В Стране странностей, стр. 80

Норвежцы умеют пользоваться щедротами моря. Ловят они, кроме сельди и трески, также сайру, макрель, скумбрию, камбалу, тунца и других рыб, промышляют крабов и омаров. Ловят зимой и летом, на юге и севере. В Антарктику отправляются китобойные флотилии. Тут у норвежцев большой опыт; именно норвежцы изобрели тип гарпуна, с помощью которого вот уже сто лет успешно добывают китов. Славятся и норвежские зверобои, промышляющие тюленей в водах Арктики.

В Норвегии примерно восемьдесят тысяч рыбаков, но большинство из них, поработав в путину на море, возвращаются затем на фермы или нанимаются рубить лес.

Норвежцы говорят, что рыба приходит метать икру к крыльцу их дома, другими словами, — к самому норвежскому побережью. Когда это бывает, северные приморские поселки кажутся вымершими. На время рыбаками становятся и пастор, и учитель, и врач, и даже полицейский. Все ловят, все торгуют!

Значительную часть улова получает хозяин судна; но, по правилам, он должен добывать рыбу вместе со всеми. Что касается прибыли, то большую ее часть получает как раз тот, кто не занимается ловом: какой-нибудь скупщик или владелец фирмы, продающий норвежскую рыбу за границу.

После выстрела

Еще и сегодня мы не все знаем о том, какими путями движется треска в морских просторах. К Лофотенам она приходит на нерест с севера обычно в конце января и начинает кружить в прибрежных водах. Треска без термометра определяет, что вот в этом месте вода еще слишком холодна и, пожалуй, для метания икры лучше поискать другое…

Если вы захотите узнать о рыбьих повадках побольше, то прочтите переведенную на русский язык книгу Улафа Кушерона «Приключения маленькой трески». Тронд — так зовут этого малыша — попадает в косяк своих сородичей, идущих в Вест-фиорд. Рыба шла настолько плотно, что Тронд едва мог шевельнуться. Он, конечно, полюбопытствовал, почему все торопятся в Вест-фиорд, и услышал в ответ:

Пока косяки рыбы путешествуют в глубине, на Лофотенах царит возбуждение. Не думайте, впрочем, что люди суетятся, кричат, без толку бегают по берегу. Это не в характере норвежца. «Рыбная лихорадка» сказывается в той поспешности, с какой на некоторых ботах снимают рубки, нужные при далеком морском переходе и лишние во время лова рыбы, да еще в том, что люди, ожидая у радиоприемников новостей, пьют больше кофе, чем обычно.

На мачтах ботов, готовых к выходу в море, — зеленые флажки, на мачтах у замешкавшихся — красные. Ни одно судно не имеет права выйти на промысел до сигнала. Заранее расписано, где, каким способом можно ловить рыбу, и никто не должен нарушать правил лова. Нарушителя будут строго судить его же товарищи — рыбаки.

Еще до рассвета начинают тарахтеть моторы: суда постепенно стягиваются к выходу из бухт. Все наготове, шкиперы нетерпеливо посматривают на часы: чего это медлит начальство там, на берегу? Но вот гулко ухает пушка — и тотчас вся флотилия устремляется в море. Бывает, что одно суденышко в спешке заденет другое и шкиперы обменяются несколькими рыбацкими любезностями, в которых выражение «рыжий дьявол» не считается достаточно сильным.

Синие дымки от моторов стелются над морем, белые и коричневые, пропитанные олифой паруса наполнены свежим ветром, сверкают серебром легкие алюминиевые лодки. В разгар лова возле Лофотен толчется несколько тысяч суденышек, на которых промышляют двадцать, а иной год и тридцать тысяч рыбаков.

У них есть верные помощники и разведчики. Это эхолоты.

Штурман стоит возле равномерно тикающего прибора и внимательно следит за его стрелкой. Звук, издаваемый эхолотом, распространяется в воде и отражается от дна подобно тому, как гора отражает звук в воздухе. Если на пути звука глубоко под водой встретится плотный косяк трески, прибор сразу отметит это очень приятное для рыбаков явление.

Вот стрелка эхолота выводит на ленте давно ожидаемые черточки. У штурмана — опытный глаз.

— Под нами — косяк, — сообщает он по радиотелефону. — Полагаю, что треска идет слоем в шесть метров толщины. Косяк находится на глубине ста метров.

На палубах — оживление. С лодок за борт на указанную штурманом глубину опускают тонкие, но очень крепкие нейлоновые шнуры с крючками, на которых наживлена искусственная приманка из пластмассы. Дальше поступают так, как и мы с вами, когда ловим где-нибудь у тихого омута: шнур то немного поднимают, то опускают снова, чтобы там, в глубине, приманка двигалась, возбуждая в рыбе желание побыстрее схватить ее. Внимание! Шнур натянулся. Тут рыбак не зевает — и здоровенная рыбина с серо-зеленоватой спиной, покрытой желтыми крапинами, шлепается на палубу.

Ловят треску не только «на поддев», но и кошельковыми неводами, ярусами, ставными сетями. Для этого нужны уже не лодки, а специально оборудованные лебедками суда. Уверяют, однако, что лофотенские рыбаки терпеть не могут ничего нового. Лет четыреста назад они ловили треску леской с одним крючком. Когда же наиболее предприимчивые стали забрасывать в море «джакс» — бечевку с несколькими крючками, то это было объявлено беззаконием, которое «оскорбляет бога наравне с проклятиями, драками и прочими грехами». Да и сеть тоже не сразу понравилась лофотенским рыбакам.

Что же плохого находят они теперь в новшествах? Правильный ответ я нашел в одной норвежской книге, где говорилось о боязни, как бы новые, более дорогие и недоступные простым рыбакам способы лова, во-первых, не лишили дополнительного заработка крестьян, работающих в море только на путине, а во-вторых, не сделали бы профессиональных рыбаков «рабами бизнеса». Ведь так получилось уже с китобоями. Все они находятся на службе у крупных капиталистических компаний, где заправляют не только норвежские, но также английские и голландские дельцы.

Бывает, конечно, что рыбаки вытаскивают «черные», другими словами — пустые, сети, в которых ни разу не блеснет светлое брюхо трески. Но, когда треска валит косяк за косяком, рыбаку за весь день и поесть некогда. Да он и не замечает, что голоден. Нервное возбуждение удачи заставляет его забывать обо всем. Долго работают молча, потом с какого-нибудь бота раздается озорное:

— Ку-ка-ре-ку!

Тотчас на других суденышках подхватят кукареканье, и пошла на море петушиная перекличка — верный признак, что дела идут хорошо. Появились у рыбаков эхолоты, радиотелефоны, нейлоновые сети, но старый обычай остался.

Когда по сигналу рыбацкие суда возвращаются в порт, рыбакам еще далеко до отдыха. Норвежская рыба занимает первое место в мире по свежести: от момента, когда она выловлена, до обработки должно пройти всего несколько часов. Специальный закон требует, чтобы рыбаки, выловив треску, подрезали ей жабры, спустили кровь — без крови треска вкуснее, — отрубили голову, вынули внутренности. Все это они и делают натруженными за день, разъеденными соленой морской водой руками.

Треска для норвежского рыбака то же, что финиковая пальма для жителя Сахары. Тушки трески замораживаются в свежем виде, солятся или сушатся, из печени получается вкусный жир, кожа идет на разные поделки. Тресковую икру, которая далеко не так вкусна, как у осетра или белуги, консервируют и солят. Головы и внутренности трески, остающиеся после разделки, перерабатываются на муку для корма скота и на удобрения.

К нам привозят мороженое тресковое филе. Оно очень вкусное, правда? Но с большей частью улова норвежцы поступают так, как делали их предки: я бы сказал, что они… портят хорошую рыбу.

Треску попросту развешивают на деревянные подпорки, предоставляя дальнейшую заботу о ней ветру и солнцу. Провисев таким образом месяца два-три, рыба превращается в нечто жесткое и безвкусное. Ее называют «стокфиск». Но именно такую сушеную рыбу охотнее всего покупают в некоторых странах.