Когда приходит ответ, стр. 70
— Пожалуйста, покажите, где это сказано. На какой странице, на какой строке?
Баскин не протянул руки, не взял и, отстранившись слегка от Мартьянова, бросил через плечо:
— Пока что на защитах вопросы задают диссертанту, а не он задает другим. Если интересуетесь, то и найдете.
Но все же это заставило его наконец сесть.
По проходу ринулась вперед, дробно топая каблуками, щуплая фигурка. Малевич! Он выскочил на свободное пространство и, обернувшись к аудитории, с испуганными глазами, дрожа от собственной смелости и возмущения, отчаянно заговорил. Неясно было даже, успел ли председатель предоставить ему слово. Но он говорил:
— Не знаю, уж какой там идеализм, а эта теория дает нам в руки оружие… Решать такие задачи, о которых мы и думать не смели. Я это на собственной шкуре испытал. — И он смешно хлопнул себя по загривку.
Торопясь все выложить, что хотел, чтобы его не прервали, кидал он, не успевая окончить, одну фразу за другой. И о первых статьях Шестопалова и Мартьянова. И о том, что это было для некоторых за откровение. И о мытарствах Мартьянова с его новой методикой. И о самодеятельном университете. И о собственных попытках применить теорию на деле. И даже о том, как была вычислена более совершенная схема электропривода прокатного стана…
— Это что, идеализм по-вашему?! — восклицал он патетически.
Аудитория могла воспринять, пожалуй, скорее жар его речи, чем ее смысл.
Но затем не торопясь вышел мешковатый Ростовцев и спокойно, обстоятельно расставил все по местам, что было неразборчиво, сбито в выступлении Малевича. Подчеркнул значение теории в области автоматической телефонии.
— Мне кажется, сомневаться в полезном содержании основных положений релейной алгебры не приходится, — рассудительно, в чисто академическом духе ответил он на выпады Баскина.
Правда, он здесь же не замедлил оговорить так же спокойно и дружелюбно, что символика, предлагаемая автором диссертации для мостиковых схем, не может еще считаться наиболее сильной стороной новой методики. (Ишь как деликатно резанул!) По его мнению, это дело дальнейших исследований. (Прозрачный намек на то, что он, Ростовцев, готовит или, возможно, уже приготовил для Мартьянова.)
А в общем, за спокойной, умеренной речью Ростовцева куда-то растворился, рассеялся постепенно угар нестерпимой полемики. Аудитория вдруг почувствовала, что она присутствует на обсуждении действительно научных «опросов.
В заключительном слове Мартьянов сказал:
— Многие, подходя к этой теории, только и ищут, чего она еще не может. Не лучше было бы сначала посмотреть внимательно, что она уже может? А может она уже немало. И я надеюсь, что на этой моей диссертации теория-то не кончается.
И тут же сам начал перечислять: нет еще ответа на то и нет еще ответа на это…
— Широкое поле для приложения сил! — закончил он призывом неутомимого пропагандиста. И отвесил с поклоном стереотипное: — Разрешите поблагодарить всех, кто…
Члены ученого совета готовились к голосованию. Независимо от того, кто из них признал или не признал алгебру логики, все равно все они будут поступать сейчас по принципу двоичного релейного выбора. Либо «за», либо «против». Либо белый шар, либо черный. Мартьянов прикидывал в уме, кто же бросит какой камень?
Шары уже давно никто теперь не опускает в урну. О них говорят лишь символически, как бы сохраняя верность духу классических академий. Шары уже давно заменены печатными бюллетенями, в которых заранее проставлено: «согласен» и «не согласен». И, вынув свои автоматические ручки, отходя в сторонку и поворачиваясь спиной, члены ученого совета должны только вычеркнуть ненужное: «согласен», «не согласен» — по разуму и по совести, как гласило в прежних академических установлениях. Каждый бросает свой камень.
В полной тишине, наступающей всегда в такие минуты, председатель объявил:
— За присвоение степени доктора технических наук подано бюллетеней двадцать два. Против — шесть. Пустых бюллетеней нет.
Одним из первых, кто подошел поздравлять, был Копылов.
А все-таки… Двадцать два и шесть. Шесть все-таки «против». Число, которое достаточно говорит. Говорит, что диссертация прошла не так уж гладко. Что теорию еще ожидают всякие «против».
Мартьянов принимал поздравления, пожимал руки, а сам думал об этих «против».
Что же еще его ожидает?
Глава восьмая, — в которой герой повести предъявляет вещественное доказательство
1
то у него там записано на ближайшие дни в блокнот-календаре? Ноябрь пятьдесят пятого.
Совещание в министерстве по внедрению новых систем телемеханики. Семинар теоретической логики для аспирантов лаборатории. Подготовка Всесоюзной конференции по релейным устройствам. Заседание кафедры Института заочного обучения — расширение программы курса теории релейных устройств.
Какие перемены с тех пор, как мы заглядывали в последний раз в этот блокнот-календарь!
Время очищает от всего ненужного, наносного — и в жизни и в науке. Отбрасывает оковы предвзятых мнений, искусственных препятствий.
Великий дух обновления владеет умами!
Ростки нового в науке дают свои всходы.
Никому и в голову теперь не придет объявлять кибернетику заморской опасностью, а математическую логику подозрительным занятием. Формулы логических операций, язык нуликов и единиц стали орудием новых научных открытий, создания совершенных автоматов, многоразговорной сигнализации, всевозможных «умственных» машин — считающих, решающих, знающих правила поведения. Нулики и единицы заняли прочное место в самых серьезных ученых рассуждениях. Кибернетические игрушки в виде «мышек» и «черепашек» принялись ползать в лабораториях, разыскивая себе дорогу, обходя препятствия, повинуясь устным приказаниям, а в общем-то действуя по логике того же двоичного выбора: можно — нельзя, включено — выключено. Исследователи замахиваются и дальше, отыскивая аналогии между нервной сетью живого организма и сетью управляющих электрических цепей, между памятью мозга и памятью электронных машин, между условным рефлексом и заблокированным реле… Принцип аналогий пожинал плоды во всех областях.
Мартьянов перевел взгляд от блокнот-календаря на плотную, увесистую книгу, лежащую рядышком. Ветер перемен коснулся и его теории. Вот она лежит в строгом академическом издании, его диссертация «Теория релейных устройств», — под рукой, на столе его нового служебного кабинета. Все-таки отпечатанная полностью (несмотря на требования — снять, выбросить, сократить). Все-таки выпущенная в свет и разосланная по прилавкам (несмотря на очередь звоночков в издательство и на письма «группы специалистов»). К тому же еще подготовлен у него и облегченный вариант «Теории» — для практиков-инженеров, для студентов. Ведь в том академическом издании то и дело попадаются примечания: «Если в усвоении последующего раздела встретятся трудности, то при первом чтении страницы такие-то рекомендуется опустить». А ему надо ловить и ловить побольше в сети своей теории. Кого только можно.
Теория для студентов заочного института. Теория для слушателей факультета усовершенствования дипломированных инженеров. Теория для аспирантов. Теоретические семинары, теоретические конференции… Разве еще недавно он мог хотя бы подумать об этом? А теперь он только поспевай — доктор технических наук, профессор Мартьянов, руководитель крупной лаборатории в крупном институте, непременный консультант многих организаций и непременный член многих комиссий, комитетов и советов.
И в самом институте у него в лаборатории перемены и перемены, отголоски больших перемен. Релейной теорией занимается он теперь уже не в порядке как бы личного увлечения, почти упрашивая кого-нибудь из сотрудников заинтересоваться, попробовать. Темы по теории включаются теперь в лабораторный план и могут даже служить оправданием: а что делал такой-то за истекшее полугодие? И даже слывут среди молодых как темы модные. Общая атмосфера нарастающих в науке новых идей оказывает свое давление.