Серебряные коньки (илл. А. Иткин), стр. 48
Глава XLI
Добрая фея
Солнце почти закатилось, когда наш герой, счастливый, но все же досадливо усмехающийся, сорвал с себя деревянные «полозья» и, полный надежд, зашагал к крошечной лачужке, давно уже прозванной «домом идиота».
У входа маячили чьи-то две тоненькие фигурки. Но не только глаза Ханса, но и менее зоркие могли бы сразу узнать их.
Серая, тщательно заплатанная кофта, выцветшая синяя юбка, полузакрытая еще более выцветшим голубым передником, полинявший, туго прилегающий чепчик, быстрые ножки в огромных башмаках-кораблях — все это, конечно, принадлежало Гретель. Ханс узнал бы их где угодно.
Яркая кокетливая красная кофточка и красивая юбка с черной каймой, хорошенький чепчик с лопастями, золотые серьги, нарядный передник, изящные кожаные башмачки… Да что говорить! Если бы сам папа римский прислал их Хансу с нарочным, Ханс поклялся бы, что они принадлежат Анни.
Девочки медленно прохаживались взад и вперед перед домиком. Разумеется, они шли под руку и так выразительно кивали и качали головками, словно обсуждали государственные дела.
Ханс бросился к ним с радостным криком:
— Ура, девочки, я получил работу!
На его крик из дома вышла мать.
И у нее нашлись приятные вести. Отцу все лучше и лучше. Он почти весь день сидел, а теперь спит «смирно, что твой ягненок», как выразилась тетушка Бринкер.
— Теперь мой черед, Ханс, — сказала Анни, отводя юношу в сторону, после того как он рассказал матери, что получил работу у мейнхеера ван Хольпа. — Твои коньки проданы. Возьми деньги.
— Семь гульденов! — воскликнул Ханс, удивленно пересчитывая деньги. — Да это втрое больше, чем я сам за них заплатил.
— Я тут ни при чем, — сказала Анни. — Если покупатель ничего не понимает в коньках, мы не виноваты.
Ханс быстро взглянул на нее:
— О Анни!
— «О Ханс»! — передразнила она его, поджимая губы и стараясь принять отчаянно хитрый и продувной вид.
— Слушай, Анни, я знаю, ты это говоришь несерьезно! Ты должна вернуть часть денег.
— Да ни за что на свете! — упиралась Анни. — Коньки проданы, и все тут. — Но, увидев, что он искренне огорчился, она сбавила тон: — Ты поверишь мне, Ханс, если я скажу, что никакой ошибки не произошло… и тот, кто купил твои коньки, сам настаивал на том, чтобы заплатить за них семь гульденов?
— Поверю, — ответил он, и свет, засиявший в его ясных голубых глазах, казалось, отразился в глазах Анни и заискрился под ее ресницами.
Тетушка Бринкер очень обрадовалась, увидев столько серебра, но, когда узнала, что Ханс получил его, расставшись со своим сокровищем, со вздохом воскликнула:
— Благослови тебя Бог, сынок! Это для тебя большая потеря!
— Подожди, мама, — сказал юноша, шаря на дне кармана. — Вот и еще! Если так будет продолжаться, мы скоро разбогатеем!
— Что и говорить, — ответила она, поспешно протягивая руку. Потом добавила вполголоса: — Мы и впрямь разбогатели бы, не будь этого Яна Кампхёйсена. Уж он таки побывал под нашей ивой, Ханс, будь уверен!
— И правда, похоже на то… — вздохнул Ханс. — Но, знаешь, мама, давай-ка позабудем об этих деньгах. Конечно, они пропали; отец рассказал нам все, что знал. Не будем больше думать о них!
— Легко сказать, Ханс! Попробую, но трудно будет, особенно когда моему бедному мужу нужно так много всяких удобств… Ах ты господи! Что за непоседы эти девчонки! Ведь они только что были здесь. Куда ж это они удрали?
— Они забежали за дом, — сказал Ханс, — наверное, хотят от нас спрятаться. Тише! Сейчас я их поймаю и приведу к тебе. Они бегают быстрей и неслышней, чем вон тот кролик. Но я их сначала хорошенько напугаю.
— А ведь там действительно кролик. Слушай, Ханс, он, бедняжка, должно быть, совсем изголодался, если решился выйти из норки в такой холод. Сейчас принесу ему крошек.
И добрая женщина поспешила в дом. Вскоре она снова вышла, но Ханс не стал ее дожидаться. А кролик, спокойно осмотревшись, ускакал в неизвестном направлении. Обогнув угол, тетушка Бринкер натолкнулась на детей. Ханс и Гретель стояли перед Анни, а та с небрежным видом сидела на пне.
— Прямо загляденье… как на картинке! — воскликнула тетушка Бринкер, останавливаясь в восхищении перед детьми. — Много я видела картин в том роскошном доме, где я жила в Гейдельберге, но они были ни капельки не лучше. Мои-то оба увальни, а ты, Анни, настоящая фея!
— Разве? — засмеялась Анни, просияв. — Так вот, Ханс и Гретель, вообразите, что я ваша крестная мать-фея и пришла к вам в гости. Задумайте каждый по одному желанию, и я исполню их. Чего вы хотите, господин Ханс?
Анни взглянула на юношу, и лицо ее на мгновение стало серьезным — быть может, потому, что она от всего сердца желала хоть раз обладать волшебной силой. А Хансу чудилось, будто она сейчас и впрямь фея.
— Я хочу, — проговорил он торжественно, — найти то, что искал прошлой ночью!
Гретель весело рассмеялась. Тетушка Бриннер простонала:
— Стыдись, Ханс! — и устало пошла в дом.
«Крестная-фея» вскочила и трижды топнула ножкой.
— Пусть говорят что хотят, — промолвила она. — Твое желание исполнится. — Потом с шутливой торжественностью сунула руку в карман передника и вынула оттуда большую стеклянную бусинку. — Зарой ее там, где я топнула ногой, — сказала она, подавая бусинку Хансу, — и, прежде чем взойдет луна, твое желание исполнится.
Гретель рассмеялась еще веселее.
«Фея-крестная» притворилась очень недовольной.
— Скверная девчонка! — сказала она, скорчив страшную гримасу. — В наказание за то, что ты смеялась над феей, твое желание не исполнится!
— Ха! — в восторге крикнула Гретель. — Подожди, пока тебя о чем-то попросят, крестная. Да ведь я никакого желания и не задумала!
Алии хорошо играла свою роль. Не заражаясь веселым смехом друзей, она гордо пошла прочь, изображая воплощение оскорбленного достоинства.
— Спокойной ночи, фея! — кричали ей вслед Ханс и Гретель.
— Спокойной ночи, смертные! — крикнула она наконец, перепрыгнув через замерзшую канаву, и быстро побежала домой.
— Ну не правда ли, она похожа на… на цветок… такая милая и прелестная! — воскликнула Гретель, с величайшим восхищением глядя вслед Анни. — Подумай, сколько дней она просидела в темной комнате с больной бабушкой… Но слушай, братец Ханс, что с тобой? Что ты собираешься делать?
— Подожди — увидишь! — ответил Ханс и, бросившись в дом, мгновенно вернулся с заступом и ломом в руках. — Я хочу зарыть свою волшебную бусинку!
Рафф Бринкер все еще крепко спал. Его жена взяла небольшой кусок торфа из своего почти иссякшего запаса и положила его на тлеющие угли. Потом открыла дверь и негромко позвала:
— Идите домой, дети!
— Мама, мама! Смотри! — во все горло крикнул Ханс.
— Святой угодник Бавон! — воскликнула тетушка Бринкер, выскочив за порог. — Что это с парнем?
— Иди сюда скорей, мама! — кричал Ханс в сильнейшем возбуждении, работая изо всех сил и после каждого слова вонзая лом в землю. — Видишь? Вот это самое место… вот здесь на юг от пня. И как это мы вчера вечером не догадались? Ведь этот пень — от той старой ивы, которую ты срубила прошлой весной, потому что от нее падала тень на картофель. А молодого деревца здесь и в помине не было, когда отец… Ура! Ура!
Тетушка Бринкер не могла вымолвить ни слова. Она упала на колени рядом с Хансом как раз в ту минуту, когда он вытащил… старый глиняный горшок!
Ханс сунул руку в горшок и вынул оттуда… обломок кирпича… потом другой… потом третий… потом чулок и кошель, черные, заплесневелые, но набитые давно утраченным сокровищем!
Что тут творилось! Сколько было смеха! Сколько слез! Какие начались подсчеты, после того как все вернулись в дом! Чудо, что Рафф не проснулся. Впрочем, сны он, должно быть, видел приятные: он улыбался во сне.