Один день, стр. 42

Аплодисменты! Таких аплодисментов она еще не слышала: они отражаются от стен спортивного зала. И пусть оркестр фальшивил, а солисты пели так, будто кто-то тянул кошку за хвост, пусть возникли кое-какие технические проблемы вроде пропавшего реквизита и обрушившихся декораций, пусть в зале были одни родители, готовые простить юным актерам любые оплошности, спектакль они отыграли на славу. Когда Нэнси умерла, плакал даже учитель химии мистер Симмонс, а погоня по лондонским крышам, для демонстрации которой она использовала театральный прием отображения теней актеров, и вовсе сопровождалась ахами и вздохами, которыми обычно встречают фейерверки. Соня Ричардс блистала, как Эмма и предсказывала; девочке досталось больше всего оваций, а Мартину Доусону осталось лишь скрипеть зубами. Им хлопали, их вызывали на бис, а теперь зрители топают по скамейкам и висят на шведских стенках, а плачущая Соня — боже, она действительно плачет! — толкает Эмму на сцену, хватает ее за руку и говорит: «Какая же вы молодец, мисс, как же это здорово, как здорово!» Казалось бы, ничего такого, школьный спектакль — но сердце Эммы часто бьется в груди, а улыбка не желает сходить с ее лица. Под фальшивый аккомпанемент оркестра она держит за руки своих четырнадцатилетних учеников и кланяется, кланяется, кланяется. Ее переполняет восторг оттого, что она делает что-то хорошее, и впервые за десять недель ей больше не хочется врезать Лайонелу Барту.

На фуршете после спектакля дешевая кока-кола льется рекой, а для взрослых есть пять бутылок грушевого сидра. Иэн сидит в уголке спортивного зала с тарелкой котлет по-киевски и пластиковым стаканчиком с горячим лекарством от простуды, которое он принес на вечеринку специально для себя. Он массирует свой заложенный нос, улыбается и терпеливо ждет, пока Эмма выслушает все комплименты. «Прямо как профессиональные актеры», — говорит кто-то, хоть это и неправда, и даже когда Родни Чанс, игравший Фагина, перевозбудившись от кофеина в газировке, говорит ей, что «для учительницы у нее фигурка ничего», она принимает это как должное. Ее поздравляет мистер Годалминг («Прошу, зовите меня Филом»), а его жена Фиона, краснощекая, как фермерша, скучающе и неприветливо косится на них со стороны. «В сентябре обсудим ваше будущее в нашей школе», — добавляет директор, наклоняется и целует ее в щеку. Кое-кто из детей (и учителей) присвистывает.

В отличие от большинства вечеринок в мире шоу-бизнеса, эта заканчивается уже без пятнадцати десять, и вместо длинного лимузина Эмма и Иэн едут домой сначала на 55-м автобусе, потом на 19-м, а потом на метро.

— Я так тобой горжусь, — говорит Иэн, склонив голову ей на плечо, — но кажется, инфекция проникла в легкие.

Войдя в квартиру, она сразу же чувствует запах цветов. В кастрюле на кухонном столе стоит огромный букет красных роз.

— О боже, Иэн! Они прекрасны.

— Это не от меня, — бормочет он.

— О!.. От кого же?

— От золотого мальчика, кого же еще. Доставили сегодня утром. Если хочешь знать мое мнение, это совершенно неуместно. Пойду приготовлю горячую ванну. Может, нос прочистится.

Эмма снимает пальто и достает из букета маленькую открытку. «Извини, что обиделся. Надеюсь, сегодня все пройдет хорошо. С любовью, Декс». И всё. Она перечитывает дважды, смотрит на часы и поспешно включает телевизор, чтобы успеть увидеть триумф Декстера.

Через сорок пять минут, пока по экрану катятся финальные титры, она хмурится и пытается понять, что же такое сейчас видела. Она мало что понимает в телесъемках, но почти уверена, что Декстер явно не блистал. Он был весь какой-то дерганый, а иногда точно боялся чего-то. Путал слова, смотрел не в ту камеру и в целом выглядел неуклюжим непрофессионалом, а люди, у которых он брал интервью — рэпер, проводящий турне, нагловатая четверка музыкантов из Манчестера, — точно чувствовали его неловкость и отвечали на вопросы презрительно или с сарказмом. И зрители в студии злобно поглядывали на него исподлобья, скрестив руки на груди, как хмурые подростки, которых привели смотреть пантомиму. Впервые за все время их знакомства Эмма видела, чтобы Декстер общался с людьми как бы через силу. А не может быть, что он просто… пьян? Она практически ничего не знает о мире шоу-бизнеса, но пьяного от трезвого отличить может. Когда заканчивает играть последняя группа, Эмма сидит, закрыв ладонью лицо, и понимает, несмотря даже на то, что ничего не смыслит в телесъемках, что эта программа далека от идеала. Зрители часто реагируют с сарказмом, но недовольное «Бу-у-у!» — уже не сарказм.

Она выключает телевизор. Из ванной слышно, как Иэн сморкается в платок. Она закрывает дверь, берет телефон, растягивает губы в радостной улыбке. В пустой квартире в Белсайз-Парк срабатывает автоответчик. «Иииии…. здравствуйте!» — слышит Эмма голос Декстера и произносит заготовленную речь:

— Привет! Приветик! Знаю, ты сейчас на вечеринке, а я просто звоню сказать… ну, прежде всего, спасибо за цветы. Они прекрасны, Декс, не надо было так тратиться. А самое главное — поздравляю! Молодец! Ты просто супер, вел себя так естественно, такие смешные шутки… мне очень понравилось, правда, отличное шоу, правда. — Она замолкает: не надо так часто повторять «правда». Ведь если слишком часто твердить «правда, правда», то кажется, что на самом деле «неправда». Она продолжает: — Не уверена насчет футболки под пиджак, да и женщины в клетках меня просто убили, но, Декстер, не считая этого, все было замечательно. Правда. Я так горжусь тобой, Декс. Если хочешь знать, школьный спектакль тоже прошел на ура.

Она чувствует, что ее игра теряет убедительность, поэтому решает заканчивать.

— Ну ладно. Всё. Теперь у нас обоих есть что отпраздновать! Еще раз спасибо за розы. Желаю хорошо провести вечер. Завтра поговорим. Мы же во вторник договорились встретиться, помнишь? Ты молодец. Правда. Молодец. Пока.

На вечеринке Декстер стоит один у стойки бара, скрестив руки на груди и опустив плечи. Время от времени кто-нибудь подходит его поздравить, но никто не задерживается рядом надолго, и хлопки по плечу больше похожи на утешение или даже, скорее, саркастическое замечание «молодец, что пропустил пенальти». Он продолжает накачиваться спиртным, но шампанское во рту кажется кислым, и ничто не способно избавить его от чувства разочарования, провала, настигающего стыда.

— У-ху! — К нему подлетает Сьюки Медоуз. У нее задумчивый вид. Еще час назад она была соведущей, а теперь превратилась в главную звезду. — Ты что такой сердитый и скучный?

— Привет, Сьюки.

— Ну что? Мне кажется, все прошло отлично!

Декстер не убежден, но они, тем не менее, чокаются.

— Извини за… водку. Я перед тобой в долгу.

— О да.

— Мне просто нужно было расслабиться, понимаешь?

— Мы это еще обсудим. В другой раз.

— Ладно.

— Потому что я больше не выйду на сцену, если ты будешь в дупель, Декс.

— Понимаю. Не выйдешь. Я у тебя в долгу.

Она придвигается ближе и упирается подбородком в его плечо:

— Тогда на следующей неделе…

— Что на следующей неделе?

— Пригласишь меня на ужин. Только в какое-нибудь дорогое место. Во вторник.

Она касается лбом его лба, ее рука у него на бедре. Во вторник он ужинает с Эммой, но ужин с Эммой всегда можно отменить, она не обидится.

— О'кей. Во вторник так во вторник.

— Дождаться не могу. — Она щиплет его за бедро. — Ну что, теперь ты повеселеешь?

— Постараюсь.

Сьюки наклоняется и целует его в щеку, потом подносит губы к самому его уху:

— А теперь пойдем, познакомлю тебя с мамой!

Глава 9

Алкоголь и сигареты

Портрет в багровых тонах

Роман

Эмма Т. Уайлд

Глава 1