Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов), стр. 66

Нина решила подсластить неприятное:

— И, кроме того, Ким будет старшим. Его лучше всех знают в институтах.

— По справедливости. Том должен быть старшим, — вежливо возразил Ким. — Его работа основная.

Оба заспорили, уступая друг другу почетное старшинство. Сева прервал их:

— Высокоталантливые друзья мои, все вы наивные остолопы, без меня, дурака, вы пропадете, потому что принимаетесь за дело не с того конца. Я недаром спросил: сколько нужно срезов? Ибо я читал протокол вскрытия. Там написано: «…трещины черепных костей, переломы ребер, бедра и челюсти, травмы обоих легких, разрывы сосудов, множественные, понимаете ли, множественные кровоизлияния в мозг, во внутреннюю полость… итого около сотни травм, на каждую — сто срезов, с каждым срезом возни на неделю…

— Такому делу всю жизнь отдать надо, — сердито возразил Ким. — И не с прохладцей работать, не по три часа в день.

— О благородный рыцарь, не кидай взоров на даму, не жди от нее одобрения. Лада предпочитает не ждать сотню лет, пока ты единолично спасешь и сумеешь вернуть ей мужа. Работу надо ускорить, и есть для этого способ, изобретенный еще в эпоху родового строя, который, однако, не приходит в ваши высоко-ученые головы. Способ называется разделение труда. В данном случае разделение труда между разведчиками и армией. Вы — светлые гении — на одном ребре разрабатываете методику починки. Две сотни рядовых, негениальных, идя по вашим стопам, чинят череп, легкие, сосуды и все остальное. Негениальными командую я, потому что я сам негениальный: придумывать не могу, годен только командовать. Подождите, высоко-ученые, не возмущайтесь, я не лезу в руководители. Руководителем должен быть Другой — немолодой, знающий, опытный, который даже вам давал бы советы, исправлял бы ваши гениальные заскоки. И еще он должен быть авторитетным, заслужившим доверие, потому что вам, будущие Павловы и Мечниковы, доверия еще нет, вы его не заслужили ничем. К вам не пойдут в добровольные помощники две сотни гистологов и ратомистов. Слишком много красноречия вам придется тратить ради каждой пробирки и каждого стола. Поэтому я на вашем месте попросил бы руководителем стать Гнома — я разумею профессора Зарека. Веское слово сказано. Имеющий уши слышит.

— Сева, ты — гений, — вскричала восторженная Нина. — Я бы расцеловала тебя, но Том — ужасный ревнивец.

— Благодарю тебя, Ниночка. Отныне я равноправный гений в вашем обществе.

Среди многочисленных экранов в комнате Кима имелся большой, лекционный. На нем и появилась через минуту чернокудрая голова маленького профессора. Друзья попросили разрешения прийти.

— Зачем тратить время на переезды, — уклонился профессор. — У меня у самого экран не меньше вашего. Сядьте все пятеро так, чтобы я видел вас.

Больше часа длился пересказ всех соображений. Лада делала доклад.

— Только вы можете спасти для меня Гхора. Умоляю вас не отказываться, — заключила она.

Профессор был польщен и смущен.

— Лада, милая, ты же знаешь, я не могу отказать тебе. Но ты просишь слишком много, не понимаешь, как много. Руководителем едва ли… (Лада умоляюще сложила руки на груди). Ну я подумаю, подсчитаю свое время, подумаю еще. А консультантом я буду во всяком случае. И в качестве консультанта могу сейчас же указать вам на две ошибки.

— Ага, я говорил, что у гениальных найдутся ошибки, — не удержался Сева.

— Ошибка, между прочим, твоя. Ведь это ты сказал, что нужно будет двести помощников.

— Я только прикинул, — забормотал Сева. — Приблизительно двести. Может быть, сто пятьдесят или триста, я уточню.

— Так вот, уточнение будет очень основательным, дружок. Я опасаюсь, друзья, того, что вы недооценили старость Гхора. Мы еще не знаем, прав ли Селдом со своей идеей выключателя, но, если он прав, у Гхора переключение началось давно, не месяц и не год назад. Заведомо можно сказать, что старческие разрушения есть в каждом органе и даже омоложенный мозг не все восстановит полностью. Мы же не хотим вернуть жизнь Гхору только для долгой и мучительной смерти от старческих болезней. Значит, каждый орган надо проверить и очистить. А для этого нужно еще понять, чем отличается старая ткань от молодой и что может исправить мозг и что не может. Вам потребуется не двести помощников, а двадцать тысяч опытных экспериментаторов. Я бы оценил эту работу в двадцать миллионов рабочих часов.

Ким смотрел на лицо Лады. Оно вытягивалось, становилось горестно-напряженным. Разочарование было велико, но Лада не хотела отвечать слезами. Она сдерживалась, кусала губы, собираясь с силами, чтобы подумать, поискать веские возражения.

И Ким поспешил на помощь:

— Учитель, мы не боимся трудностей. Мы испробуем все пути — и лабораторные, и общественные. Будем работать сами и рассказывать о поисках людям. Люди присоединятся постепенно. Через год будет обсуждаться Зеленая книга, мы внесем предложение: пять секунд труда ради жизни Гхора. Кто же откажется подарить пять секунд на спасение человека?

Кустистые брови Зарека сошлись на переносице. Черные глаза смотрели на Кима в упор. Казалось, профессор проверяет, заслуживают ли эти молодые люди доверия, не растратят ли попусту емкие секунды общечеловеческого труда.

— Это долгий путь, — сказал он. — Путь многолетних споров. Но есть и другой, покороче. Совет Планеты имеет право распределить до ста миллионов часов труда в рабочем порядке. Я могу обратиться к Ксану Коврову, попросить его поставить ваш проект в рабочую повестку. Поговорите между собой, друзья, спросите друг друга; есть у нас основания просить Ксана?

ГЛАВА 28. КСАН КОВРОВ

Кадры из памяти Кима.

Длинная прямая дорожка в тенистом саду, посыпанная хрустящей галькой.

Галька мокрая после дождя, не пыльно-белая, как в сухую погоду, а яркая, разноцветная, каждый камешек хочется положить на вату, снабдить этикеткой.

По хрустящей гальке шагают два старика: один курчавый, коротенький, другой рослый, грузноватый, медлительный.

В саду распоряжается осень. Она разрушила зеленое единство, рассортировала породы по цвету. Березы стали пронзительно-лимонными, а пушистые лиственницы — темно-желтыми. Дубы сделались тускло-медными, а осины — кровавыми, клены заиграли всеми красками зари, оливково-зелеными остались сосны, а ели — хмуро-синеватыми. Яблони хвалятся урожаем, при каждом порыве ветра молотят землю тяжелыми яблоками. А деревья послабее ветер уже ободрал, оставил нагими, превратил их пышные наряды в грязную подстилку, чавкающую под ногами.

— К старости каждого видно, кто чего стоит, — говорит рослый старик.

По образованию Ксан Ковров был историком, по призванию — философом. И, пожалуй, не случайно именно философ-историк стал в те годы председателем Совета всех людей, живущих на Земле, Луне и планетах. У самого Ксана в его главном труде «Витки исторической спирали» есть такие слова:

«В прошлом чаще всего главой государства становился представитель самой важной для эпохи профессии. К сожалению, до нашего тысячелетия обычно это был военачальник. В мрачные периоды застоя, когда господа стремились сохранить свое господство, удержаться, замедлить, застопорить рост, власть нередко захватывали жрецы, проповедники отказа от земного счастья, бессилия и бездействия в этом мире. В эпохи великих споров нередко вождями становились мастера зажигательного слова — ораторы, адвокаты, проповедники, реже писатели, слишком медлительные в дискуссиях. Когда споры кончились и человечество стало единым, кто возглавлял единое хозяйство планеты? Мастера по хозяйству — инженеры, экономисты, строители каналов, островов и горных кряжей. Но в последние годы, после веков орошения и осушения, замечается новый поворот. Экономические задачи решены, с необходимыми хозяйственными заботами мы справляемся за три-четыре часа. Труд необязательный стал весомее обязательного. На что направить его? Что дает счастье? И все чаще мы видим во главе человечества знатоков человеческой души: воспитателей, педагогов, литераторов, философов, историков».