Наследие звезд, стр. 12

Небольшой костер не давал дыма. Мэг, склонившись над ним, пекла хлеб. Ролло сидел, погрузившись в ритуал смазывания; дурно пахнущий жир он держал в бутылке, сделанной из тыквы. Энди переступил с ноги на ногу, отгоняя хвостом мух и уделяя серьезное внимание пучкам травы, росшей тут и там. Невдалеке журчала невидимая река. Всходило солнце, день обещал быть жарким, но здесь, под покровом деревьев, было еще прохладно.

— Ты говоришь, сынок, — сказала Мэг, — что в отряде было только двадцать человек?

— Примерно, — ответил Кашинг. — Думаю, не больше.

— Вероятно, разведывательный отряд. Выслан к городу, чтобы определить размещение племен. Может, нам стоит немного задержаться здесь. Тут уютно, и нас здесь не найдут.

Кашинг покачал головой.

— Нет, мы двинемся вечером. Если орда движется на восток, а мы на запад, то мы скоро от них избавимся.

Она кивком указала на робота:

— А он?

— Если захочет, пойдет с нами. Я еще не говорил с ним об этом.

— Я ощущаю в вашем путешествии цель и необходимость, — сказал Ролло.

— Даже и не зная этой цели, я с радостью присоединяюсь к вам. Горжусь тем, что могу сослужить хоть небольшую службу. Мне не нужен сон, и я могу сторожить, пока остальные спят. У меня острое зрение, я быстр и могу разведывать местность. Я много лет провел в дикой местности и хорошо знаю ее. И продукты мне не нужны: я питаюсь солнечной энергией. Два солнечных дня дают мне запас энергии на месяц. И я хороший товарищ — никогда не устаю от разговоров.

— Верно, — согласился Кашинг, — он болтает не переставая с той минуты, как я его нашел.

— Раньше мне приходилось говорить с собой, — сказал Ролло. — Плохо, когда не с кем поговорить.

Лучший год я провел, когда много лет назад наткнулся в скалистых горах на старика, который нуждался в помощи. Он болел странной болезнью, от которой скрипели суставы, и если бы я случайно не наткнулся на него, он не пережил бы зимы; когда наступили холода, он не мог охотиться и добывать дрова, чтобы отапливать свою хижину. Я оставался с ним и приносил ему добычу и дрова, и поскольку он изголодался по разговорам не меньше меня, мы говорили с ним всю зиму; он рассказывал о великих событиях, в которых принимал участие или был свидетелем; вероятно, далеко не все в его рассказах было правдой, но меня это и не беспокоило: мне нужна была не правда, а разговор. А я рассказывал ему, немного приукрашивая, о своей жизни со времен Катастрофы. В начале лета, когда ему стало легче, он отправился в какое-то место, на «рандеву», как он говорил, с такими же, как он сам. Он просил меня пойти с ним, но я отказался, потому что, по правде говоря, не испытывал больше любви к людям. Если не считать присутствующих, то у меня были лишь неприятности, когда я случайно сталкивался с людьми.

— Ты помнишь времена Катастрофы? — спросил Кашинг.

— Конечно. Я помню происходившее, но бесполезно спрашивать меня о значении событий, потому что я не понимал их тогда и, несмотря на все размышления, не понимаю и сейчас. Видите ли, я был обычным дворовым роботом, исполнителем различных домашних работ. Меня научили выполнять лишь простейшие задания, хотя я знаю, что многие роботы получали специальную подготовку и были искусными техниками и кем угодно. И воспоминания мои по большей части неприятны, хотя за последние столетия я научился приспосабливаться к условиям. Я не предназначен быть одиноким механизмом, но мне пришлось им стать. Оказавшись в таких условиях, я научился жить для себя, но счастья это мне не принесло. Поэтому я с радостью присоединился бы к вам.

— Даже не зная, чего мы добиваемся? — спросила Мэг.

— Даже так. Если мне что-нибудь не понравится, я просто смогу уйти.

— Мы ищем Место, — сказал Кашинг, помолчав. — Место, откуда уходили к Звездам.

Ролло серьезно кивнул.

— Я слышал о нем. Мало кто о нем знает, но много лет назад я о нем слышал. Насколько я понял, оно расположено на столовой горе или на холме где-то на западе. Холм окружен деревьями, и легенды утверждают, что эти деревья охраняют место и никого туда не пропускают. Говорят, его охраняют и другие приспособления, хотя я ничего о них не знаю.

— Где же это место?

Ролло развел руками.

— Кто знает? Рассказывают о многих странных местах, предметах и людях. Старик, с которым я провел зиму, упоминал о нем… мне кажется, лишь один раз. Но он рассказывал много историй, и не все в них было правдой. Он говорил, что это место называют холмом Грома.

— Холм Грома, — сказал Кашинг. — Вы знаете, где может быть холм Грома?

Ролло покачал головой:

— Где-то в стране Великих равнин. Это все, что я знаю. Где-то за великой Миссури.

Отрывок из «Истории» Уилсона

Одним из странных изменений, последовавших за Катастрофой и развившихся в последующие столетия, был рост необычных способностей людей. Рассказывают о многих, обладавших такими способностями, некоторые рассказы говорят о совершенно невероятных вещах, но правда ли все это, невозможно судить.

На полках университета хранится большая литература о паранормальных возможностях, и в некоторых случаях существование таких возможностей подтверждается. Впрочем, большая часть этой литературы чисто теоретическая и очень противоречива. При ближайшем рассмотрении докатастрофической литературы (а другой у нас, разумеется, нет) становится очевидным, что эти теории содержат зерно истины.

Хотя после Катастрофы не существует документов, на которых можно основываться, кажется, что паранормальные и психические феномены проявляются гораздо чаще. Разумеется, ни один из рассказов о таких случаях нельзя проверить, как это делалось раньше. Может их потому так много, что некому их опровергнуть. В пересказах может теряться истинное содержание этих историй. Но даже с учетом всех этих соображений возникает впечатление, что количество таких феноменов увеличивается.

Некоторые мои коллеги в университете, с которыми я разговаривал, говорят, что это увеличение, по крайней мере, частично можно объяснить уничтожением физической науки и технологии. Мышление человека находилось под властью догм физики и технологии. И если человеку всю жизнь вбивали в голову, что какие-то вещи невозможны и верить в них глупо, то человек переставал интересоваться своими скрытыми возможностями. Это означает, что те люди до Катастрофы, у которых проявлялись паранормальные психические способности, подавляли их (кто же добровольно признается в собственной глупости?), и развитие в этой области стало невозможно.

В результате все такие феномены почти исчезли перед лицом технологического диктата, утверждавшего, что они невозможны.

Сегодня такого диктата нет. Технологическое мышление дискредитировано, если не уничтожено совершенно вместе с гибелью машин и социальной системы, на которой оно было основано. И человеческие способности, которые раньше подавлялись, смогли снова развиться. Возможно также, что нынешняя ситуация создала окружение, в котором нетехнологическое мышление имеет возможность победить. Можно гадать, каким был бы мир, если бы наука, созданная человеком, не была почти исключительно физической и если бы не возникла технология. Лучше всего было бы, конечно, если бы наука и все отклоняющееся от нее развивалось параллельно, взаимодействуя и перекрещиваясь. Однако высокомерие науки привело к тому, что все другие способы мышления заглохли…