По следам М.Р., стр. 70

— Слушайте дальше! — Филимоныч положил ладонь Геньке на плечо, и под тяжестью его руки Генька опустился на стул.

«Голубые жандармы сразу перехватили бы письмо. Да и где взять адрес «Дон Кихота»? Он и сам не всегда знает, где будет ночевать завтра, а тем более — через неделю…»

Филимоныч приостановился и метнул быстрый взгляд на ребят.

— Революционер! — тихо выдохнула Оля.

— Скрывается, — кивнул Генька.

А Витя задумчиво сказал:

— Вроде наших… русских… революционеров. Я читал… Ленину за границу… тоже не прямо писали… а через нескольких… Вполне благонадежных…

«Мне пришлось обратиться к друзьям во Францию, — продолжал читать Филимоныч. — Оттуда «деловые люди» часто ездят в Испанию: ведь это по соседству…»

— Ну и вот, — сказал Филимоныч. — Он тут еще много интересного пишет. Но главное, — переслал нам ответ…

— «Дон Кихота»?! — закричал Генька.

Учитель кивнул. Вынул из конверта длинный, узкий лист, потертый на сгибах.

Ребята сгрудились вокруг стола.

«?Los Camarados!» — начиналось письмо.

Крепкие, острые восклицательные знаки чернели по бокам, как часовые.

— Ой, как в листовке! — прошептала Оля.

Стремительный, закругленный почерк. Строка лилась за строкой. А на оборотной стороне, внизу, подпись — «Don Quijote».

Учитель дал ребятам досыта насмотреться на письмо, потом достал все из того же большого желтого конверта еще лист.

— Перевод! — сказал Филимоныч. — Генерал сделал.

Откашлялся и стал читать:

«Товарищи!

Мне сообщили, что вас интересуют события, связанные с «Большой Бертой».

Ребята замерли.

Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как он установил связь с русскими, с каким нетерпением ожидал встречи с ними в лесном овраге. И как обрадовался, когда один из русских вдруг заговорил по-испански.

— Игорь… — прошептал Витя. — Он же был под Мадридом…

Генька кивнул.

«Пожалуйста, передайте мой привет этому товарищу! — писал «Дон Кихот». — Кстати, на некоторые ваши вопросы мог бы ответить он сам или его помощник, и мне непонятно, почему вы меня об этом спрашиваете…»

— Ах, черт! Он же не знает, что и Игорь, и Анатолий… — пробормотал Генька.

Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как ему передали задание советского командования — провести диверсию против «Большой Берты». Его служба в полковом обозе была очень удобной для этого — кочевал вдоль фронта, не вызывая подозрений.

«Мне передали пакет со всем необходимым для операции, — прочитал Филимоныч. — Первые два дня ушли на поиски пушки».

«Дон Кихот» заводил разговоры с немецкими солдатами, угощая их испанскими сигарами — после немецкого эрзац-табака они казались подлинным лакомством. Искал — и, наконец, нашел…

«В общем, все сработало, как надо, — писал «Дон Кихот». — Я был неподалеку и слышал все пять взрывов подряд — ни одна мина не отказала. Пушка надолго вышла из строя. Надолго, если не навсегда!»

И дальше «Дон Кихот» рассказывал, как через два дня он сообщил об этом советским товарищам, вновь пришедшим к нему на явку. На радостях они расцеловались и условились о новой встрече.

А потом тон письма менялся. В нем зазвучала тревога.

«Целую неделю я ждал сигнала, — писал «Дон Кихот». — Но так и не дождался. И не смог рассказать штабу, как немцы на специальных платформах вывозили останки «Большой Берты» (я встретил их на шоссе под Гатчиной), и не смог получить нового задания. Как на беду, моего товарища-радиста, который иногда помогал мне, перевели в другой полк…»

— Эмилио Нуньец! — вспомнил Генька.

Дальше «Дон Кихот» сообщал: вскоре Голубую дивизию отвели с фронта. Гитлер не очень-то доверял испанцам.

— Все? — хмуро спросил Витя.

— Нет, еще несколько строк.

«Мне жаль, что ваш прекрасный город я так и не видел, — писал «Дон Кихот». — Как бы мне хотелось в нем побывать! Почему-то мне кажется, что он похож на мою родную Барселону. Но и в ней я уже не был много лет!»

Письмо кончалось коротким и таким знакомым словом: «?Salud!»

Николай Филимонович поднял голову, поглядел на ребят и достал из конверта последний маленький листок.

«Папа еще раз просит прощения, — писал Володя Пелардес, — но имя «Дон Кихота» он назвать не в праве. Не сердитесь! Вы сами понимаете…»

И, подражая своему далекому земляку, Володя окончил записку тем же боевым приветствием: «?Salud!»

Возвращались ребята все вместе. И хотя Тишке и Вите надо было в другую сторону, расставаться не хотелось.

Не сговариваясь, мальчишки пошли провожать Олю. Шагали задумчивые, необычно тихие: письмо «Дон Кихота» словно еще звучало в ушах.

— А все-таки обидно, — вдруг негромко, задумчиво сказала Оля. — Не знаем — какой он? «Дон Кихот»… Хоть бы малюсенькую фотографию…

Тишка кивнул.

— Ясно какой! — сказал Генька. — Высокий. Сильный. Нос — орлиный. И глаза — пронзительные такие. На саблях рубится лихо. А стреляет!.. Пулю в пулю!..

Оля вдруг рассмеялась. Громко, на всю улицу.

— Ой, Генька! Ой, не могу!

— Чего ты?

— Ой, Генька, не сердись!.. — Оля никак не могла успокоиться. — Помнишь, мы когда-то думали о Михаиле Рокотове? Какой он? И ты тоже сказал: смелый, нос — орлиный, и пулю в пулю вгоняет…

Все рассмеялись.

— А между прочим, — задумчиво сказал Витя. — В общем-то… Генька прав… Они, конечно, похожи… Рокотов и «Дон Кихот»… Не носами, конечно… А похожи…

Глава XIX

ТРИСТА ДВАДЦАТЬ СТРОК

Витя снова оглядел ботинки: кажется, оттер. Пустырь вокруг дома до сих пор не заасфальтировали, а дождь так и хлещет всю неделю.

Новоселы в эти дни недобрым словом поминали строителей. Дома-то построили. И неплохие. А вот вокруг!.. Хоть бы дорожки проложили. Идешь — плывешь. По щиколотку в грязи.

Ладно хоть, пока Витя ехал в метро, грязь пообсохла. И возле редакционного подъезда валялась щепочка — очень кстати! А то…

Как-то секретарь «Зари» Юрий Борисович заметил у Вити траурные каемки под ногтями. Не говоря ни слова, взял его за плечи и повернул к стене. Там плакат:

— Кто это сказал? А? — Юрий Борисович пронзительно глянул на Витю. — Дзержинский! Про чекистов! Но — и про журналистов тоже!

Витя накрепко запомнил плакат.

Правда, насчет ног там — ничего, но все же…

— Привет! Садись! Жди! — Юрий Борисович скосил глаза из-под очков и опять уставился в гранки. Вписал строчку, зачеркнул, добавил полстроки, снова зачеркнул, помахал пером в воздухе, замер, нацелился и с лету воткнул в текст одно-единственное слово.

Красным карандашом пометил в углу листа: «В набор!», разогнул спину, поправил очки.

— Что нового? Пытаем следы? Как пушка? Раскрыл ЧП?

Витю уже не пугали пулеметные очереди Юрия Борисовича. Он приспособился отвечать только на последний вопрос, пропуская остальные.

— ЧП мы раскрыли… Редактор… оказывается, не виноват… — и Витя стал рассказывать. Сперва — что помнил, а потом, по привычке, полез за блокнотом.

— Постой, старик! Ни с места! Я сейчас! — Юрий Борисович хлопнул дверью и через минуту приволок еще двух сотрудников. Те отбивались, но секретарь впихнул их в кресла.

— Потом спасибо скажете! — и повернулся к Вите: — Крути дальше!

Витя стал вспоминать все новые подробности. Журналисты подкидывали ему вопрос за вопросом, не давая уходить в сторону, и он не успел опомниться, как выложил все: о глубинниках, о пушке, о «Дон Кихоте».

— Мощный сюжет! Класс! Сила! — возвестил Юрий Борисович. — И еще — фитиль для военкоров! Такое — прошляпили! А мы — умы! Только… — он критически оглядел Витю. — Осилишь?

Витя вспыхнул:

— Я? Сам?

— А то кто же? Раз уж метишь в секретари! — Юрий Борисович подмигнул приятелям.