Хроникёр, стр. 37
— У-у-у-у! — В черных шинелях бросились, подналегли, подсобили лошади, быстро подкатили машину.
Из толпы вынырнул нервно-возбужденный Куруля, ощерился.
— Тязя-Рязя-Астрахань! — И захохотал, ткнул кулаком Лешку в живот.
Дощатые свесы фронтона механического цеха вдруг заискрились, взялись синими язычками, и, уже, очевидно, предвидя это, с другого конца крыши, гремя железом, бежали с топорами несколько парней. По занявшемуся фронтону и по ним ударила струя из брандспойта, парни закричали, отступили в темноту на крыше.
— Комсомольцы! — донесся напряженный клич директора завода. — Контора загорается!.. Снегом закидывайте! Снегом!
Лешка увидел, как мелькнуло его цвета ржавчины кожаное пальто. Он, а за ним еще десятка три рабочих, прикрывая лица, проскочили под защитой наладившихся брандспойтов в раскрытые ворота завода. Там рокотал трактор, оттаскивая от горящего склада главный материал завода — корпусное железо. За складом часто стояли один за другим пропитанные всевозможными маслами за сто лет работы завода, готовые жарко вспыхнуть цеха.
Лешка бросился к конторе, которая теперь, когда выжатый жаром народ отступил к гидрантам и к Набережной, как бы выперла своим голубым фасадом к пожару. Голубая краска прямо на глазах выцвела, скручивалась в жгутики; казалось, по фасаду быстро-быстро ползут блекло-голубые сморчки. На взвизгнувших по шлаку санях подвезли лопаты. Лешка схватил одну, побежал к конторе со снегом и тут снова увидел Курулю, который орал что-то, пробегая с лопатой. И Федя вдруг выявился: с сосредоточенным и глубокомысленным видом он кидал на стену конторы снег. Блекнущая, с красными, будто налитыми кровью, окнами, стена уже дышала жаром. И, кинув снег, приходилось тут же, быстро отскакивать, так палила она лицо.
По конторе ударили из брандспойтов. Набравшаяся жару стена зашипела, окуталась паром. И струи тотчас, торопясь, перехлестнули улицу, впились в проваленную, жарко горящую середину склада. Пламя там сразу опало, обнажились черные обгорелые бревна, под ними заворочалось, взбухая, облако пара, и вдруг, прорвав его, в небо ударил плотным столбом огонь.
Толпа, подавшаяся было с ломами, топорами, лопатами, огнетушителями к складу, крича и ругаясь, отхлынула. Бьющие в основание огненной колонны белые водяные дуги со змеиным шипением и какими-то взрывами превращались в пар. Наконец колонна покосилась, опала. И сразу же стало видно, как огонь побежал внутри склада вправо и влево, то там, то сям выглядывая растрепанно в окна.
Толпа загудела. Раздались предостерегающие крики, что огонь пошел к бочкам с карбидом.
— Леха! Че я придумал! — возник Куруля. — А ну-ка айда!
Лешка побежал за Курулей, на бегу углядели Федю, и Куруля, крича в уши, объяснил, что к складу можно, подобраться, прикрываясь Доской почета, которая вот же стоит, за углом! Мельком глянув на лица ударников, в том числе и на лицо своей матери, Лешка подхватил Доску с тылу под низ. А с другого края, поднатужась, взялся Куруля. А в центре Федя, как самый сильный, деловито поднял и спокойненько, без нервотрепки, понес. Они выперли со своим щитом на середину улицы. Тут им что-то жутко стали кричать, но от рева огня ничего нельзя было разобрать. Поставили Доску на ее расклешенные ноги, чтобы передохнуть.
— Куды, сопляки! Куды-ы! — плачущим голосом завопил, бросаясь за ними, толстенький, в новом ватнике, кладовщик. Он все дергался, скуля и хватаясь за щеку, будто у него болели зубы, рядом с пожарными. А тут выскочил, но Доску почета было уже не достать: не пускала стена жара. И кладовщик, упершись в эту стену, закрылся, повернулся к толпе, закричал, подняв кулаки и потешно приседая: — Взрыв счас ведь будет! Люди-и!
Наши снова подхватили Доску, с лицевой стороны которой начали слетать, свертываясь в трубочки, фотографии. Они топали прямо по ним. Доперли вплотную к складу.
— Ну, — сказал Куруля оскаливаясь. — Валите назад! — Он поднырнул под Доску и исчез.
Лешка с Федей посмотрели друг другу в глаза.
— Пошли?
— Ага.
Пожарные ударили водой через Доску: видать, страховали Курулю. Лешка и Федя, не тратя больше времени даром, нырнули в сторону склада, услышав тысячный «ах» толпы, предсмертный вопль кладовщика: «Куды-ы?!», обращенный к толпе командный голос выскочившего с заводского двора директора: «Прочь!.. Все про-очь!» Прямо перед нашими оказался въезд во второй этаж склада, и они махнули туда. Обернувшись, увидели, как пыхнула, словно лист бумаги, и унеслась в небо слизанная жаром Доска почета и как подалась вперед, а не побежала прочь одетая в замазученные ватники и черные шинели толпа.
Струями из брандспойтов их снесло внутрь, в наполненное паром и дымом просторное помещение склада, где бродил беспризорно, высовываясь из-за тюков и бочек, неуверенный слепой огонь. Из дыма показался катящий бочку Куруля.
— Тятя-Рязя-Астрахань! — захохотал он, завопил, увидев своих. И закашлялся от едкого дыма.
Бросились, подналегли совместно на бочку, бегом накатили на съезд и пустили вниз. Эх, до чего ж бодро, когда втроем!.. Гудит склад, сотрясается: неужто огонь его так трясет?! Слышно, как с треском пожирает голодное пламя что-то масляное, вкусное. Та-ак! Дым слоями, а мы голову ниже! Взялись, поднаперли! — И-и-р-раз! — Бочка за бочкой, кривляясь, скатываются по съезду.
— Так это в этих карбид, что ли? — И кашель душит.
— В этих, в этих!.. Давай молчи!
А вот баллоны — ну и тяжесть! Вот проклятье! .
— Давай, — посинев от натуги, хрипит Куруля.-— Тащи маненько, Лешка, тащи!
В проем ворот безостановочно били брандспойты; наши были мокры до нитки, одежда парила, жгла горячей влагой и паром. Огонь прожег защищавшую их перегородку и вывалился к ним багровым зверем. Стало нестерпимо. Лешка почувствовал сопровождающий дружеский пинок Курули, крик услышал: «Давай беги!» — и они с Федей оказались бегущими. Их нащупали и прикрыли брандспойты. Они влетели прямо в раскрытые руки директора завода Севостьянова.
— Вот зас...цы! — Он притиснул их к своему кителю. По впалым щекам его лились слезы. — Так там еще один остался? Ох, беда! Ох, беда!.. Погибнет — я тебя своей рукой расстреляю, сволочь! — бросился он к начальнику пожарной охраны, который, вытаращив обезумевшие бессмысленные глаза, лез с брандспойтом в огонь.
Внутри склада уже жадно трещало, и фигура Курули возникла на фоне пламени. В руках его была связка сапог. Он выпрямился и посмотрел на толпу.
— Прыгай! — завопили сотни глоток.
Куруля кинул вниз сапоги и поднял руку.
— Слава флотским и нам, чертям пароходским! — донесся из рева пожара его надтреснутый резкий голос. И все увидели, как он бросился по горящему съезду вниз.
Почти в ту же секунду внутри склада с ревом промчалось пламя, высунулось из окон, ухватилось за крышу и побежало по ней. В складе все было забито огнем. Кровля просела и вдруг со страшным треском ввалилась; вверх мощно, освобождение выбросился огонь. Курулю с двух сторон поймали брандспойты. Вдоль стены механического цеха, накрывшись общим мокрым брезентом, к выброшенным бочкам и баллонам подбирались пожарные и рабочие.
Лешка прислушался к странному звуку. Панически кричали, поднявшись в небо, тысячи живущих при затоне ворон.
И СНОВА ЛЫСЕНЬКИЙ
Курулю сняли с работы, а Федю с Лешкой с уроков — вызвали на допрос.
Не отвечая на робкие «Здрасте!», лысенький молча наблюдал, как они мнутся, не знают: стоять или сесть, а если сесть, то на какой стул. Директор завода, заложив руки за спину, стоял у окна, смотрел, как плотники закрывают пожарище — городят вдоль улицы высокий забор.
— Да садитесь же! — не выдержав, досадливо сказал Севостьянов и стал ходить вдоль стены своего кабинета, хмуро глядя перед собой.
— Вы бы тоже присели, Александр Александрович, — без выражения сказал лысенький.