Черный свет (Рис. М. Скобелева и А. Елисеева), стр. 29

Все, что он говорил, было действительно важно, но я ничего не мог придумать. Я все-таки многого не понимал.

И командир оценил мое состояние. Он усмехнулся.

— Ладно, малыш, не ломай голову. Во всяком случае, мы летим не вспять, иначе наверняка встретили бы на своем пути уже не черный, а какой-нибудь другой свет. А раз так, то нам нужно просто поручить роботам подсчитать, сколько мы пролетели от границ Черного мешка, а потом уж дать им задание на подсчет горючего. Сможем ли мы выбраться из этого невеселого местечка? Мне кажется, что на это нам потребуется около двух месяцев. Потом мы начнем тормозить и вновь пробивать световой барьер, но уже в обратном направлении. А это время мы затратим с тобой на подсчет временного парадокса. Попробуем математически решить проблему времени, пока летим в Черном мешке.

Работали мы с командиром до изнеможения, спали по три-четыре часа в сутки и считали, считали, считали. Вычислительные машины гудели не переставая. Миллиарды уравнений, миллионы программ. И все напрасно. Закон поведения времени в сверхсветовых скоростях мы не открыли. Это предстоит, очевидно, сделать тем, кто меня слышит сейчас.

В сущности, пока еще никто не знает, что такое время, не знает его закономерностей, его поведения и его влияния на Вселенную.

Оор считал и думал, я помогал и одновременно учился. Наших товарищей, застывших в камерах абсолютной защиты, мы не трогали — им нужно было экономить время жизни.

Кто знает, если бы мы ускорили события, если бы вернули их к жизни и воспользовались не только нашими двумя, а коллективным умом всех, того, что произошло, могло бы и не случиться. Но мы не сделали этого. Мы были увлечены работой, убаюканы относительным покоем этого странного и страшного уголка Вселенной и не предполагали, что катастрофа наступит так скоро и так беспощадно. Мы опять не учли скоростей и связанного с этим парадокса времени. Нас можно было бы и не обвинять в этом — мы еще не знали этих законов, мы только стремились их открыть и, кажется, кое-что нащупали…

Когда наши организмы относительно освоились со странным ощущением сверхсветовой раздвоенности, командир необычно грустно сказал мне:

— Ну вот, малыш, пришла пора рисковать в обратном порядке.

Я не стал его расспрашивать, в чем дело, и так было понятно, что Оор решил преодолеть световой барьер в обратном направлении. Как это делается и можно ли это совершить в наших условиях, я решительно не представлял и, что хуже всего, все это время спокойного полета даже не думал об этом. А командир, видимо, думал, и ему, кажется, не понравилось, что я не спросил у него ни о чем и ничего ему не сказал.

— У тебя нет ни предложений, ни вопросов?

— Вопросов бездна, но на них и вы не ответите — нет опыта. А какие же предложения?… Пожалуй, лишь одно — прорываться.

— И снова рисковать?

— Да. Иного выхода я не вижу.

Оор долго с улыбкой наблюдал за мной и мечтательно, но с грустью в голосе сказал:

— Хорошо быть молодым — даже опасности не кажутся такими уж страшными.

Я промолчал. Дело не в том, что опасности не кажутся страшными, а в том, что другого выхода, в обход опасностям, я не видел. Да и Оор тоже.

— Тогда начнем торможение, — сказал Оор.

И мы начали его. Двигатели постепенно меняли режим работы, пока наконец не прекратили многолетнюю деятельность.

За линзами внешнего обзора медленно и постепенно менялись цвета — они как бы стушевывались, растекались и сливались в один густой черный цвет. Но вовсе не тот, который озарял все вокруг своим мрачным и фантастическим светом, а именно в непроницаемую, знакомую каждому нормальному человеку черноту.

Первые часы мы прямо-таки упивались полной тишиной и покоем, но, когда за смотровыми линзами черный свет стал почти черной мглой, корабль вдруг стал едва заметно вздрагивать, словно натыкаясь на невидимые препятствия. Приборы начали отклоняться от нормального режима работы, что-то разлаживало их обычную деятельность, и командир не отлучался от пульта управления, беспрерывно корректируя их. Он давал все новые и новые задания математическим машинам и машинам логического мышления. Он пытался решить возникающие перед ним задачи и, по-видимому, решил их.

— Положение у нас такое — силы тяготения так и не увиденной нами кварковой звезды явно ослабели. Но нас все еще несет как бы вихрь выбрасываемых ею частиц. Мы как лодка в море — куда ее гонит ветер, туда она и плывет. А вот эта вибрация корабля — провалы в волновой системе необыкновенного галактического ветра. Я думаю, что нас может нести довольно долго — сила кварковых излучений все еще огромна. Попробуем затормозиться фотонной бомбой-ускорителем.

Вначале я только кивнул. Мне не следовало объяснять, что для этого требовалось взорвать ее не позади корабля, как это мы делали обычно, а впереди него. Это решение казалось примитивно простым, но… если бы я знал, как его выполнить.

Я задумался. Во-первых, у нас не было приспособлений для выстреливания бомб-ускорителей вперед, по курсу корабля. А во-вторых, фотоны-то движутся с меньшей скоростью, чем двигался корабль. Следовательно, если бы даже мы придумали и установили такое приспособление, фотонная бомба в конечном счете разорвалась бы в самом корабле — она была бы загнана туда скоростью.

— Не понимаю, — решился произнести я, — как это мы можем затормозиться именно ускорителями?

— Вначале не понимал и я, но ты подумай. Когда мы выстрелим бомбу-ускоритель, на какую-то долю мгновения позади нас образуется как бы плотина из фотонов. О них ударится галактический ветер кварковых частиц, и корабль как бы прикроется этой плотинкой. А так как он движется только под влиянием галактического ветра, то на это мгновение позади него создастся пустота, энергетический вакуум. А с боков и впереди неминуемо образуются вихри — природа не терпит пустоты. Все эти вихри, обрушиваясь на наш корабль, будут тормозить его.

— Сколько же потребуется создать таких… фотонных плотинок?

— Если считать, что мы уже находимся где-то перед световым барьером, то, думается, немного. Расчеты показывают — три-четыре. Приготовь на всякий случай шесть. И вот что, давай наденем предохранительные скафандры и приготовим вакуумные подушки-тормоза. Мне больше не хочется биться седой головой об уплотненную обшивку. Это не слишком приятно.

Я выполнил приказ, подготовил огромные эластичные подушки и прикрыл ими стены рубки, а потом уж сам, без приказа, привел в полную боевую готовность все средства связи и поставил ее на автоматическое повторение. Теперь сколько бы ни летел корабль, пока на нем будет хоть капля энергии, он беспрерывно будет излучать в космос отчет о наших путешествиях, нашу научную информацию и самое главное — предупреждение о коварной сущности Черного мешка, о том, какую опасность он представляет для окружающих галактик, в том числе и для нашей.

— Ну что ж, начнем! — сказал командир.

Не без опаски я нажал кнопку.

Корабль тряхнуло, гул прокатился по всем отсекам, и черный свет за смотровыми линзами резко сгустился.

Оор крикнул:

— Рви вторую!

Все повторилось, хотя на этот раз корабль тряхнуло еще сильнее, и встряска уже не прекращалась — по-видимому, мы находились у самого порога светового барьера, и командир уже молча махнул мне рукой: «Рви дальше».

Мы очнулись в тишине. За смотровыми линзами расстилался привычный и такой милый фиолетово-черно-зеленоватый мрак обыкновенного космоса, кое-где прочерченный черными языками вихрей — это было последнее дыхание Черного мешка. Необыкновенно тепло светились неизвестные планеты, и где-то совсем недалеко багрово и недобро сверкала огромная, как будто вспухшая звезда.

Едва увидев эту недобрую соседку, которая могла притянуть корабль к себе, командир ползком подобрался к пульту управления и включил двигатели. Звезда поползла куда-то вправо.

Я, естественно, прежде всего бросился к автоматам связи и убедился, что они работают четко, и по количеству передач, засеченных счетчиками, установил, что мы были без сознания несколько часов. Теперь я мог помочь командиру, который взялся за ориентацию корабля.