Корона для миледи, стр. 87

Он взглянул на тени позади гроба, чувствуя, что там его брат, другой Эдвард, затаился в сумраке наподобие большой хищной птицы. Боже, как он его ненавидит! Он тошнотворно смердит могилой, забивая медовый запах горящих свечей. Это вонь его собственного вечного проклятия.

Его охватил страх перед злобным призраком, кожа покрылась липкой испариной. Но при том, что душа короля трепетала, в нем поднималась ожесточенная ярость. Что делал фантом его брата здесь, рядом с бездыханным телом ребенка, ни в каких преступлениях не повинного? Неужели мертвый король, у которого так и не родился собственный сын, пришел сюда упиться горем отца? Или его привлек запах разложения?

Или, может, убиенный Эдвард пришел забрать душу этого мальчика, носившего его имя?

Его лицо исказила гримаса, и, когда в груди Этельреда стала разрастаться знакомая мучительная тяжесть, он под гнетом страха и боли повалился на колени. Король закрыл глаза, объятый дурманящей вялостью. Но все же он боролся с охватывающим его оцепенением, надеясь отыскать способ навсегда усмирить неприкаянный дух своего брата. Можно ли заключить с умершим сделку? Мог ли он предложить выкуп за избавление от бесконечно преследующего его ужаса?

Проведя языком по запекшимся губам, король взялся за простой деревянный крест, стоявший у гроба.

— Я посвящу тебе сына, — зашептал он, — другого Эдварда. Он будет твоим наследником, твоим этелингом. Клянусь в этом крестом нашего Спасителя. Тебе достаточно этого? Ты оставишь меня в покое, править королевством?

Затаив дыхание, Этельред всматривался в сумрак в ожидании знака, что эта клятва избавила его от безжалостной мстительности брата, но тень рассеялась, омерзительная вонь гниения улетучилась, и он не слышал ничего, кроме монотонного пения монашек.

Сделав глубокий вдох, король еще раз взглянул в лицо своего мертвого сына и позавидовал Эдварду в том, что он предстанет перед Богом невинным. Ему была неведома подозрительность, его не изъедали черви ненависти и страха.

Из уважения к королевскому семейству архиепископ Вульфстан отложил свой приезд в Винчестер на несколько недель, а когда он наконец прибыл, торжества были отменены. Он провел при дворе короля целый месяц, так как его отъезду мешали дожди, не прекращавшиеся всю весну, угрожая продолжиться и летом. Урожай обещал быть скудным, и люди жили в постоянном страхе перед викингами, которые могли вернуться и отнять у них то малое, что еще оставалось.

В конце концов в начале июня, невзирая на непогоду, архиепископ собрался выехать в Йорвик. Его свита, состоявшая из дюжины церковников, полусотни личных телохранителей и трех старших сыновей короля со своими вооруженными отрядами, была достойна духовного владыки — вероятно, самого влиятельного среди духовенства во всей Англии.

Этельстан, который должен был поехать во главе процессии, под проливным дождем ожидал вместе с братьями приказа о выезде. Он был рад удалиться от надоевшей тесноты двора Винчестера, желая встретиться с жителями северных графств. В частности, он хотел оценить настроения и лояльность народа Нортумбрии по отношению к его отцу и к Вульфстану, их новому духовному пастырю.

Сейчас вся свита ожидала архиепископа, который прощался с монаршей четой на крыльце дворца. Этельстан, чей взгляд непреодолимо влекла к себе королева, видел, как Вульфстан, благословляя, поднял руки над головами венценосной пары. Эмма была одета в черное, поскольку после Эксетера носила только этот цвет. Правда, сегодня ее наряд оттенял яркий блеск толстых золотых браслетов на запястьях — несомненно, подаренных его отцом, ожидающим рождения ребенка.

Официально об этом пока не было объявлено, и случайный наблюдатель, безусловно, не смог бы догадаться о ее беременности. Эмма была по-прежнему высока и поразительно стройна, а кожа ее была такой светлой, что, казалось, светилась изнутри. Нет, причина заключалась в отношении к ней короля. Даже сейчас Этельред стоял, поддерживая ее под руку, заявляя о своих правах на нее, словно она была какой-то давно принадлежащей ему собственностью, ценность которой для него открылась только сейчас. И действительно, Этельстан заметил перемену в отношении своего отца к королеве в ту самую минуту, когда она пыталась его утешить, объявив, что скоро родит ему ребенка вместо умершего Эдварда.

Если Богу будет угодно, то уже зимой Эмма осуществит свое заветное желание. «Интересно, — думал Этельстан, — сколько раз она для достижения этой цели стремилась в омерзительные объятия отца?» Она не делала тайны из ежевечерних посещений большой кровати короля. Этельстан и сам не раз видел, как она, бледная как привидение, в темные ночные часы шла по узкому коридору от двери короля. Он приходил в бешенство, думая об этом, но не мог выкинуть эти воспоминания из головы. Время и расстояние сделают невозможное возможным. Что касается его собственных планов, то сейчас он последует не так давно данному ему Эммой совету. Он будет терпеливо ждать и делать все от него зависящее, чтобы завоевать доверие отца, готовясь однажды взять бразды правления государством в свои руки. Отец не будет жить вечно.

1004 год от Р. Х.

В этот год флот Свена пришел в Норвич, разграбил и сжег весь город… Не прошло и трех недель после разорения Норвича, как враги появились в Тэтфорде и, оставшись там на ночь, разрушили и сожгли этот город. Англосаксонские хроники

Глава 37

Сентябрь 1004 г. Поместье Альдеборн, графство Нортгемптоншир

Эльгива в тревожном ожидании стояла перед отцом, и холодный сквозняк теребил подол ее шерстяного платья. Уже много недель подряд приходили лишь дурные известия: скверная погода, скудные урожаи и разрушительные налеты викингов на восточное побережье. Ее сознание оцепенело от страха, так как деревянный частокол отца представлялся ей смехотворной преградой для боевых топоров викингов. Жуткие слухи, приходящие из Восточной Англии — о сожженных городах и их жителях, закованных в цепи и уведенных на корабли-драконы, — так явственно вызывали в памяти Эльгивы тот черный день в Эксетере, что она снова чувствовала запах гари и слышала пронзительные вопли объятых страхом людей.

Несомненно, на этот раз отец отошлет ее подальше от датской армии, которая, если верить слухам, двигалась прямо к ним.

Он взглянул на нее покрасневшими глазами, и тогда она заметила возле него на столе бутыль и полупустой кубок. Что бы он ни собирался ей сказать, ему пришлось для этого укрепить дух крепким спиртным. Затаив дыхание, она ждала.

— У меня новости о твоей королеве, — произнес он медленно. — О твоей леди Эмме.

Эльгива ожидала не этого. Что нового он мог ей рассказать об Эмме? Вместе с королем и двором она защищена высокими стенами королевской крепости от всякой угрозы, исходящей от викингов.

— И? — сказала она.

— Вскоре она пополнит коллекцию нашего короля еще одним сопляком. Правда, теперь это будет нормандский сопляк. — Он взялся за кубок. — Если у его братьев есть мозги в голове, они убьют его еще до того, как он научится ходить.

Эльгива бросила на него сердитый взгляд. Подобная весть когда-то причинила бы ей страдание, но сейчас она не имела ни малейшего значения.

— Какое мне дело до королевы и ее ребенка? — бросила она. — Еще до конца года я, скорее всего, погибну от руки какого-нибудь грязного викинга.

Он ошеломленно на нее посмотрел.

— Ты их так боишься? — спросил он. — Вот и зря.

— Это почему же? — ответила она вопросом. — А вы не боитесь?

Эльфхельм сделал жест рукой, в которой держал кубок, словно отмахиваясь от ее слов.

— Они провалятся в топи задолго до того, как доберутся до нас.

Впрочем, его пьяные уверения ее не особенно успокоили.

Следующие несколько недель, по мере того как неприятель приближался, ее страх усиливался. Он стал неотлучным спутником Эльгивы, особенно темными зловещими ночами, когда она просыпалась от кошмаров, полных крови и огня, в которых ее преследовал образ Грои с открытым в беззвучном крике ртом.