По следам М.Р., стр. 36

Ребята встретили Филимоныча на вокзале.

Он был совсем без багажа, только через плечо — хорошо знакомая ребятам коричневая потертая полевая сумка. Будто учитель и не ездил никуда.

— Как доехали? Где вы жили в Москве? Как спалось в вагоне? — вежливо защебетала Оля. — Как вам понравился московский климат?

Генька, насупившись, молчал. Ему не терпелось быстрее спросить о Егоре Чурилове, но он знал, что сперва, «для приличия» полагается почему-то поговорить о здоровье и о погоде.

Едва только Николай Филимонович сообщил Оле, что доехал он отлично и климат в столице отличный, жил в гостинице, спал в вагоне лучше, чем дома, Генька решил, что теперь приличия вполне соблюдены испросил:

— Ну, нашли?

Витя и Оля насторожились.

— Нет, — покачал головой Николай Филимонович.

— Так, — Витя сразу приуныл.

— Дело Егора Чурилова не отыскал, — продолжал Николай Филимонович. — Но, — он прищурил левый глаз, — кое-что все-таки обнаружил…

— Ну?! — нетерпеливо воскликнула Оля.

Она так увлеклась, что чуть не налетела на урну. Хорошо, Генька удержал ее.

— Оказывается, в архиве охранки когда-то было дело Чурилова. Было да сплыло. То ли затерялось, то ли кто-то его… — Николай Филимонович сделал выразительный жест рукой, будто загреб что-то и спрятал в карман. — В общем, дела нет. Но, — он опять прищурил глаз, — уцелела его опись. Она хранилась отдельно. А в описи перечислены все документы, находившиеся в этом деле.

— Одни заглавия! — пробормотала Оля. — Что с них проку?

— Конечно, лучше бы иметь сами документы, — согласился Николай Филимонович. — Но и названия много, очень много говорят. Оказывается, в деле хранились: две докладных записки Егора Чурилова начальнику охранки, копия его показаний по делу № 788/А/26…

— Делу Рокотова, — прошептал Витя.

— Справка из Коломенской полицейской части, запрос из святейшего Синода, — продолжал учитель, — и, главное… — он приостановился. Ребята во все глаза глядели на него. — Главное — четыре расписки Егора Чурилова! — торжествуя, закончил Николай Филимонович.

— Ну и что? — разочарованно протянула Оля.

— А то! Какие это могут быть расписки? Зачем честному человеку давать расписки охранке? Ну-ка, подумай!

Оля пожала плечами.

— Вот! А Егор Чурилов дал расписку. И не одну, не две, а четыре! Значит, он был связан с охранкой. И всего вероятней — это расписки в получении денег. Причем, одна из них от 1897 года. Как раз, когда арестовали Рокотова. Ясно?

…На следующий день Витя, торжествуя, отнес вновь добытые сведения в редакцию.

— Дело! Красота! Орел! — выпалил Юрий Борисович.

Он обещал немедленно доложить обо всем редактору и посоветовал Вите на будущей неделе проследить за газетой.

Теперь у Вити появилась новая забота: каждое утро, до школы, он бежал на соседний угол к витрине с газетой. Чтобы не опаздывать в школу — а Витя сам себе поклялся больше ни за что не опаздывать — он приспособил мамин будильник. И теперь вставал на двадцать минут раньше обычного. Надо было успеть просмотреть все четыре газетных страницы, или, как называл их Юрий Борисович, «полосы».

Теперь Витя уже и не жил, а только следил за газетой. Правда, он ел, пил, спал, ходил в школу, как и раньше, но все это делал механически. А сам думал:

«Напечатают или нет?»

Он даже побледнел и осунулся. Так прошло пять дней, семь, десять…

«Не напечатают», — решил Витя.

Но статья, наконец, все же появилась. Правда, название ее звучало иначе: «Из провокаторов — в святые».

Статью читали все вместе на перемене. Читали и не узнавали. Не будь в углу страницы подписи, ребята, пожалуй, и не догадались бы, что это — Витина статья.

Вместо многочисленных ругательств по адресу Егора в редакции нашли более подходящие, хотя и не менее ядовитые слова. И оттого, что в статье были упомянуты документы, подтверждающие виновность Егора, становилось ясно, что все это чистая правда.

«Не зря редактор доказательств требовал», — подумал Витя.

Статья кончалась обращением к сектантам: поинтересуйтесь, мол, биографиями своих «святых» и подумайте, стоит ли доверять таким людям.

— А «довольно стыдно» выкинули, — грустно сказал Витя. — И вообще… Вроде как не я писал…

— Да, — усмехнулся Генька. — Как-то странно. Подпись твоя, а статья… какого-то дяди.

— А я так очень довольна! — воскликнула Оля. — И дедушка Рокотов будет просто счастлив! Главное, всем теперь ясно, что Христос Егор — царский шпик. А Михаил Рокотов — не предатель!

— Да, это, конечно, главное, — подтвердил Николай Филимонович. — Поздравляю, так сказать, с первым творческим успехом! — И он крепко пожал руку покрасневшему Вите.

А потом Николай Филимонович ушел в учительскую и позвонил в редакцию Юрию Борисовичу. Генька случайно услышал обрывки фраз:

— Нет, это не метод, — горячо говорил Николай Филимонович. — И если пришлось так сильно править статью, надо было перед опубликованием хоть вызвать автора, показать ему. Что? Да, ребенок, а все же автор. Да, да, с авторским самолюбием. И вообще — такими поступками вы подрываете уважение к газете, к печатному слову. Осознали? Ну, ну! Однако учтите: осознать ошибки — хорошо, не еще лучше — не делать их.

Глава XIX

ЖИВОЙ СВИДЕТЕЛЬ

Однако история со статьей на этом не кончилась.

Сразу после школы Витя отправился в редакцию за газетой: Юрий Борисович обещал оставить для него два экземпляра. Стремительный секретарь сдержал слово и, выкладывая на стол из широкой папки хрустящие новенькие газеты, посоветовал;

— Звони! Через недельку! Могут быть отклики! Дам прочесть! А вообще — дерзай! Твори! Привет! — и он снова углубился в чтение узких, запачканных густой черной краской гранок.

И действительно, когда Витя дней через пять позвонил ему, в трубке послышалось:

— Приходи! Кое-что есть!

Юрий Борисович, как всегда, ставил ударение на каждом слове, и Вите казалось, что телефонная трубка даже подпрыгивала от такого множества восклицаний.

Откликов оказалось три.

В первом письме, написанном на листке, аккуратно вырванном из тетради в одну линейку, говорилось:

«Вот дуреха!» — усмехнулся Витя.

Во втором письме корявыми «печатными» буквами было нацарапано:

Подписи не было.

Витя даже плюнул от возмущения, а потом обрадовался:

«Значит, заело братьев! Видно, это какой-нибудь «апостол» потрудился. А подписать-то — слабо! Сдрейфил!»

Особенно порадовало Витю, что, хотя в письме были угрозы, он вовсе не испугался. Ни капельки!

«Значит, нечего Геньке нос задирать. Он, мол, смелый, а все другие — трусы».

Витя на минуту прикрыл глаза и представил себе, как обозленные сектанты поджидают его где-нибудь в темном, глухом переулке. Выскочив из подворотни, они ударяют его топором по голове. Он падает и умирает. Витя испытал даже гордость: вот и он отдал свою жизнь за великое дело. Как Рокотов!..

Третье письмо состояло из нескольких строк: