Человек с горящим сердцем, стр. 64
Двадцать минут пролетели быстро. Но оставшиеся две недели тянулись, как долгие годы.
Тюрьму покинул с заработанным шиллингом и шестью пенсами в кармане. Сразу же зашел в редакцию социалистической газеты «Daily Standart» и внес эти деньги в пользу бастующих в далеком Дублине ирландцев. Отсюда Федор поспешил в домик Мини.
НА РОДИНУ, ДОМОВ!
В топке пароходного котла ревет и бушует жаркое пламя. Когда Федор открывает дверцу, чтобы забросить в огненную пасть новую порцию угля, полутемную кочегарку озаряют багровые сполохи. На потолке прыгают косые тени, а на теле обнаженного до пояса Сергеева играют яркие блики, оттеняя каждый выпуклый мускул.
Гудит в топке огонь, пар распирает стальные бока котла. Стрелка манометра подрагивает у красной черты, но Федору все кажется: давление не предельное, машина могла бы увеличить обороты и побыстрее тащить эту старую посудину, пароход «Тапиуни», по водам Южно-Китайского моря.
Домой, скорее домой — в Россию! Домой... Уже три месяца он живет этой мыслью.
Тяжела вахта кочегара, да еще в зоне тропиков. После восьми часов забытья, не снимающего усталости, снова спускайся в железное пекло... Но Федор готов работать и по двадцать часов в сутки, лишь бы «Тапиуни» прибавил ходу, чтобы поскорее увидеть на горизонте очертания родных берегов.
Нелегок и долог путь Федора на родину.
После тюрьмы «Бога-Род» он еще более трех лет жил жизнью и надеждами трудовой Австралии.
Когда вспыхнула первая мировая война, социалисты и профсоюзы объявили борьбу против всеобщей воинской повинности, вводимой в стране властями, против отправки в помощь Англии экспедиционного корпуса. До этого армия Австралии состояла из волонтеров-добровольцев.
Федор выступал против кровавой бойни, разыгравшейся на полях Европы. Нельзя, чтобы рабочие убивали друг друга во имя обогащения капиталистов! Пристально следя за событиями на фронтах и в России, он видел: зреет новая революция, на сей раз действительно несущая гибель ненавистному самодержавию. И все это произойдет без его участия?! Нет, он должен не только увидеть все это своими глазами, но и занять свое место в первой шеренге борцов революции.
Сергеев рвался домой, но власти во время войны не выпускали за пределы Австралии ни одного английского подданного. За выезд без разрешения — тюрьма, жестокое наказание. Но если бы даже пустили? Проезд стоил теперь в пять раз дороже, чем когда он ехал сюда... Где взять рабочему человеку такие деньги? Весь заработок Федора уходил на жизнь.
Мини любила Федора, но слышать не хотела о России. Бог знает, что там творится! Говорят, там голод, разруха, морозы и бедность невероятная. А здесь теплый климат, насиженное место, семья и работа — что еще надо человеку?
Но Сергеев был не из тех, кто отказывается от своей цели, от мечты вернуться на родину.
Федор работал дровосеком в глухих лесных дебрях Маунтиморгана, когда до него донеслись громовые раскаты Февральской революции. Он тотчас же примчался в Брисбен, в редакцию местной русской газеты «Известия». Он держал номер, отпечатанный красной краской, и на глаза его навертывались слезы... К нему подходили австралийцы, хлопали по плечу и не без зависти поздравляли: «Конец вашему царю! Теперь у вас свобода, Том... Вернешься?»
— Непременно!
Мини пробовала отговорить:
— Том, милый Том! Зачем тебе туда ехать? Революция совершилась, царь отрекся от престола... Что тебе делать в России?
— Да, свершилось! Но революция еще не кончилась. У власти все еще богачи, как в Австралии!
— Вот и борись с ними здесь! Разве я против...
Трудно ей объяснить. Все рабочие, даже отсталые, его понимают, а Мини никои не вдолбишь! Федор знал — надо ехать на родину.
Вести на России поступали сумбурные, противоречивые, но Федор в них разбирался. Он понимал — предстоит последняя и решительная битва.
Когда политэмигранты узнали об амнистии и получили официальное приглашение русского консула выехать на родину, Федор чуть не сошел с ума: ведь на него, натурализованного австралийца, все это не распространялось. Мог ли он смириться?
Последнее и тяжелое объяснение с Мини. Она уже не отговаривала его, отлично зная твердый характер Тома. Глаза ее были сухи, лицо застыло. Не хочет она подвергать себя и Сузи риску, неизвестности. Не приехать ли им в Россию потом, со временем? Ничего она не обещает. Обстоятельства и время покажут...
Нелегкие минуты... Но что делать? Запереть сердце на замок, сжать в кулак душу... Нужно ли осуждать Мини? Она по-своему права — такой, как он, ей не пара. Поздно это понял...
С большим трудом перебрался Сергеев в северный порт Дарвин и там нанялся грузчиком огромного холодильника, который принадлежал «Meat Company», отправлявшей в Европу замороженное мясо. Лишь через два месяца удалось договориться с капитаном «Тапиуни». На этом новозеландском пароходе заболел кочегар, и капитан, оценив физическую силу Сергеева, взял его без ведома властей. Платы никакой — только питание да койка в матросском кубрике. В кармане — серебряный рубль, который он хранил шесть лет, со времени сибирской ссылки и побега. Память о родине... На одной стороне потертой монеты профиль ненавистного самодержца, на другой — двуглавый орел. Это они терзали его долгие годы. Теперь царю и орлу — конец!
«Тапиуни» уходил из Дарвина во мраке майской ночи, и Федор, стоя на деке, долго еще видел мигание портового маяка. Это с ним прощалась «счастливая» Австралия... И в этом таинственном мерцании ему чудился отблеск карих очей Мини и Сузи. Сердце щемило, в душу заползала тоска... Можно ли оставлять близких людей, с которыми ему было хорошо? Ведь неизвестно еще, как встретит его родина. Не ждет ли его там больше горя, чем радости?
Все равно — он сын ее, он должен вернуться и выполнить свой долг до конца, даже если придется погибнуть.
Месяц плавания, месяц тяжелой работы у раскаленной топки. В колеблющихся отсветах пламени на черных стенах кочегарки Федору виделось зарево рождающейся в муках революции.
Бросаясь после вахты на койку, Федор, несмотря на усталость, долго не засыпал. Скорее бы ринуться в водоворот борьбы! Сейчас вся Россия, как и их «Тапиуни», попала в грозный шторм. Муссон, вяло дувший с берегов Тонкинского залива, сменился порывистым ветром, и на море поднялось сильное волнение. Днем небо обложили тучи, и теперь не видно Южного Креста с его двумя ассистентами- указателями. Хлещет тропический дождь, без грома и блеска молний.
Качка усиливалась, переборки потрескивали, где-то хлопала дверь, за стеной что-то шуршало и поскребывало. Свободные от вахты матросы безмятежно спали, а Федор все ворочался. В кубрике ожили все предметы. Лампочка раскачивалась, словно маятник, графин и стакан трусливо дрожали в своих ячейках.
Так Федор ни о чем и не договорился с Мини. Слишком далека она от того, что составляет смысл и цель его жизни, чем он не мог поступиться никогда. В ее узком мирке нет места для его высокого долга, и не поможет тут никакая любовь, никакая привязанность.
Но что горевать, терзать себя? Он не одинок. В России у него много друзей — преданных и надежных. С ними легче будет забыть все то, что так нелегко забывается.
Последняя остановка в Шанхае. Все ближе и ближе цель... «Тапиуни» снова в открытом море.
В солнечный июньский день взору Федора открылась родная, голубеющая на горизонте земля. Бухта Золотой рог и взбегающий на невысокую сопку наполовину деревянный Владивосток.
Федор переоделся, натянул кепку и кожаную куртку.
Загрохотала в клюзе цепь, и якорь, вздымая фонтан брызг, шумно бухнулся в воду. Еще закрепляли на кнехтах пристани швартовы, а Федор, не ожидая трапа, спрыгнул на землю.
Спросив что-то у первого встречного, он ринулся вдоль берега по Светлянской улице, свернул в третий переулок и очутился перед почтой, с которой уже был сорван царский герб.
Споткнувшись о порог, он чуть не растянулся у самого барьера, за которым сидела Юная, румяная и красивая, как сама революция, телеграфистка. Она испуганно вскинула ресницы.