Серебряные коньки (илл. А. Иткин), стр. 22

— Если хочешь видеть Хаарлем во всей его красе, — сказал Ламберт Бену, после того как они несколько минут катили молча, — ты должен приехать сюда летом. Нигде в мире нет таких прекрасных цветов. За городом тоже очень красиво — есть где погулять. А босх, лес, растянулся на много миль. Нельзя забыть его величественные вязы. Голландские вязы не имеют себе равных: это самое благородное дерево на свете, Бен, кроме английского дуба…

— Да, кроме английского дуба, — важно проговорил Бен и на несколько мгновений перестал видеть канал, потому что Робби и Дженни замелькали в воздухе перед ним.

Глава XVIII

Друзья в беде

Между тем остальные мальчики слушали рассказ Питера об одном давнем событии, случившемся в той части города, где стоял древний замок. Его владелец так жестоко угнетал горожан, что они окружили и осадили замок. Когда опасность стала неминуемой, высокомерный владелец понял, что не выдержит осады, и уже готовился как можно дороже продать свою жизнь. Но тут его супруга вышла на крепостной вал и предложила осаждающим забрать все, что было в замке, если только ей самой позволят взять и сохранить все то из ее ценного имущества, что она сможет унести на своей спине. Ей обещали это. И вот владелица замка вышла из ворот: она несла на плечах своего мужа. Обещание, данное осаждающими, спасло его от их ярости, но зато они в отместку разорили замок.

— И ты веришь этой истории, капитан Питер? — спросил Карл недоверчиво.

— Конечно, верю. Это исторический факт. Почему я должен сомневаться в нем?

— Просто потому, что никакая женщина не смогла бы нести на спине взрослого мужчину; а и смогла бы, так не захотела бы. Вот мое мнение.

— А я верю, что многие женщины захотели бы. Разумеется, если бы дело шло о спасении горячо любимого человека, — сказал Людвиг.

Якоб при всей своей толщине и сонливости был довольно сентиментальным юношей и слушал с глубоким интересом.

— Все это правда, дружок, — сказал он, одобрительно кивнув, — я верю тут каждому слову. И сам я никогда не женюсь на женщине, которая с радостью не сделала бы того же ради меня.

— Помоги ей Небо! — воскликнул Карл, оглядываясь на Якоба. — Одумайся, Поот! Поднять тебя? Да это ведь и троим мужчинам не под силу!

— Может, и нет, — спокойно ответил Якоб, чувствуя, что, пожалуй, потребовал слишком многого от будущей госпожи Поот, — но она должна хотеть этого, вот и всё.

— Да, — весело воскликнул Питер, — как говорится: «Сердце захочет — ноги побегут»! А может, и руки понесут, почем знать!

— Питер, ты, кажется, говорил мне вечером, что художник Воуверманс родился в Хаарлеме? — спросил Людвиг, меняя тему разговора.

— Да, а также Якоб Рёйсдаль и Бергем. Мне нравится Бергем, потому что он был славный малый… Говорят, он во время работы всегда пел песни, и, хотя он умер около двухсот лет назад, в народе все еще рассказывают, как весело он смеялся. Он был великим художником, а жена у него была злая, как Ксантиппа.

— Они чудесно дополняли друг друга, — сказал Людвиг. — Он был добрый, а она злая. Но, Питер, пока я не забыл: та картина, на которой изображен святой Губерт с конем, — она написана Воувермансом, да? Помнишь, отец вчера показывал нам гравюру, сделанную с нее.

— Да, помню. С этой картиной связана целая история.

— Расскажи! — крикнули мальчики, подъезжая поближе к Питеру.

— Воуверманс, — начал капитан тоном оратора, — родился в 1620 году, ровно на четыре года раньше Бергема. Он был мастером своего дела и особенно хорошо изображал лошадей. Как ни странно, люди так долго не признавали его таланта, что даже после того, как он достиг вершины своего мастерства, ему приходилось продавать свои картины очень дешево. Бедный художник совсем пал духом и, что еще хуже, был по уши в долгах. Однажды он беседовал о своих заботах с духовником, а тот был одним из тех немногих, кто понимал, как гениален художник. Священник решил поддержать его: дал ему в долг шестьсот гульденов и посоветовал продавать свои картины подороже. Воуверманс послушался и постепенно расплатился с долгами. Его положение сразу улучшилось. Все стали ценить великого художника, писавшего такие дорогие картины; он разбогател. Вернув священнику шестьсот гульденов, Воуверманс послал ему в знак благодарности картину, на которой изобразил своего благодетеля в виде святого Губерта, преклонившего колена перед своим конем. Это та самая картина, Людвиг, о которой мы говорили вчера вечером.

— Вот-вот! — вскричал Людвиг, очень заинтересованный. — Надо мне еще разок посмотреть эту гравюру, как только мы вернемся домой.

В тот самый час, когда Бен в Голландии вместе с товарищами бежал на коньках вдоль плотины, в Англии Робби и Дженни сидели в своем уютном классе на уроке чтения.

— Начинайте, Роберт Добс, — сказал учитель, — страница двести сорок вторая. Ну, сэр, обращайте внимание на все точки.

И Робби звонким детским голоском начал читать, крича на весь класс:

— «Шестьдесят второй урок. „Хаарлемский герой“. Много лет назад в одном из главных городов Голландии, Хаарлеме, жил один тихий белокурый мальчик. Отец его был шлюзовщиком, то есть рабочим, который открывал и закрывал шлюзы — большие дубовые ворота. Они стоят на определенных расстояниях друг от друга поперек входа в каналы и регулируют уровень воды.

Шлюзовщик то поднимает, то опускает эти ворота, смотря по тому, сколько требуется воды, а вечером тщательно закрывает их, чтобы канал не переполнился. Ведь если это случится, вода быстро выйдет из берегов и затопит всю окружающую местность. Бо?льшая часть Голландии лежит ниже уровня моря, и вода только потому не затопляет страну, что ее останавливают мощные плотины, иначе говоря — заградительные сооружения. Останавливают ее и шлюзы, которые зачастую едва выдерживают напор прилива. В Голландии даже малые дети знают, что нужно постоянно сдерживать реки и океан и не давать им затопить страну. Даже минутная небрежность шлюзовщика может повлечь за собой всеобщее разорение и гибель…»

— Отлично! — сказал учитель. — Теперь Сьюзен!

— «В один ясный осенний день, когда мальчику было лет восемь, родители велели ему отнести печенье одному слепому, который жил за городом, по ту сторону плотины. Мальчик весело отправился в путь и, посидев около часа у своего старого друга, простился с ним и отправился домой.

Бодро шагая по берегу канала, он заметил, как поднялась вода после осенних дождей. Мальчик беззаботно напевал детскую песенку и думал о своих старых знакомцах — славных шлюзах отца, радуясь, что они такие прочные. „Ведь уж если они сдадут, — думал он, — что тогда будет с папой и мамой? Все эти прекрасные поля скроются под гневной водой, — папа всегда называет ее гневной: он, наверное, думает, что она злится на него за то, что он так долго сдерживает ее“. Вот какие мысли мелькали у мальчика в голове, когда он нагибался и рвал по дороге красивые голубые цветы. Время от времени он останавливался, чтобы пустить по ветру пушистый шарик одуванчика, и смотрел, как он улетает. Порой он прислушивался к глухому шороху кролика, бегущего в траве, но чаще всего улыбался, вспоминая, какой радостью светилось усталое внимательное лицо его старого слепого друга…»

— Теперь Хенри, — сказал учитель, кивнув другому маленькому чтецу.

— «Но вдруг мальчик в тревоге огляделся кругом. Он не заметил, как зашло солнце, и теперь только увидел, что на траве уже нет его собственной длинной тени. Темнело. Мальчик был все еще довольно далеко от дома, в уединенной ложбине, где даже голубые цветы казались серыми. Он ускорил шаги и с бьющимся сердцем стал вспоминать сказки о детях, заблудившихся поздно ночью в темном лесу. Он уже хотел пуститься бегом, но вздрогнул, услышав журчание текущей воды. „Откуда она течет?“ — подумал он. Он поднял глаза и заметил в плотине небольшое отверстие, из которого вытекала тонкая струйка воды. В Голландии каждый ребенок содрогается при одной мысли о течи в плотине! Мальчик сразу понял, какая грозит опасность. Если воде не помешают течь, маленькое отверстие скоро сделается большим, и начнется ужасное наводнение.