Капитан Темпеста, стр. 25

XII

На борту галиота.

Двухмачтовик, который Мулей-Эль-Кадель так великодушно предоставил в пользование герцогини д'Эболи, чтобы она могла отправиться на поиски своего жениха, виконта Ле-Гюсьера, был прекрасно построенным торговым галиотом, каких в то время много ходило по греческому архипелагу.

Как мы уже говорили, корабль мог вместить не более сотни тонн и был очень быстроходный, судя по особому виду его оснастки. Для своего небольшого размера он был хорошо вооружен: на нем находились две колубрины на виду, и по две скрытых на корме и на носу. Нужно сказать, что суда, ходившие тогда по Средиземному морю, должны были быть вполне приспособлены к борьбе из-за постоянно шнырявших возле малоазиатских, египетских, триполитанских, тунисских, алжирских и марокканских портов мусульманских пиратов, этих отъявленных врагов не только христианских, но и всяких торговых судов.

Вступив на палубу, дедушка Стаке окинул взглядом моряка сначала оснастку, затем и экипаж корабля, состоявший из греков-ренегатов, и, видимо, остался доволен этим беглым осмотром.

— Великолепная постройка, прекрасная оснастка, сильное вооружение и бравый экипаж, эти молодцы, должно быть, только для вида считаются последователями разбойника Магомета! — говорил старик. — На этом славном кораблике нам нечего бояться самого пресловутого Али-паши, как ты находишь Симон?

— Отличный корабль. Если Али вздумает напасть на нас, то не обрадуется: вот какую мы зададим ему баню! — отвечал старому моряку его молодой товарищ.

Между тем Мулей-Эль-Кадель подошел к экипажу, выстроившемуся под главной мачтой.

— Кто здесь командир? — спросил он.

— Я, синьор, — ответил один пожилой моряк с длинной черной бородой и энергичным лицом. — Хозяин доверил мне управление судном.

— Уступи свое место вот этому человеку, — приказал молодой турок, указывая на дедушку Стаке, — и получи в вознаграждение за эту уступку пятьдесят цехинов.

— Но хозяин велел мне исполнять только приказания господина, которого называют Дамасским Львом…

— Это я самый и есть.

— Хорошо, синьор, в таком случае благодарю и повинуюсь вам, — почтительно сказал грек и отвесил низкий поклон.

— Эти вот господа, — продолжал Мулей-Эль-Кадель, указывая на своих спутников, — христиане. Ты обязан слушаться их, как самого меня. Что они скажут, то и исполнять без всяких возражений и рассуждений. Я беру на себя полную ответственность за все, что может случиться с кораблем во время пути. Предупреждаю, что могут быть большие опасности со стороны не только пиратов.

— Хорошо, синьор. Мы все это будем иметь в виду.

— Помни, что со своей стороны и ты отвечаешь головой за малейшую неприятность, которую причинишь пассажирам. Я сумею потом найти тебя, где бы ты ни находился. Как зовут тебя?

— Никола Страдного, синьор.

— Хорошо. Буду помнить.

Мулей-Эль-Кадель вернулся к герцогине и пригласил ее на переднюю часть корабля. Дорогой он сказал ей с печальной улыбкой:

— Миссия моя окончена, синьора, и мы расстаемся. Вы скоро меня забудете…

— Нет, Мулей-Эль-Кадель, — прервала его молодая девушка, — я никогда не забуду, чем вам обязана.

— Каждый на моем месте сделал бы то же самое, синьора.

— Едва ли. Ваш Мустафа во всяком случае не изменил бы обычаям своих соплеменников. Его каменное сердце ничто, кажется, не может тронуть.

— Не говорите так, синьора: тронули же его мольбы женщин, просивших пощадить их малюток, и он оставил жизнь и малюткам и матерям… Я не знаю, чем окончится ваше предприятие, синьора, — продолжал он другим тоном, — не знаю, каким путем вам удастся освободить синьора Ле-Гюсьера из плена, несмотря на всю вашу чисто мужскую храбрость и энергию. Боюсь, что вы встретитесь с большими затруднениями, препятствиями и опасностями, в настоящее время ведь весь остров в руках моих соотечественников, которые очень недружелюбно смотрят на каждое новое лицо, подозревая в нем христианина. Позвольте оставить здесь моего невольника Бен-Таэля, человека такого же преданного, надежного и самоотверженного, как ваш Эль-Кадур. Если вам будет угрожать такая опасность, в которой я могу вам помочь, пришлите ко мне Бен-Таэля. Клянусь Кораном, я сделаю все, что только буду в силах, чтобы спасти вас.

— Благодарю, мой новый друг… Знаете что? Трудно поверить тому, что о вас говорили, будто вы один из самых ярых ненавистников христиан, — заметила герцогиня, ласково глядя на молодого витязя.

Последний, видимо, смешался, все его красивое лицо вспыхнуло до корней волос, скрытых под чалмой.

— Да, я им был и остался, — ответил он, стараясь не смотреть в глаза своей собеседнице. — Вам не солгали, синьора… Но капитан Темпеста и все, пользующиеся его расположением, составляют для меня исключение…

— А не герцогиня д'Эболи? — с внезапно прорвавшейся кокетливостью спросила молодая девушка, и тут же устыдилась своей выходки, так недостойной ее.

Молодой турок ничего не осмелился ответить на это, вероятно, он понял, что его собеседница сделала этот вопрос необдуманно и сама теперь раскаивается в своей опрометчивости. Простояв несколько времени молча, в глубокой задумчивости, он вдруг протянул герцогине руку и проговорил:

— Прощайте, синьора, но не навсегда. Надеюсь, мы еще встретимся с вами раньше, чем вы покинете этот остров, чтобы возвратиться к себе на родину. Да поможет вам в этом Аллах!

Затем, не оборачиваясь, он бросился к веревочной лестнице и быстро спустился по ней в ожидавшую его внизу шлюпку.

Герцогиня простояла несколько минут неподвижно, о чем-то раздумывая. Когда же она, наконец, обернулась, чтобы посмотреть на шлюпку, последняя уже приставала к берегу.

Заметив, что дедушка Стаке и Никола Страдиото вопросительно смотрят на нее, очевидно, ожидая ее распоряжений, она обратилась было к ним, но вдруг встретилась с печальными глазами своего невольника и, пораженная его странным видом, невольно воскликнула:

— Что с тобой, Эль-Кадур?

— Ничего, синьора. Я только желал спросить, прикажете поднять якорь?

— Да, конечно. Я только что намеривалась сказать об этом.

— Слава Аллаху!

— К чему это восклицание, Эль-Кадур?

— Ах, падрона, турки опаснее христиан, нужно стараться быть как можно дальше от них… Особенно следует беречься турецких… львов.

— Может быть ты и прав, — промолвила герцогиня, тряхнув головой, точно желая выбросить из нее какую-то застрявшую в ней мысль. — Поднимайте якорь и натягивайте паруса! — приказала она. — Нам необходимо еще до рассвета быть как можно дальше от берега. Иначе и в самом деле могут быть неприятности.

Старый моряк венецианской республики отдал соответствующее распоряжение, тотчас же усердно исполненное матросами. Через несколько минут небольшой корабль с раздувающимися парусами отошел от берега, потом, слегка накренившись на бок, повернулся и, ускоряя ход, плавно понесся вдоль высоких мрачных утесов в открытое море.

Когда галиот огибал утес с маяком, герцогиня заметила эффектно вырисовывавшуюся при его свете на темном фоне неба неподвижную фигуру всадника, державшегося на крутом обрыве.

— Мулей-Эль-Кадель! — прошептала молодая венецианка. Всадник, точно угадавший, что она увидела его, сделал ей прощальный жест рукой.

В то же время девушка услыхала, как дедушка Стаке испуганно воскликнул:

— Араб, что ты хочешь сделать?

— Убить этого турка, — послышался спокойный ответ.

— Эль-Кадур, ты с ума сошел! — вскричала герцогиня, в два шага очутившись возле своего невольника, целившегося из своего длинного пистолета в молодого турка, все так же неподвижно сидевшего на коне над морской бездной. Если бы пуля настигла его, он неминуемо должен был свалиться в эту бездну, которая и поглотила бы его. — Затуши фитиль своего оружия! — приказала она.

Араб колебался. На его некрасивом лице выражалась такая свирепость, что страшно было смотреть.

— Позвольте мне убить его, падрона, — говорил он сквозь стиснутые зубы. — Одним врагом креста будет меньше.