Тамбу-ламбу. Три звонка, стр. 20
— Председатель отряда, если тебе собственных перьев не жалко, так зачем же школьную парту портить?
Рогов смолчал. Но решил эту Проценко проучить. Прежде всего должна быть дисциплина, а потом уже всякие уважительные причины. И Проценко должна выполнять поручения, вот и всё.
— Мы на следующем совете тебя обсудим, — пообещал он Шуре в раздевалке, когда они уже уходили домой.
И хотя, как мы с вами знаем, им было по дороге и даже в один и тот же дом, они шли по противоположным сторонам улицы и не замечали друг друга.
Богатая Дунька
В последние дни Стёпа после работы часто идёт в город, в дом, где его приветили.
— Здравствуй! Пожалуйста! — встречает его Шура.
И капитан Проценко, который уже поднялся с постели, но пока ещё посиживает в кресле, тоже ему радуется:
— Рабочий класс пришёл! Как дела?
— Порядочек, — отвечает Стёпа.
Стёпа прилаживает к постели капитана лампу, относит в библиотеку связку книг и приносит по списку целую охапку новых. Капитан много читает.
— Я думаю вот здесь полочку приспособить, — говорит Стёпа.
И вскоре около кресла появляется низкая полка на ножках, очень удобная, с которой можно, не вставая, брать нужную книгу.
Шура с завистью смотрит на Стёпино мастерство. И как бы невзначай спрашивает:
— А ты маленькую мебель можешь сделать?
У Стёпы никогда не было сестры. Братьям он точил городки, ладил мельнички, тележки, деревянные ружья. А тут совсем другое.
— Пусть будет маленькая, но как настоящая, — просила Шура.
Шура теперь учится в пятом классе, но по-прежнему шьёт Дуне платья, заплетает косы и укладывает её спать. Правда, теперь она её иногда укладывает на целую неделю — уложит и забудет разбудить, и спит Дуня, закрыв стеклянные глаза пушистыми ресницами, с субботы до следующего воскресенья, в нижнем ящике стола, за которым Шура учит уроки.
— Не слишком ли богатая будет твоя Дунька? — говорит дядя Дим, рассматривая маленький шкаф, в который Стёпа ухитрился вставить зеркало.
— Тебе нравится? — спросила Шура.
— Нравится, искусно сделано. Только, гляди, зазнается твоя Дуняха, начнёт жадничать, как в сказке о золотой рыбке, потребует ещё шкаф, ещё комод, ещё…
Шура поняла, что это Дим говорит не про Дуню, и быстро сказала:
— Ничего она ещё не потребует, хватит.
— Вот и я так думаю, — согласился Дим.
Когда Стёпа в этот вечер уходил, капитан сказал ему:
— Подожди, Степан! Есть у меня для тебя подходящая вещь, — и подарил ему свой перочинный нож.
Это был удивительный ножик. В нём было столько всяких штук!
— На все случаи жизни, — сказал капитан. — Часы починить, медведя освежевать.
Кто же сможет отказаться от такого подарка? И Стёпа открывал и закрывал ножи, ножички, ножницы, крохотные стамески, пилки. И всё удивлялся, где это они умещаются.
— Этот нож, наверно, раз десять вокруг света со мною обернулся, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Ты его береги.
— А может, вам самому понадобится?.. — Стёпа протянул нож обратно. — Как вы без него в плавание пойдёте?
Дим Димыч молча отстранил Стёпину руку.
— Бери, бери… И береги его, — повторил он. — Нож мне послужил, пусть тебе послужит. Другому бы я его не отдал.
Стёпа поблагодарил и, счастливый, унёс подарок с собой. Шура пошла его проводить.
— У нас скоро контрольная, — сказала она. — Только я не боюсь.
— Очень-то не хвастай, — посоветовал ей Стёпа. — Бывает, с виду задачка лёгкая, а на самом деле в ней какая-нибудь заковыка. Ты подумай хорошенько, прежде чем решать.
— Подумаю, — сказала Шура. — А ты когда теперь придёшь?
— В праздники, — пообещал Стёпа. — Раньше не получится, работы много.
Шура вернулась домой.
— А у нас гость, — сказал Дим.
В комнате никого не было.
— Он сидит под столом.
И Шура заглянула под стол. Под столом спряталась Настенька. Она расставила Дунину мебель и устроила настоящую кукольную комнату.
Шура бросилась целовать подружку.
— Ещё торшерчик нужен, — сказала Настенька.
Они целый вечер играли с Дуней, и Настенька, уезжая, пообещала:
— В следующий раз приеду, привезу лоскуточков — нашьём Дуняше платьиц, фартучков.
Про школу они даже не поговорили. Так соскучились друг без друга и так давно не играли в куклы.
Капитан бросает курить
Капитан был дома один, когда пришёл доктор.
— Я не хочу вам сказать, что дело плохо, но должен предупредить: вам обязательно нужно расстаться с трубкой, — сказал доктор, выслушав сердце Дмитрия Дмитриевича. — Курить вам нельзя. В противном случае…
— Что в противном случае? — переспросил его капитан Проценко.
— Я не смогу вам помочь.
Врач волновался. Он был очень молод и, если снять с него халат и белую шапочку, совсем не был похож на доктора. Он очень хотел помочь капитану.
— И ещё я хочу сказать, — продолжал он, — что это совершенно обязательно.
— Понял, понял. — Капитан Проценко приподнялся в кресле и протянул врачу руку. — Всё я, дорогой мой, понял.
— Ну вот и прекрасно! — обрадовался доктор.
Капитан крепко пожал доктору руку, но доктор почему-то не уходил. Он смотрел на трубку, которую капитан бережно положил рядом с собой, старую, обкуренную трубку. Где только с нею не побывал этот седой человек! И доктор, уже совсем как мальчик, попросил робко:
— Очень прошу вас.
Потом он пошёл в прихожую. Дим Димыч слышал, как доктор одевался, шаркал галошами, как хлопнула входная дверь, и он остался один.
Закурим последний раз… Капитан подвинул к себе коробку, щёлкнул замок, открылась одна крышка, вторая, потом третья. Взяв щепоть табаку, капитан стал набивать трубку, не спеша, старательно прижимая лёгкий табак сильными пальцами.
Теперь надо зажечь спичку. Нет, зажжём не спичку, зажжём зажигалку, как всегда в непогоду на мостике. Зажжём зажигалку. Теперь этот патрон-самоделка будет не нужен.
Как хорошо, что никого нет дома, и он покурит один! Если человек молчит, это не значит, что он не разговаривает. Капитан Проценко говорил сам с собой.
«Я должен ходить по суше, ходить, а не ползать! А поэтому…»
Трубка погасла. Капитан выколотил лёгкий пепел, ещё раз потянул через пустой чубук и положил трубку в мягкое золотистое ложе. Захлопнулись все три крышки, и капитан повернул в замке маленький ключ.
Подойдя к окну, он поднял руку. Ключ лежал на его ладони и поблёскивал: я ещё тебе пригожусь.
— Нет, — сказал капитан и швырнул его вниз.
Он потеряется, такой маленький ключик, которым ничего не откроешь, кроме чудесной коробки…
На коробке по жаркой пустыне идёт караван. Плавно следуя друг за другом, верблюды несут тяжёлые тюки, а погонщики в тёплых разноцветных халатах поют нескончаемую песню: «А-а-а-а-а…» Это та самая коробка, о которой Шура подумала, что в ней лежат удивительные диковины. Теперь она заперта крепко-накрепко, и капитан не будет искать потерянный ключ.
«Ты что-то очень гневаешься, королева!»
— Я опоздала? — спросила Шура, на ходу снимая пальто. — Я задержалась в школе. У нас был сбор драмкружка. Мы будем ставить сказку «Двенадцать месяцев». Ты, наверно, её не знаешь.
— Почему же не знаю? — ответил Дим. — Сказка про смелую девочку, как она пошла в лес зимой за цветами.
— Ты знаешь эту сказку? — удивилась Шура.
Шура стряхнула мокрую от дождя шапочку и подошла к Диму.
— И даже знаю, что ты хочешь играть падчерицу, — сказал Дим.
— Ты ошибся, я совсем этого не хочу! Если бы мне дали роль королевы, я непременно играла бы только её. Падчерица! Ты только подумай, она всем подчиняется, а королева всё придумала так, что все всё узнали. И потом, она была неглупая. Помнишь, как она говорит своему профессору: «Если бы я слушалась вас, я бы только и делала, что думала, думала, думала и под конец, наверно, сошла с ума или придумала бог знает что. Но, к счастью, я вас не слушаюсь».