Летающие кочевники, стр. 12

4

Когда Мариано да Пальха вынужден был отвезти в Ресифи заболевшую француженку, Машадо согласился остаться в группе старшим. Но он не простил оскорбления и не забыл пощечины. О, если бы это сделал мужчина! Машадо рассчитался бы с ним мгновенно, но женщина… Что ж, приходилось смириться… Пока… Приняв группу, Машадо начал с того, что выгнал трусов и крикунов, испугавшихся серого — он оказался вовсе не прокаженным, а, как говорили, посланцем иного мира, — набрал людей помоложе, покрепче и двинулся с ними в глубь гилеи.

Поставленная перед ним задача представлялась несложной. Надо было подойти как можно ближе к тому месту, на которое указал серый, разведать, есть ли там поляна и есть ли на поляне какое-нибудь сооружение, похожее на ладью. О результатах разведки надлежало сообщить в Ресифи по рации.

Однако все оказалось гораздо сложнее. Трудности начались с первого же дня, а опасности преследовали маленькую группу на протяжении всего похода. Машадо никогда не бывал раньше в этой части страны, и ему пришлось целиком положиться на местных проводников. Но и они, умудренные опытом, не смогли уберечь группу от несчастий. Умер от укуса змеи молодой носильщик, при переправе через бурный поток половина продовольствия и снаряжения была потеряна, на старшего проводника напал ягуар, и группе, к тому времени уже посаженной на скудный паек, пришлось нести раненого на носилках.

Машадо начали одолевать сомнения: может быть, все это чья-то выдумка, может, серый бредил и никакая ладья вообще не прилетала? Подбадривали, правда, известия из Поко-де-Крус. В этом городе многие видели странный воздушный корабль. Без крыльев и винтов, он со свистом пролетел над самыми крышами домов. И Машадо подгонял себя и своих спутников до тех пор, пока с возвышенности южнее Бадако не открылся вид на обширную поляну.

Сначала Машадо не заметил ладьи. Внимание его привлекли человечки маленькие, голые, в ярких раз водах по всему телу. В сильный бинокль было видно, как они суетятся, бегают по поляне необыкновенно легко, как муравьи, действия которых представляются бессмысленными, пока не приглядишься и не поймешь, что все они постоянно заботятся о своем муравейнике… Вскоре Машадо увидел какое-то огромное серое тело, грузно лежащее у самого края поляны. Часть его была освещена солнцем, а часть скрывалась в глубокой тени деревьев. Оно казалось похожим на раздувшийся кокон и вовсе не походило на корабль. Что-то в его облике все время неуловимо менялось. Так незаметно, но непрерывно меняет свое положение часовая стрелка…

Еще в детстве Машадо любил все живое. Целые дни он просиживал в лесу, наблюдая за полетом пестрых туканов, следил, как охотится дикобраз, или разыскивал в чаще пауков-птицеедов. Но наибольшее удовольствие он получал, устраиваясь вблизи муравейника, следя за жизнью муравьев, казавшейся такой разумной.

Привыкший подмечать то, что неуловимо для людей, равнодушных к природе, Машадо видел, чувствовал, что пестрые связаны со своим подвижным домом не просто как муравьи с муравейником, и следят за ним не как за машиной, а как за огромным и добродушным домашним животным…

День кончался, наваливалась ночь — стремительно, как обычно в тропиках. Досадуя, что ночь помешает наблюдениям, Машадо уже решил отправиться в палатку, но в это время на поляне все изменилось. Ковчег, словно огромная, брошенная под гигантскими деревьями гнилушка, начал светиться в темноте.

На рассвете Машадо поднял людей и попробовал еще раз продраться сквозь заросли. Однако прорубиться топорами и мачете через плотный зеленый барьер не удавалось. Видно, попасть на поляну можно было только при помощи вертолета. Машадо присел к радиопередатчику и отстучал просьбу к Мариано да Пальха раздобыть вертолет. Он знал, что это не так просто, и поэтому, не дожидаясь ответа, продолжал попытки прорваться сквозь заросли, делая по две-три вылазки в день.

Во время одной из таких безуспешных вылазок, усталый, изодранный колючками Машадо уже собрался вернуться в лагерь, как вдруг увидел гигантский поваленный бурей макаранг. Дерево упало, подмяв своих меньших братьев, и в чаще образовался просвет. Машадо взобрался на ствол толщиной в три обхвата и двинулся по нему. Когда этот своеобразный естественный виадук, нависший над расщелиной, кончился, Машадо увидел протекавший внизу ручей, скорее даже речушку, неширокую, спокойную в этой низинной части предгорий.

План созрел моментально: следовало побыстрее вернуться в лагерь и запастись веревками. Если спуститься со ствола к ручью, то можно, пожалуй, и не дожидаясь вертолета попытаться проникнуть в табор пестрокожих. Идти по берегу речушки будет куда легче, чем через заросли, и речушка, возможно, приведет к заветной поляне.

Машадо прополз еще три метра. Внизу, прямо под ним, журчал неширокий поток. Стоит привязать за ствол веревку, и можно будет спуститься к реке. Несколько километров пути, и цель будет достигнута!

Машадо повернул было обратно, но в это время раздался треск. Верхушка мертвого дерева не выдержала, обломилась, и разведчик полетел в пропасть.

От Рио-де-Жанейро до Ресифи Антуан Берже ехал проездом. Две тысячи километров, разделяющие эти города, разумнее было бы преодолеть самолетом, но после встряски, полученной над Атлантикой, Антуан чувствовал неприязнь к воздушным лайнерам. Правда, тогда все кончилось благополучно — командир «каравеллы» сумел уйти от загадочного предмета, окруженного светящимся облаком, пассажиры отделались испугом, лайнер приземлился в Рио, и все же… Потом, вероятно, это пройдет, но пока… пока лучше поезд.

Отдохнув в комфортабельном купе, Антуан Берже попробовал спокойно разобраться в случившемся. Софи, — боже, сколько с ней всегда возни — во всем виновата Софи… Может быть, и не следовало вылетать из Парижа. Была ведь телеграмма, в которой Софи уверяла, что совершенно здорова. Ах, знаем мы эти уверения…

На вокзале его встретили Софи и Мариано да Пальха. Пожимая руку галантному бразильцу, Антуан оглядывался на сестру: черт возьми, она здорово изменилась. Тропическое солнце пошло ей на пользу. Только вот зачем она выкрасила волосы в черный цвет? Впрочем, задавать вопросы женщине по поводу ее прически по меньшей мере бестактно.

Молодые люди втиснулись в раскаленную духоту машины, и Мариано повел автомобиль к отелю. Пока они пробирались через бесчисленные пробки на перекрестках, Софи успела в общих чертах рассказать брату о событиях, связанных со встречей с серым, и о своей болезни.

— Ты знаешь, Антуан… — Софи закидывала голову, встряхивая гривой иссиня-черных волос, — сначала я готова была покончить с собой, страшная вялость, апатия… А потом волосы… они не то что вылезли, они просто опали с меня, как осенние листья с каштанов. Ах, если бы ты видел в тот момент свою сестренку… Мариано говорил, что с голой головой у меня был вид ящерицы. Подтвердите, Мариано, что это правда.

— Но ящерицы — прелестные создания, сеньорита…

— Благодарю вас, Мариано. А потом… Потом стали расти новые волосы не по дням, не по часам, они росли на глазах… Боже, мне все время хотелось есть. И я ела, ела, хоть и ни капельки не растолстела, правда, Антуан? А волосы выросли как будто даже совсем не мои. Ты потрогай их…

Антуан осторожно провел рукой по голове сестры. Что поделать, он любил эту взбалмошную девчонку… А волосы под его рукой и правда были удивительные: тяжелые и скользкие, как конский хвост.

Да Пальха остановил машину у дверей высокого белого здания.

— Отель «Насьональ». Здесь ваш номер, мсье Берже.

Софи коснулась пальцем щеки инженера.

— Мариано, сколько раз вы уже успели сегодня побриться?

— Дважды, сеньорита.

— Поздравляю. — Она повернулась к Антуану. — Знаешь, Мариано тоже болел. Но легче. Несколько дней подавленного состояния, а потом необходимость непрерывного бритья. Он брился по четырнадцать раз в день…