. Спектакль — «Марат», для меня дорогой и счастливый. В нем зажглась звезда Линдт. Да и моя работа мне доставляет радость. Дай, Господи, нам всем сегодня легкости и скорости, и пусть год уходит с хорошим…

Таганский дневник Валерия Золотухина

Кто-то из великих бросил: «У слабых духом есть порочность — вести дневник», и «слабый» духом Валерий Золотухин смело впечатал эту мысль в самое первое (1992 года) карманного формата издание своих потаенных тетрадей. Не согласен, что дневник ведут слабые духом. Совсем наоборот — сильные, рисковые, решительные, страждущие. Тем, которым мало «реальной» жизни, им подавай еще жизнь, прописанную на бумаге. Выходит, в отличие от нас, и впрямь слабых духом, не ведущих дневника, ведущие его — переЖИВают дважды.