Один день, стр. 81

Он видел Эмму через щелочку. С мокрыми после душа волосами она сидела за маленьким туалетным столиком 1950-х годов. На ней было старомодное черное шелковое платье до колен, расстегнутое сзади до поясницы; спинка расходилась достаточно широко, чтобы увидеть тень под лопатками. Поза Эммы была не изящной, а неподвижной, скованной, словно она ждала, пока кто-нибудь подойдет и застегнет ей платье, и ему вдруг захотелось это сделать, а этот простой жест, такой знакомый и новый, вдруг показался ему столь интимным и приятным, что он чуть было не зашел в комнату. Сейчас он застегнет на ней платье, потом коснется губами углубления в том месте, где линия шеи переходит в линию плеча, и во всем ей признается.

Но он лишь молча смотрел, как она берет с туалетного столика книгу — большой и зачитанный французско-английский словарь. Она начала пролистывать книгу, а потом вдруг резко остановилась, наклонила голову и отбросила челку, проведя обеими руками по лбу и сердито выдохнув. Декстер засмеялся, как ему показалось, тихо; однако Эмма посмотрела на дверь, и он торопливо отступил. Доски пола под его ногами заскрипели, и он, как дурак, на цыпочках побежал в кухню, отвернул оба крана и принялся намеренно греметь чашками под струей воды, создавая себе алиби. Спустя некоторое время он услышал, как в спальне с характерным звуком Эмма сняла трубку старого телефона. Декстер завернул краны, надеясь подслушать разговор с этим Жан-Пьером. Эмма говорила приглушенным голосом, проникновенно мурлыча по-французски. Он напряг слух, но так и не понял ни единого слова.

Потом он снова услышал «дзинь»: она повесила трубку. Прошло некоторое время; он обернулся и увидел Эмму в дверном проеме за своей спиной.

— С кем разговаривала? — спросил он через плечо безразличным тоном.

— С Жан-Пьером.

— И как у него дела?

— Прекрасно. Просто прекрасно.

— Отлично. Ну что ж. Я пошел переодеваться. Напомни, когда он придет?

— Он не придет.

Декстер обернулся:

— Что?

— Я сказала ему, чтобы не приходил.

— Серьезно? Так и сказала?

Декстеру хотелось засмеяться.

— Сказала, что у меня тонзиллит.

Ему очень хотелось смеяться, но разве можно… не сейчас, потом. Он вытер руки:

— И как это будет? По-французски. Тонзиллит.

Она сжала рукой горло и жалобно прохрипела:

— Je suis tres desole, mais mes glandes sont gonflee. Je pense que je peux avoir I'amygdalite. [57]

— L'amy?..

— L'amygdalite.

— Я поражен твоим словарным запасом.

Она скромно пожала плечами:

— Ну, вообще-то я в словаре посмотрела.

Они улыбнулись друг другу. И вдруг, точно по наитию, Эмма, сделав три быстрых длинных шага, пересекла кухню, прижала ладони к лицу Декстера и поцеловала его. Он обнял ее, обнаружив, что платье еще расстегнуто, а кожа под ним прохладная и еще влажная после душа. Так они целовались еще некоторое время. После чего, по-прежнему сжимая его лицо ладонями, она пристально на него посмотрела:

— Только попробуй дурить мне голову, Декстер…

— Не буду…

— Если ты меня обманываешь, или подведешь, или будешь водить интрижки за моей спиной, клянусь, я тебя убью. Клянусь Богом, я вырву у тебя сердце и съем его.

— Я ничего такого не сделаю.

— Не сделаешь?

— Клянусь.

И тут она нахмурилась, тряхнула головой и снова обняла его, уткнувшись лицом ему в плечо и издав звук, напоминающий яростное рычание.

— Что с тобой? — спросил Декстер.

— Ничего. Ничего. Просто… — Эмма подняла голову и посмотрела на него. — Я-то думала, что наконец от тебя избавилась.

— Это вряд ли, — проговорил он.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

2002–2005

_35–40

Глава 16

Утром в понедельник

Радиобудильник звонит, как всегда, в 7.05. На улице уже солнечно и ясно, но ни он, ни она не спешат вставать. Он лежит, обняв ее за талию; их ноги сплелись. Они лежат на двуспальной кровати Декстера в квартире в Белсайз-Парк, которая когда-то, много лет назад, была его холостяцким логовом.

Он не спит уже некоторое время, репетируя мысленно тон голоса и слова, которые казались бы одновременно торжественными и спонтанными, а когда чувствует, что она пошевелилась, говорит:

— Могу я кое-что сказать? — Он прижимается губами к ее затылку, глаза его закрыты.

— Скажи, — отвечает она немного настороженно.

— По-моему, это просто бред, что у тебя своя квартира.

Лежа к нему спиной, она почти незаметно улыбается:

— Та-ак…

— Ты же всё равно всё время ночуешь у меня.

Она открывает глаза:

— Могу и не ночевать.

— Нет. Я хочу, чтобы ты ночевала.

Она поворачивается на кровати к нему лицом и видит, что глаза его по-прежнему закрыты.

— Декс, неужели…

— Что?

— Неужели ты просишь меня к тебе переехать?

Он улыбается и, не открывая глаз, берет ее руку под простыней и сжимает в ладони:

— Эмма, не согласитесь ли вы ко мне переехать?

— Ну наконец-то! — восклицает она. — Декс, ради этого момента я и жила.

— Это значит «да»?

— Мне надо подумать.

— Тогда сообщи мне о своем решении, ладно? Потому что, если тебя мое предложение не заинтересует, найду кого-нибудь еще.

— Я же сказала: мне надо подумать.

Он открывает глаза. Вообще-то он рассчитывал услышать «да».

— А о чем тут думать-то?

— Ну, даже не знаю. Совместная жизнь…

— Мы жили вместе в Париже.

— Знаю, но то было в Париже.

— Да и сейчас, можно сказать, тоже вместе живем.

— Знаю, но…

— И снимать квартиру просто глупо, все равно что деньги на ветер выбрасывать, учитывая нынешнюю ситуацию на рынке недвижимости…

— Ты говоришь, прямо как мой независимый финансовый консультант. Очень романтично. — Она вытягивает губы немного вперед и целует его: осторожный утренний поцелуй. — Дело ведь не только в финансовом планировании, верно?

— Ну, главная причина в том, что, как мне кажется, это будет… здорово.

— Здорово, значит.

— Если ты поселишься у меня.

— А как же Жасмин?

— Ничего, привыкнет. А потом, ей всего два года, не ей решать, верно? И уж тем более не ее матери.

— А нам не будет немного…

— Что?

— Тесновато. Втроем по выходным.

— Придумаем что-нибудь.

— И где я буду работать?

— Здесь, пока меня нет дома.

— А куда же ты будешь приводить своих любовниц?

Он вздыхает; после года почти маниакальной верности шутки на эту тему представляются ему неуместными.

— Будем снимать номер в гостинице после обеда.

Они некоторое время молчат под звук бубнящего радио, и Эмма опять закрывает глаза и пытается представить, как разбирает картонные коробки, освобождает место в шкафу, чтобы положить одежду, книги… По правде говоря, она предпочитает обстановку своей нынешней квартиры — уютную, можно даже сказать, богемную мансарду на Хорнси-роуд. Белсайз-Парк слишком шикарен и моден; к тому же, несмотря на все ее усилия и постепенное переселение к Декстеру ее книг и вещей, из квартиры его никуда не делись атрибуты холостяцких лет: игровая приставка, невероятных размеров телевизор, огромная кровать. Эмма даже в шутку призналась: «Боюсь, что если открою шкаф, то на меня посыплются женские трусики или что похуже». Но Декстер высказал предложение, и она чувствует, что должна предложить что-то взамен.

— Может, нам вместе купить квартиру? — говорит она. — Побольше, чем эта. — И снова она затронула важную тему, о которой раньше они не говорили, хотя и думали постоянно. Ответа нет довольно долго, и она уже решает, что Декстер уснул, но вдруг слышит: