Петр Великий (Том 1), стр. 101

— Люсткугелей…

— Точно… Эко словечко!..

— Ну, дале говори.

— Гранат, канифоли, серы…

У третьего стола докладывали:

— Подъёмов, гирь медных и железных, ломов, стали, гвоздей, топоров, котлов, рогаток, свинцу, железа, цепей железных, якорей, труб медных пожарных…

— Экая прорва!.. У меня и пальцы одеревенели, записались…

Только уже утром второго мая, после торжественного благодарственного молебствия за дарованную его пресветлому царскому величеству и христолюбивому российскому воинству знатную викторию, которая оглашена была троекратной пушечной пальбой и беглым ружейным огнём, комендант Ниеншанца, теперь уже просто полковник Опалев, окружённый своими офицерами, вручил Шереметеву ключи от несчастной крепости.

— Бедные! —шепнул Нейдгарт Глебовскому. — Какие печальные лица!.. Что-то ждёт их там впереди?.. Что-то скажет король?..

— Не дай Бог из нас никому быть на их месте, — вздохнул Глебовский.

21

Вечером того же второго мая Павлуша Ягужинский, сопровождавший государя вместе с Меншиковым, Шереметевым и Ламбертом при осмотре стен только что завоёванной крепости, внезапно остановился и стал во что-то пристально всматриваться, приложив ладонь ко лбу над глазами в виде козырька.

Пётр заметил это.

— Ты на что так воззрился, Павел? — спросил он. — Я чаю, «мои глаза» заприметили что?

— Кажись, государь, наш карбас поднимается сюда с низу Невы, — отвечал Ягужинский, продолжая всматриваться.

— Дай-ка трубу, Данилыч, — сказал государь Меншикову.

Меншиков подал царю подзорную трубу. Государь, положив её на плечо своего денщика, тоже стал всматриваться в двигавшуюся по Неве по направлению к крепости чёрную точку.

— Малость придержи дух, не дыши, — приказал он. — Так и есть, наш карбас, — сказал он через минуту.

— Должно, с вестями от сторожевого отряда, — заметил Меншиков.

— Не показались ли шведские корабли на море? — сказал Пётр в волнении.

Тотчас все спустились со стены, чтоб идти навстречу приближавшемуся карбасу.

Пока государь с сопровождавшими его дошёл до мостков, где должен был пристать карбас, на мостки уже выскочил мичман, управлявший карбасом, и отдавал государю честь.

— С какими вестями? — быстро спросил Пётр.

— Имею честь доложить вашему царскому величеству, что на море от острова Реттусари показалась шведская флотилия с адмиральским кораблём во главе, — бойко отрапортовал молодой мичман, один из первых русских навигаторов, уже отведавший навигаторской мудрости в Голландии и в Венеции.

— Что ж они, идут прямо в Неву?.. — ещё торопливее спросил Пётр.

— Нет, государь; они раньше не войдут в Неву, пока из Ниеншанца не ответят им условным сигналом.

— Ты как же о сём проведал? — оживился Пётр, и глаза его радостно сверкнули.

— Проведал я о сём, ваше величество, от лоцманов, кои проводят оные корабли в Неву.

— А где ты их видел?

— Они здешние, государь, рыбаки и живут на острове Хирвисари, где имеются ихние тони [180]. Им дно Невы и все её глубины и мели ведомы, как своя ладонь.

— Спасибо, мичман! — радостно проговорил государь. — Спасибо, лейтенант!.. С сего часу я возвожу тебя в чин лейтенанта.

— Рад стараться, ваше царское величество!.. — в радостном волнении произнёс новый лейтенант.

— В чём же состоит их сигнал? — спросил Пётр.

— В двух пушечных салютах с адмиральского корабля, на каковой салют из крепости ответствуют тоже двукратными выстрелами.

Взор государя выражал нескрываемое ликование.

— Будем ждать оного салюта и отсалютуем им тем же! — весело проговорил Пётр.

Потом, несколько подумав, царь спросил:

— Для чего ж сии салюты так издалека?

— Для того, государь, чтобы прибывшие корабли ведали, что крепость обретается в благополучии и проходу кораблей к крепости Невою не угрожает неприятель.

— И мне таковая же мысль пришла в голову, — вымолвил Пётр.

Действительно, в скором времени издалека, от моря, донеслись, хотя очень глухо, два выстрела. Русский пушкарь, заблаговременно поставленный у вестовой крепостной пушки и получивший инструкцию, что ему делать в случае салюта со взморья, отвечал такими же выстрелами.

— «Поцелуй Иуды» — скажет почтённый полковник Опалев, услышав наш ответ, — злорадно улыбнулся Меншиков.

— Сей салют — плач крокодила, — как бы про себя заметил Ягужинский.

— Почему «плач крокодила»?.. — спросил Шереметев, не особенно сведущий в естественных науках.

— Я читал, что в Египте, в Ниле, крокодилы, желая привлечь свою жертву к Нилу, к камышам, жалобно кричат, подражая детскому плачу, и посему, ежели человек притворно плачет, дабы обмануть кого своими слезами, сии слезы и называются крокодиловыми слезами, — отвечал Павлуша.

— Павел у меня во всём дока, — весело сказал государь.

— И точно, государь, малый у тебя собаку съел, — добродушно рассмеялся Шереметев.

«Ниеншанцский крокодил» продолжал плакать и третьего и четвёртого мая…

Вечером пятого мая из засады, устроенной русскими в камышах у устьев Невы, увидели, что от шведского флота отделились два корабля и, войдя в устье Большой Невы, бросили якорь против самой засады: в ожидании, конечно, лоцманов. И карбас молодого лейтенанта стрелою полетел к Ниеншанцу с новою важною вестью.

Вестей с засады государь ожидал с часу на час. Его удивляло и приводило в гнев то обстоятельство, что шведская эскадра вот уже четвёртый день стояла на одном месте, не приближаясь к устью Невы. В открытом море атаковать её простыми карбасами было положительно невозможно: шведские ядра потопили бы один карбас за другим, не подпуская до абордажной схватки на ружейный выстрел.

Поэтому, когда из лагеря заметили приближение карбаса нашего лейтенанта, государь пришёл в сильное волнение.

Быстрыми шагами он направился к мосткам причала лодок.

— Должно быть, зело важные вести везёт гонец, — заметил Меншиков, — стрелой летит карбас.

— А мне сдаётся, что он стоит на месте, — возразил Пётр.

— От нетерпения сие кажется тебе, государь.

Карбас ещё не успел коснуться мостков, как бравый лейтенант перелетел на мостки и вытянулся перед государем…

— Что? — мог только сказать последний. — Короче!

— Сейчас, государь, два корабля отделились от эскадры и встали на якорь в устье Большой Невы в ожидании лоцманов.

— Какого типа и калибра корабли?

— Четырнадцатипушечная, государь, шнява «Astrel» и десятипушечный бот «Gedan».

— Спасибо, капитан-поручик Сенявин! Я эти радостные вести никогда не забуду!

И государь горячо обнял молодого навигатора.

— Скоро выскочил в капитаны, — шепнул Шереметев Меншикову.

— Поистине достойно заслужил, — ответил также шёпотом последний.

22

Нетерпение государя схватиться наконец с победителями под Нарвой в морском бою было так велико, так неудержимо влекло его к себе море, все ещё «чужое» море, что он тотчас, в тот же вечер, с разрешения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала Шереметева, посадил на тридцать карбасов преображенцев и семеновцев и, отдав последних под команду Меншикова как поручика бомбардирской роты, пустился вниз по Неве, чтоб во что бы то ни стало добыть морские суда, залетевшие в устье его Невы из околдовавшего его душу европейского рая.

Одно, что неприятно волновало царя, — это полусвет палевой ночи…

«Нельзя будет врасплох накрыть врага… Ах, эти чухонские ночи!» — сердился в душе государь.

Но флотилия продолжала двигаться, стараясь держаться в тени, отбрасываемой береговыми лесами.

Об этом говорит и автор «Панорамы Санкт-Петербурга».

«Погода, — пишет историк Башуцкий, — сначала тихая и светлая, не благоприятствовала предприятию русского монарха, но мало-помалу ветер изменялся, тучи скоплялись и вскоре после полуночи, обложив небо непроницаемою пеленою, разразились проливным дождём.