Царица амазонок, стр. 93

– Самому важному из всех уроков. – Парис крепко прижал ее к себе. – Как уступать с грацией.

Мирина задохнулась от изумления:

– И снова ты вооружен, а я – нет!

Парис улыбнулся, но не отпустил Мирину.

– Ну, обычно сдаются именно из-за этого.

– Будь я мужчиной, ты бы и говорить не стал об уступках.

– Верно. – Парис положил ладонь ей на шею и снова поцеловал, наслаждаясь нежностью кожи Мирины. – Но ты ведь не мужчина. Ты так чудесна, так загадочна…

Мирина едва дышала, наслаждаясь его искусными прикосновениями.

– Я не уверена, что знаю, как это – быть женщиной. Я никогда и не пыталась ею быть.

Парис улыбнулся:

– Если бы ты сейчас видела себя, ты бы подумала другое.

– Ты мне поможешь?

Глаза Париса потемнели.

– Разве Земле нужно просить Солнце, чтобы оно взошло?

Мирина покачала головой, желая, чтобы Парис ее понял.

– Земля – это нечто новое для меня. До сих пор моим миром управляла Луна.

– Я знаю. – Парис взял руку Мирины и поцеловал в запястье – в ту светлую полоску, что оставил браслет. – Но у Луны нет сил давать жизнь. Именно поэтому она так завидует нашим наслаждениям. – Он сжал в ладони пальцы Мирины, потом спохватился и отпустил ее. – Но сначала…

Мирина недоуменно наблюдала за тем, как Парис исчез за занавеской и мгновением позже вернулся, неся что-то, завернутое в ткань. Подбросив в очаг несколько поленьев, Парис опустился на колени перед огнем, чтобы развернуть ткань и показать Мирине два предмета, скрытые внутри. Одним из них оказалась скромная глиняная бутыль, запечатанная воском, а вторым – золотой кубок, украшенный драгоценными камнями. Видя то робкое почтение, с каким Парис касался кубка, она предположила, что это не обычная посуда для царского питья, но нечто, наделенное определенной магией.

– Вот. – Парис протянул кубок Мирине и сломал восковую печать на горлышке бутыли, а потом налил в кубок самую темную, самую вязкую из всех виденных Мириной жидкостей. После этого он торжественно произнес: – Ты – чаша, а я – вино.

Когда же Мирина открыла рот, чтобы спросить, почему не наоборот, Парис прижал палец к ее губам с предостерегающим видом:

– Пей.

Мирина отпила, но лишь глоток, а остальное выпил Парис, слегка скривившись.

– Извини, – сказала Мирина, – но мне бы не хотелось пить это еще…

– И не надо. – Парис опустился на колени, чтобы снова завернуть бутыль и кубок в ткань. – Я тебе не сказал… Уверен, этот вкус не отпускал многих невест в их первую брачную ночь… Как будто им и без того не хватает страхов.

Мирина уставилась на него во все глаза:

– Это… Это значит, что я теперь твоя жена?

Парис медленно поднялся и почтительно поцеловал Мирину. Потом взялся за края одеяла, в которое она продолжала кутаться, и мягко снял его с плеч девушки.

– Не совсем, – прошептал он, окидывая девушку взглядом с головы до ног. Затем подхватил ее на руки и, шагнув к кровати, добавил: – Но к концу ночи ты ею станешь.

Глава 30

Когда Мирина проснулась, комнату заливал солнечный свет. Моргая от яркого света, она огляделась в поисках его источника и обнаружила, что, пока она спала, кто-то открыл ставни. Рядом с ней лежал Парис, улыбнувшийся при виде ее смущения. От взгляда на Париса по телу Мирины промчалась молния наслаждения, оставившая за собой тлеющий след смущения при воспоминании о ночи и умчавшаяся на трепещущих крыльях.

Снова спрятавшись под мягкой шкурой, укрывавшей их обоих, Мирина прижалась лицом к шее Париса и почувствовала, как он посмеивается.

– А я думал, – сказал он, целуя ее в висок, – что мы уже избавились от этой твоей застенчивости. – Он провел ладонью по спине Мирины, привлекая девушку к себе. – Может, нам следует устроить на нее новую охоту? Она явно где-то еще прячется.

Мирина хихикнула, когда ощутила прикосновение его руки.

– Без сомнения, – промурлыкала она в ухо Парису, – ты успел удачно поохотиться этой ночью… Но позволь мне еще ненадолго сохранить свою скромность, чтобы я не стала чужой для самой себя.

– Отлично, – согласился Парис, ложась на нее сверху. – Сохраняй свою застенчивость, если уж так нужно, но только в том случае, если ты позволишь своему ненасытному мужу обладать всем остальным.

Позже, когда они оба снова спокойно лежали рядом, Мирина прижала руку к сердцу Париса и сказала:

– Подумать только, что мне пришлось уехать так далеко от всего, что я знала… И обнаружить, что мой дом всегда был здесь, всегда ждал меня.

Парис повернул голову, чтобы заглянуть ей в глаза:

– Расскажи мне о тех людях, которых ты знала прежде. О твоих родителях, семье…

Мирина натянула пушистое одеяло на них обоих.

– Их всех уже нет в живых. Моя сестренка Лилли… – Мирина на мгновение умолкла, охваченная внезапной грустью. – Она единственная, кто у меня остался.

Парис поцеловал ее в лоб, потом откинулся назад и уставился в потолок.

– Ты счастливица, – сказал он, и его голос стал ниже от ноши, которую видел только он сам. – Никто тебя не ждет, никто ничего от тебя не требует, не судит тебя. Ты свободна.

Желая рассеять внезапную мрачность Париса, Мирина под одеялом погладила его грудь:

– Уже нет.

– Но ты все равно свободна. – Он сжал ее руку, но был еще явно не готов продолжить их игры. – Этот дом… Ты и я… Это и есть свобода. Мы оба сами решили быть вместе, и мне хочется… – Он поднес руку Мирины к губам, нежно целуя. – Мне хочется, чтобы мы могли просто лежать здесь, как сейчас, до конца времен.

Они провели в домике среди холмов три ночи. Днем Мирина старалась как могла развлечь своих сестер, но, несмотря на их благожелательность и веселые замечания, ясно было, что все они – даже Лилли – начинают томиться этим горным уединением.

Когда на четвертый день вернулся Эней с приказом доставить Париса обратно ко двору, Мирина втайне обрадовалась, видя, что их пребывание в глуши подходит к концу. Она предполагала, что великолепие царского приема избавит ее сестер от раздражения и снова даст ей свободу проводить долгие восхитительные часы наедине с супругом.

Но пока они скакали вдоль реки Скамандр, направляясь к высившимся впереди стенам Трои, Парис был так молчалив, что Мирина начала гадать, не скрывал ли он от нее чего-то пугающего, некую реальность, которая могла разрушить все ее надежды. Мирина и вообразить не могла, что бы это могло быть, разве что царь Трои и его супруга окажутся недовольны выбором своего сына… Но когда она пыталась заговорить на эту тему, Парис смеялся в ответ и заверял, что она тут совершенно ни при чем… А это могло означать лишь то, что проблема была в самом Парисе.

В конце концов Мирина выбросила из головы эти пустые размышления и просто наслаждалась красотой пейзажа вокруг себя. Скамандрийская равнина поразила ее своим богатством и плодородием сразу, как только Мирина ее увидела, а теперь нравилась ей все больше и больше. Потому что это был ее дом; все эти золотистые колосья пшеницы, качавшиеся на ветру, полные зерен, которые Мирина могла съесть, и эти колоссальные стены, возведенные на века, призванные защищать ее будущее. И будущее Лилли, если та решит остаться в Трое.

Когда они подскакали к городским воротам, Мирине пришлось закинуть голову вверх, чтобы охватить взглядом это чудо. Она никогда не видела таких высоких стен или дверей, сооруженных из гигантских деревянных досок. Ничто в городе богини Луны и в подметки не годилось этим сооружениям; даже Микены блекли в сравнении с ними.

Ворота были распахнуты настежь, пропуская непрерывный поток въезжающих в город и покидающих его земледельцев и торговцев; последние либо спешили к заливу, блестевшему вдали, либо возвращались в город с полными возами иноземных товаров. Здесь все как будто стремилось к своей цели. Мирина могла бы с удовольствием спешиться и провести весь день на скамейках рядом со стариками, просто наблюдая за течением жизни.