Когда приходит ответ, стр. 82

На второй день Мартьянов позвал его к себе.

— Я придирался как мог. Но вы, Алексей Алексеевич, кажется, не споткнулись.

«Не споткнулись» на лексиконе Мартьянова значит хорошо, почти хорошо. Удачное решение.

Право же, оно удачно. Зуев использовал ячейки двоичных счетчиков, но всё в них перекроил. Все связи между ними. Так, как подсказала ему догадка и как подтвердила теория. По старой схеме счетчики действовали так, что каждое реле в них зависело только от предыдущего. Так было принято, и так была уже допущена возможность состязания. А идея Зуева оказалась богаче. Каждое реле в генераторе должно зависеть не только от одного предыдущего реле, но от всех предыдущих. Именно от всех.

— Все за одного, один за всех! — пояснил Зуев поговоркой. Никакое реле не может сработать, пока не сработают все предыдущие. Каждое реле ждет своей очереди. И ни одно по всей цепочке не может ни включиться, ни отключиться вне строгой очереди. Все за одного, один за всех. Вот они, эти новые, типовые ячейки и новые связи между ними на зуевской схемке.

Новые связи… Довольно сложная система соединений отдельных реле. Но эта сложность несет за собой и очень важную простоту. Новые связи… Их высмотрел Зуев, размышляя над своими таблицами. Конечно, их тотчас же оценил и Григорий Иванович, постукивая пальцем по схемке.

— Это у вас неплохо получилось, Алеша.

Код Грея осуществлен. Возможность состязаний уничтожена. Что и требовалось.

И вот за сложностью — простота. В общей конструкции генератора. Теперь можно увеличивать генератор на любое количество элементов. Увеличивать емкость машины. Хочешь — на десять, хочешь — на двадцать элементов, как они задумали. И не надо ничего переделывать, ломать в общем построении. Просто продолжить цепочку реле, прибавляя к ней всё те же стандартные ячейки и проводя между ними всё те же повторяющиеся связи. Его, зуевская система!

Ну, кто попробует отрицать, что после всего этого аспирант Зуев не ушел из мартьяновского кабинета счастливый. Да, счастливый, сияющий, растрепанный от переполнения чувств. Что же еще может с этим сравниться, когда человек имеет право сказать: «Моя система»!

Ну вот, главное теперь решено. И устройство памяти. И генератор конституентов. В принципе решено. Теперь можно приступать к следующему шагу. Создавать настоящий опытный экземпляр. Макет. На четыре элемента.

— Давайте, Алеша!..

14

Эту телеграмму Мартьянов получил, когда вернулся с Наташей на базу. Они пришли к вечеру после похода в горы, неся свои рюкзаки, с облупленными от солнца носами, несмотря на войлочные шляпы, блаженно усталые, мечтая принять горячий душ и слопать все, что подадут за ужином, и если можно, то еще вдвойне.

Они были там, наверху. Там, в горной тишине, лежат два озера-близнеца, неподвижных, круглых, как водяное око, и если смотреть с узкого между ними гребня, то справа глубина будет совсем изумрудно-зеленой, а слева — почти черной. Ради этого стоит полезть!

Они поднимались и выше после ночи, проведенной в спальных мешках. (У него — тот, давний, верный мешок, в котором он ехал еще в морозном вагоне в прифронтовую Москву зимой сорок первого.) Поднимались, чтобы увидеть восход. Главный хребет стоял перед ними, раскинув громады вечных снегов. Тень ночи лежала еще повсюду. И только белый конус, самый далекий, как бы плывущий над всем темным каменным морем, горел уже нежно-розовым заревом — первый отблеск пожара Вселенной.

Мартьянов с упоением щелкал аппаратом, выбирая эффектные точки. А Наташа кричала ему:

— Да брось ты свою механику! Ты погляди, только погляди!..

Потом вниз, вниз — поспеть обратно до вечера.

Ему ничего нельзя было лучше придумать. Для отдыха, для того чтобы отойти от своих институтских дел, от лаборатории, от лекций и консультаций, от семинаров и совещаний… и, наконец, от своих реле. Забыть про все, кроме того, что есть за этими долинами и перевалами таинственные уголки, куда хочется, куда надо непременно попасть.

Особенно он любил этот горный лагерь, где собираются ученые, бегущие сюда хоть ненадолго от своих собственных идей, где все спят в палатках, доктора наук и начинающие доценты, где все куда-то топают и куда-то лезут, и академики гордятся своими восхождениями не меньше, чем своими научными заслугами, где стараются не говорить ни о чем серьезном, а если уж и зайдет такой разговор вокруг вечерней коптилки, то напоминает он тот вольный круглый стол науки, за который стоит садиться только, по словам отца кибернетики, «без амбиций и напыщенности». Блаженное местечко!

Когда им случалось попасть для отдыха в какой-нибудь санаторий, Мартьянов уже через неделю начинал томиться, очень томиться. И все спрашивал Наташу: «А сколько нам здесь еще осталось?» В горах он об этом не спрашивал. Там время течет по-другому.

Но вот телеграмма. Телеграмма была от Зуева.

«Макет готов приступаю испытаниям желаю хорошего отдыха».

Кто знает Мартьянова, тот поймет, сколько лукавства вложил аспирант в последнюю фразу. На другой день Мартьянов спросил Наташу:

— А сколько нам здесь еще осталось?

Со стенда в аспирантской глядел на Мартьянова черный полированный ящик размерами с телевизор или приемник. Макет, выполненный по схемам и чертежам лаборатории внизу, в институтских мастерских. Аккуратно отделанный, весь какой-то опрятный, особенно после того, что здесь было все время грубо наворочено в порядке эксперимента на лабораторном зуевском столе.

Первый опытный экземпляр их логической машины. Для анализа релейных схем. На четыре элемента.

По фасаду машины — обычное для современной аппаратуры стеклометаллопластмассовое оперение. Ламповые глазочки, ключики и тумблеры, гнезда для штепселей… Но не следует забывать, сколько лабораторных терзаний стояло за каждым из таких наборов стандартных деталей.

Зуев повернул ящик так, чтобы можно было легко заглядывать и спереди и сзади. И снял еще задний щиток, открыв доступ, так сказать, с черного хода. Их-то как раз интересовало, как действует внутри вся эта релейная начинка. Ряды катушек с бляшками магнитных якорей, вытянутые пружинки контактов… Их железная логика.

Зуев набрал для, примера схему, втыкая головки штепселей в разные гнезда, — схема, которую надо проанализировать.

Нажал кнопку «пуск».

Что-то тихо будто зашевелилось, задышало внутри, что можно было уловить, пожалуй, не столько на слух или на глаз, а на какое-то чутье воображения. Оно подсказало, что началось… Генератор импульсов посылает уже свои толчки — тик-так-тик…

— Чирикает! — предостерегающе поднял палец Зуев, как бы охраняя эту неслышную птичью песню.

И тотчас же внизу по фасаду машины засветила короткая строчка лампочек. Генератор конституентов успел уже втихомолку перебрать несколько комбинаций, а блок сравнения сличить их с тем, что набрано по схеме на гнездах. Железная логика мгновенно сработала и вот уже выдала результат на лампочках. Есть цепь! При данной комбинации в схеме образуется замкнутая цепь. Логическая единица.

Машина остановилась. Сама остановилась, призывая обратить внимание: есть цепь! Лампочки горят все время, пока Зуев записывает по ним показания. Окончив запись, он нажимает кнопку «сдвиг». Лампочки гаснут — и память машины как бы стирается. Она больше не нужна, результат записан. И чистая память, не загромождая машину, вновь готова принять следующий результат. Логика снова работает, проверяя другие комбинации. И вот опять загораются лампочки, стоп! Другая цепь. Идет анализ. Процесс, над которым с отчаянием ломают себе головы опытнейшие проектировщики.

Мартьянов следит за работой макета, заглядывая то спере ди, то сзади, и кивает поощрительно: неплохо! Они с Зуевым тоже поломали голову, и, кажется, не зря. Но что такое?! Макет как-то замигал нелепо. Захлебнулся раз-другой. И заглох. Железная логика отказала.

Зуев нажимает кнопки, переводит ключи… Ни с места! Бормоча себе под нос: «Ишь ты… Капризы какие…» — пробует он длинной отверткой, словно зондом, проникнуть в релейные внутренности, нащупать изъян. Мартьянов тоже прицеливается взглядом туда же, и две головы близко склоняются в напряженном поиске.