Человек с горящим сердцем, стр. 61

Этого дня Федор ждал, готовился к нему. В тюрьму надо попасть с громкой оглаской, с наибольшим позором для властей и с пользой для социалистов.

Излюбленное место выступлений социалистов — перекресток Квин-стрит и Георг-стрит. Улицы тут оживленные. Главное — успеть побольше сказать, пока не схватит полиция.

Кончался октябрь, начиналось лето. Жаркий и солнечный день. На улицах море людей.

Сегодня Федор применил свой давно задуманный прием. Митинги на улице с тумбы или с ящика запрещены? Ладно. Но ведь можно, не нарушая закона, иначе привлечь внимание публики и заставить ее слушать себя.

И он, идя медленно вдоль Квин-стрит, стал громко говорить:

— Где же свобода слова, брисбенцы? Ее нет, ее душат. Наше право на фри спич записано в конституции. Но тех, кто высказывает свое мнение об австралийских порядках, сажают за решетку. Неправда? Сейчас убедитесь сами. Шесть месяцев каторги, если полицейскому не понравятся мои слова. В суде верят лишь полисмену, а не вам, если вы пожелаете стать моими свидетелями. Кто я? Я социалист и борюсь за демократию. Каждый из нас должен требовать свободы слова. Мы все хотим социализма и настоящей свободы... Мы их требуем, мы требуем!

Сперва за Федором шло несколько любопытных, но вскоре образовалась толпа, которую затронула эта необычная речь на ходу.

К оратору пробился полисмен:

— Есть у вас разрешение комиссара полиции на воскресный митинг?

— Комиссар? Впервые слышу о такой особе... — пожал Федор плечами и снова обратился к людям: —Простите, меня перебили! Итак...

— Заткнись, не то я тебя арестую! — зарычал полисмен.

— Сержант Коллинз! Не трогай Большого Тома! — крикнул кто-то из толпы. — Мы хотим его слушать! Он говорит правду.

— Да, да! Это честный и порядочный человек.

— Если не разойдетесь, заберу вашего приятеля в участок.

Толпа разошлась, и Федор растворился в ней. Но вскоре голос его услышали в сквере. Взобравшись на вечнозеленую казуарину с поникшими ветвями, он говорил оттуда:

— Дорогие брисбенцы! Я расскажу вам о социализме, об учении Карла Маркса... Не знаю только, дадут ли это мне сделать! «Отцы» штата — Денхам, Аппуль и комиссар полиции господин Кахиль усердно душат всякую свободу. Вот-вот меня поведут в бесплатную королевскую гостиницу. Но я не боюсь. Рабочие ничего не добивались без жертв. Святая троица — Денхам-отец, Аппуль-сын и Кахиль — дух святой за нас решают: кто из нас что и когда может говорить. Кто дал им такое право? Во всяком случае, не народ...

Сквер запрудила тысячная толпа, и сержант Коллинз, даже орудуя дубинкой, с трудом протискивался к дереву с оратором.

— Сейчас же слезайте! — заревел он. — А, это опять ваша милость?

— Хотите арестовать? Не подчинюсь. Мне здесь удобно!

Под смех и улюлюканье толпы полисмен полез на дерево. Когда он добрался до Сергеева, сук, на котором тот сидел, затрещал.

— Не желая подвергать драгоценную жизнь полисмена смертельной опасности, я спущусь на землю. И вы, сержант, еще смеете называть ее раем? — сказал Федор, и толпа сочувственно загудела. — Видите, граждане, человека, который высказывается свободно, хотят арестовать.

Толпа дружно освистывала сконфуженного сержанта. Подошел инспектор полиции и спросил у Сергеева:

— Кто такой, где живете?

Федор назвался, сказал адрес. Считаясь с настроением толпы, инспектор приказал оратору убираться отсюда подальше.

Минут через десять Федор уже выступал на другом многолюдном перекрестке. На этот раз голос сержанта прозвучал непреклонно:

— Теперь я тебя так просто не отпущу! Где разрешение на устройство митинга?

— Вот оно, — подал Федор полисмену одну из своих прокламаций. Остальные бросил в толпу.

Сержант, не глядя на листовку, сунул ее в карман, надел на Федора наручники, но увести не смог. Оратор был прикован цепью к фонарному столбу. Это сделал Володя Наседкин.

Толпа потешалась над красным от злости полицейским:

— Молодчага, Большой Том!

— Сержант, выдерни столб и заодно отнеси его в участок!

Пока второй полисмен ходил куда-то за молотком и зубилом, Федор продолжал говорить. Тысячи людей заполнили обе улицы. Движение остановилось. Автомобили гудели, звенели трамваи, чертыхались кучера, сдерживая лошадей. Толпа время от времени кричала: «Браво, Большой Том, браво!», а Сергеев говорил и говорил.

Наконец цепь упала, и Коллинз облегченно произнес:

— Ну, а теперь пошли! Ответишь перед королевским судом.

— Не спеши, — произнес Федор. — Левая нога тоже прикована. Пока стражи порядка возились со второй цепью, Федор успел высказать все, что хотел.

По дороге в участок он несколько раз обращался к людям:

Приглашаю желающих на суд! Будьте моими свидетелями. Там вы увидите, как затыкают социалистам глотку. — И он запел во весь голос:

Почитатели Сергеева подхватили «Красное знамя» и с этой песней дошли до порога участка. Федор обернулся к ним:

Дорогие товарищи! Продолжайте без меня файт за фри спич! Через два часа арестованного выпустили под залог в десять фунтов, приказав явиться в понедельник на королевский суд к полковнику Муру. Залог внесла социалистическая партия.

«ПРАВОСУДИЕ» ПОЛКОВНИКА МУРА

Брисбенский судья Мур уже знал манеру местных социалистов: они нарочно затягивали процессы, чтобы привлечь внимание общественности. И когда полковник увидел дело, заведенное полицией на Сергеева, он простонал, обращаясь к судейским чиновникам:

— Помилуйте, господа! Эти социалисты меня в гроб загонят. Что ни воскресенье — новое дело!

Но как жрецы юриспруденции могли облегчить положение судьи? А он, страдальчески поглядывая на прокурора, решительно добавил:

— Я больше не могу. Пусть дела социалистов рассматривает особый суд.

— Ваша честь, это невозможно. Такие суды в нашей стране еще не учреждены. Этот крест возложен на нас...

Полковник Мур только вздохнул. Надо взять себя в руки.

Дом правосудия полон публики и репортеров, везде снуют полицейские. Сюда, в царство австралийской Фемиды, пришел Сергеев с друзьями. Он хорошо продумал тактику поведения.

— Ваша фамилия, имя? — спросил судья.

— Виктор Хлястиков — Артем Тимофеев — Артамонов — Павел Кречетов — Иван Громогласный — Том Сергеев, — без запинки выпалил Федор.

Судейские недоуменно переглянулись. У этих выходцев из России удивительно длинные имена!

— Вы обвиняетесь в устройстве на улице воскресного митинга, не испросив предварительно разрешения. Признаете себя виновным?

— Конечно, нет, господин судья! Это полисмен нарушил конституцию.

— Свидетель Коллинз, подойдите к библии и примите присягу.

Поцеловав священную книгу, сержант подробно изложил воскресные события, а затем добавил:

— К тому же подсудимый, уже арестованный мною, пел «Красное знамя».

— Господин судья! — поднялся со скамьи Федор. — Что плохого в словах песни? Пусть полисмен повторит их.

— Это к делу не относится, — подал голос прокурор.

— Раз свидетель обвинил меня в произнесении речи и изложил ее содержание, пусть он перескажет и песню.

— Свидетель Коллинз, прочитайте песню, — приказал судья.

— Я помню лишь часть... В ней говорится: «Поднимите же все красное знамя! Под его сенью мы живем и умрем. Прочь, трусы, долой изменников нашему делу! И здесь мы взметнем красное знамя. Смотрите на него все! Его цвет по сердцу французу, и сильный немец славит его. В московском подполье поют ему гимн, и в Чикаго люди идут за огненно-красным флагом...»

Репортеры строчат в блокнотах, публика одобрительно покачивает головами. И Федор доволен. Запомнил полисмен песню! Понравилась.