Магистраль вечности, стр. 63
– Кстати, где Шляпа? – поинтересовался Бун. – Что-то его не видно…
– К большому несчастью, – ответил Конепес не своим, странно приторным голосом, – он не явил способности достичь невода в столь краткий срок.
15. Генри
Красный солнечный шар, болезненно распухший, висел над опустевшим миром. Не осталось ни травы, ни другой растительности, кроме одинокого, очень старого дерева, из последних сил цепляющегося за склон. Генри плыл над этим неприветливым миром, и ему казалось, что искры, составляющие его естество, сгрудились, сбились теснее, словно перепугались. В действительности, конечно, такого быть не могло: за годы странствий он перевидел слишком многое, чтобы пугаться.
Небо выглядело мрачным, налитым темнотой, как перед бурей, хотя не было и намека на бурю, ее ничто не предвещало. Выходит, подумал он, я подобрался вплотную к концу света и вижу умирающее, уже нестабильное солнце на первой стадии превращения в красного гиганта.
Дерево на склоне не отбрасывало тени. И наверное, впервые в своей жизни Генри ощутил абсолютную тишину. Ни птичьего щебета, ни стрекота насекомых, ни вздоха ветерка. Полный, всеохватывающий покой.
И вдруг – голос, проникший извне:
«Ты здесь впервые?»
Обладай Генри телом, он мог бы от неожиданности взвиться или задохнуться. Теперь это было исключено. Он ответил спокойно и ясно:
«Да, я здесь впервые. Только что прибыл. Кто со мной говорит?»
«Я дерево, – сообщил голос извне. – Почему бы тебе не приблизиться ко мне и не отдохнуть в моей тени?»
«Но у тебя нет тени, – ответил Генри. – Нынешнее распухшее солнце светит слишком вяло.»
«Извини, мне забылось, – откликнулось дерево. – Память вернула меня к временам, когда у меня была тень, чтобы предложить путнику. Да и разговоров не было у меня ни с кем так давно, что ныне все забылось. Иногда я устаю от одиночества настолько, что испытываю бессмысленную склонность к заявлениям вслух. В сущности, я просто разговариваю с собой, потому что больше не с кем.»
«Я не нуждаюсь в тени, – сообщил Генри, – и это к лучшему, потому что тени у тебя все равно нет. Но я с удовольствием разделю твою компанию и выслушаю информацию, если ты окажешь мне честь поделиться ею.»
С этими словами он подплыл поближе к одинокому дереву. Оно осведомилось:
«Какая информация тебе нужна? Мои знания могут оказаться слишком скучными для удовлетворения твоих потребностей, но я охотно поделюсь теми крохами, что знаю.»
«Ты разумное дерево, – заявил Генри, – и тем самым подтверждаешь мнение, какого придерживался кое-кто из древних людей. Например, моя сестра, которую я, к несчастью, утратил, свято верила – а другие считали ее фантазеркой – в то, что деревья станут преемниками людей. Теперь, после нашей встречи с тобой, мне приходит на ум, что она была права. Она была весьма проницательным человеком.»
«А ты сам случайно не человек?» – спросило дерево.
«Частично человек. Человек дезинтегрированный или, в лучшем случае, не цельный. И это наводит меня на вопрос: не скажешь ли, что стало со скоплениями искр, застывших в небе? Некоторое время назад их было так много…»
«Смутно припоминаю, – отозвалось дерево. – Порывшись в памяти, могу восстановить их облик. Некогда в небе было много огней. Огни были звездами, о другие – тем, что ты называешь искрами. Звезды есть и сейчас, вскоре мы их увидим. Когда солнце спустится к горизонту на западе, они начнут появляться на востоке. А искры больше не видны, их не стало уже давно. Они уплыли. Уплывали они постепенно, их становилось меньше и меньше. Испытываю уверенность, что они не умерли, просто уплыли куда-то в другое место. Можешь ты мне объяснить, какими были настоящие люди? Такими же, как ты?»
«Совсем не такими, – ответил Генри. – Тебе надлежит понять, что я аномалия. Я начал превращаться в искру, да не получалось. Это долгая история. Если хватит времени, я расскажу.»
«Времени у нас сколько угодно», – заявило дерево.
«А солнце?»
«Прежде чем оно станет опасным по-настоящему, я иссохну и умру, от меня не останется и следа. Настанет день, когда солнце погубит планету которая, правда, и сегодня уже почти мертва. Но этот день придет еще не очень скоро.»
«Приятно слышать, – заметил Генри. – Ты спрашиваешь, какими были настоящие люди. Значит, сегодня на Земле нет людей?»
«Когда-то, давным-давно, здесь жили существа из металла. Считалось, что это не люди, а копии людей.»
«Роботы», – догадался Генри.
«Они не были известны под этим именем. И не могу поручиться, что они вообще существовали. Рассказывали всякое. К примеру, что металлические существа старались уничтожить деревья, вырубая их. Объяснения, почему они взялись за топоры, у меня нет. Достоверных свидетельств, что они действительно делали то, что им приписывается, тоже нет.»
«Роботы ныне тоже исчезли.»
«Даже металл не вечен, – ответило дерево. – Однако мы с тобой живы и разговариваем. Возможно, мы могли бы стать друзьями.»
«Если ты этого хочешь. У меня не было друга уже очень, очень давно.»
«Да будет так, – провозгласило дерево. – Устраивайся вблизи, и продолжим беседу. Ты упомянул, что некоторые люди верили в деревья как в своих преемников. Означало ли это, что деревьям уготовано занять на Земле место человека?»
«Именно так. Уже несчетные века назад люди предвидели, и с достаточным на то основанием, что человечество рано или поздно придет к последней черте, а освободившееся место займет кто-то другой.»
«Почему? Почему освободившееся место должен кто-то занять?»
«Не могу дать точного ответа. Твердого логического обоснования не было и нет, но все, вероятно, верили, что на планете должен быть какой-то господствующий вид. В такой роли до человека выступали динозавры, а еще раньше трилобиты.»
«Мне не приходилось слышать ни о тех, ни о других.»
«Ни те ни другие не добились успеха, – продолжил Генри. – Динозавры были огромными, и их было, вероятно, не так уж много. Трилобиты были крошечными, и их было тьма-тьмущая. Но главное в том, что и трилобиты, и динозавры вымерли».
«И человек занял место динозавров.»
«Не сразу. Не мгновенно. Это заняло определенное время.»
«А теперь моя очередь? Я, дерево, теперь господствующий вид?»
«Похоже, что да.»
«Странно, – объявило дерево, – но мне никогда не случалось думать о себе как о ком-то господствующем. Может быть, ныне вообще слишком поздно, и господство утратило свое значение. А что, в эпоху трилобитов, динозавров и людей это было не так?»
«Не могу судить о трилобитах, они были глупенькие, – ответил Генри. – Динозавры тоже умом не отличались, но ими руководил голод. Она пожирали все, что подвернется. А люди руководствовались уже не голодом, а жаждой – жаждой подчинить себе всю планету.»
«Мы не ведаем ни голода, ни жажды, – отозвалось дерево. – Необходимое нам пропитание мы добываем из почвы и из воздуха. Мы никому не мешаем, у нас нет врагов, и мы сами не враждуем ни с кем. Ты, должно быть, заблуждаешься: если господствующему виду нужны голод и жажда, мы никогда им не были и не могли быть.»
«Тем не менее ты думаешь, ты разговариваешь.»
«О да, этому мы научились в избытке. Когда нас было много, Земля то и дело содрогалась от взрывов нашей болтовни. Мы были самыми мудрыми на Земле, только не сумели использовать свою мудрость. У нас не нашлось способа ее использовать.»
«Быть может, ты поделишься со мной каплей этой мудрости?» – попросил Генри.
«Ты опоздал, – ответило дерево опечаленно. – Меня одолевает старость. Старость, а вместе с ней глупость и забывчивость. Не исключено, что для поддержания мудрости требуется общество, совместные усилия, совместная мысль, общие разговоры. У меня здесь нет общества. Ты явился слишком поздно, мой новообретенный друг. Мне нечего тебе предложить.»
«Очень жаль», – отозвался Генри.
Вот и еще один провал, добавил он про себя. Трилобиты, динозавры, люди – все потерпели провал, по крайней мере, здесь на Земле. А теперь и деревья. Мудрость сама по себе бесполезна. Если ее нельзя применить, она попросту не нужна.