Миры без конца, стр. 5

— Я в этом уверен.

— Не забудьте о вечере.

— Мы с вами встретимся, — сказал ему Блэйн.

Болтун захватил Нормана Блэйна, когда тот поставил машину на стоянку этим утром и покинул площадку. Блэйн не мог представить себе, как он проник сюда, ни он был здесь и поджидал свою жертву.

— Секундочку, сэр, — сказал он.

Блэйн повернулся к нему. Тот сделал шаг вперед и схватил Блэйна за отворот пиджака. Блэйн дернулся, ни пальцы этого типа вцепились намертво.

— Пропустите меня, — сказал Блэйн. Но тот ответил:

— Сначала поговорите со мной. Вы работаете в Центре и вы тот человек, с которым я хочу поговорить. Потому что если я смогу заставить вас понять… ну, тогда, сэр, у меня появится надежда. Надежда, — повторил он, брызгая слюной, — надежда, что мы сможем заставить людей понять порочность «Снов». Потому что они порочны, сэр, они являются минами под моральную ткань человечества. Они способствуют легкому бегству от тревог и проблем, которые развивают характер. Благодаря «Снам» человеку не нужно встречаться лицом к лицу с тревогами — он сможет избежать их, он сможет забыться в «Снах». Я говорю вам, сэр, это проклятие нашей цивилизации.

Вспоминая это сейчас, Норман Блэйн еще чувствовал холодную, спокойную белизну заполнившего его гнева.

— Отпустите меня, — сказал он.

Должно быть, что-то было в его тоне, предостерегающее Болтуна, потому что тот разжал руку и отпустил. И Блэйн, поднимая руку, чтобы вытереть рукавом пальто забрызганное лицо, глядел, как тот отступает, затем поворачивается и убегает.

Впервые он был уловлен Болтуном, и его охватил ужас, так как он получил физическое доказательство, что в мире есть люди, сомневающиеся в искренности и цели «Снов».

Он оторвался от воспоминаний. Были более важные вещи, на которых следовало сосредоточиться. Смерть Гизи и документ, который он поднял с пола… странное поведение Ферриса. Почти так, подумал он, словно я вовлечен в какой-то гигантский заговор, идущий теперь к осуществлению.

Он неподвижно сидел за столом и пытался думать над этим.

То он был уверен, что и не подумал бы поднять документ с пола теперь, то считал, что, поглядев, что в нем, бросил бы его обратно на пол. Но времени на раздумья не было. Феррис со своими головорезами уже был в пути, и Блэйн стоял беззащитный в кабинете с мертвецом, без достаточного объяснения, почему находится здесь, без достаточно удовлетворительного ответа на любой из вопросов, которые ему наверняка задали бы.

Документ давал ему причину для прихода в кабинет, давал ответ на вопросы, предупреждал другие вопросы, которые были бы заданы, если бы он не ответил на первые.

Феррис сказал, что это было самоубийство.

Было ли бы это самоубийством или убийством, подумал Блэйн, если бы у него в кармане не было документа? Если бы он оставался беззащитным, не использовали ли бы его, чтобы объяснить смерть Гизи?

Феррис сказал, что ему нравится человек, который умеет быстро думать. И в этом не было сомнения. Сам Феррис был человеком, который быстро думал, который был способен импровизировать и проводить свой курс в соответствие с любой ситуацией.

И он не был человеком, которому можно было доверять.

Блэйн подумал, последовало бы назначение, если бы он не подобрал документ с ковра? Конечно, он был не тем человеком, которого мог выбрать Пауль Феррис на место Реймера. И, может, Феррис, найдя документ на полу, порвал бы его и забыл, и на этот пост был бы назначен кто-то другой?

И еще вопрос: что важного в этой работе? Чем она важна, чем важно, кто на нее назначен? Никто, конечно, не говорил, что она важная, но Феррис заинтересован в ней, а Пауль Феррис никогда не интересуется не важными вещами.

Может, назначение каким-то образом связано со смертью Льва Гизи? Блэйн покачал головой. На это не было ответа.

Важно то, что назначили его, — и смерть Гизи не отменила это назначение и, по крайней мере, в настоящий момент Пауль Феррис не собирается этому противодействовать.

Но, предостерег себя Норман Блэйн, он не может позволить себе считать Ферриса нарицательной величиной. Как слуга гильдии, Пауль Феррис был полицейским чиновником с отрядом верных людей, с широкой свободой действий при выполнении своих обязанностей, политически мыслящим и неразборчивым в средствах, занимающимся устройством достаточно просторной ниши, чтобы удовлетворить свои амбиции.

Более чем правдоподобно, что смерть Гизи годится для этих амбиций. Не исключено, что Феррис мог — тихо и тайно способствовать ей… если, фактически, не сам состряпал ее.

Он сказал, самоубийство. Яд. Беспокойство. Любовная история… Легко говорить. Наблюдать за каждым твоим шагом, сказал себе Блэйн. Сделать это легко. Не делать внезапных движений. И быть готовым уклониться от удара.

Он сидел неподвижно, позволив бежать суматошным мыслям. Бесполезно думать об этом, сказал он себе. Сейчас все бесполезно. Позже, когда и если у него будут какие-нибудь факты — тогда будет время подумать.

Он взглянул на часы — три пятнадцать. Идти домой еще слишком рано.

И его ждала работа. Завтра он перейдет в другой кабинет, но сегодня нужно работать здесь.

Он взял папку Дженкинса и уставился на нее. Большая охота, как сказали два сумасшедших фабрикатора. Мы зададим ему жару, сказали они.

Он раскрыл папку и пробежал глазами несколько первых страниц, слегка вздрагивая.

Для непритязательного вкуса, подумал он.

Он вспомнил Дженкинса — огромный, массивный брюнет, ревевший так, что трясся кабинет.

Ну, может, он примет это, подумал Блэйн. Во всяком случае, это то, что он просил.

Он сунул папку под мышку и прошел в приемную.

— Мы только что прослушали слово, — сказала Ирма.

— Вы имеете в виду о Гизи?

— Нет, о Гизи мы слышали до этого. Нам всем тяжело, я полагаю, все любили его. Но я имею в виду слово о вас. Это сейчас повсюду. Почему бы вам не сказать нам сразу? Мы думаем, это прекрасно.

— Ну, спасибо, Ирма.

— Мы поцелуем вас.

— Ты очень добра.

— Почему вы держали это в секрете? Почему вы не сказали нам?

— Я и сам не знал до сегодняшнего утра. Вероятно, я был слишком занят. Затем меня вызвал Гизи…

— Эти головорезы все здесь перерыли, перетряхнули все мусорные корзинки. Я думаю, они покопались и в вашем столе. Что им было нужно?

— Просто любопытство. — Блэйн вышел в холл, и с каждым шагом по спине полз холодок страха.

Он знал это, конечно, и прежде, когда Феррис сухо сказал об умении быстро думать, но теперь это утвердилось окончательно. Не оставалось никаких сомнений в том, что Феррис знал, что он лжет.

Хотя, может быть, в этом даже было какое-то достоинство. Он лгал и блефовал моментально, в своей классической манере, поскольку Блэйн был хорошим руководителем, способным понимать, поскольку с ним можно было вести дела.

Но может ли он блефовать и дальше? Может ли он, Блэйн, быть достаточно стойким?

Спокойно, сказал себе Блэйн, не дергайся. Будь готов уклониться от ударов, но не показывай виду. Сделай выражение игрока в покер, сказал он себе, выражение, с которым ты обычно встречаешь клиентов.

Он тяжело ступал, но холодок страха прошел.

Пока он спускался по лестнице в помещение Мирт, старая магия вновь охватила его.

Она стояла там — огромная машина Сновидений, последнее слово в фабрикации воображения человека с самой буйной фантазией.

Он молча стоял и чувствовал величественность и умиротворение, почти нежность, которую испытывал всегда — словно Мирт была какой-то Богоматерью, к которой можно прийти для понимания и защиты, не нуждающейся ни в каких вопросах.

Он стиснул папку под мышкой и пошел медленно, опасаясь нарушить царившую здесь тишину неуклюжим движением или громкими шагами.

Он поднялся по ступенькам к огромному распределительному пульту и сел на сидение, передвигающееся от малейшего прикосновения к любому краю кодирующих панелей. Он положил раскрытую папку на зажимный щиток перед собой и потянулся к рычажку вопроса, нажал его, и замигал зеленый индикатор готовности. Машина была чистой, он мог кормить ее своими фактами.