Когда приходит ответ, стр. 53

— Что посоветуете, Григорий Иванович? — запросто, по-дружески спросил директор.

Они с удовольствием поговорили на эту тему, давая себе волю даже немного помечтать между делом. Мартьянов знал толк в таких системах. Развил перед директором некоторые идеи. И было приятно, что находишь понимание у столь умного, сведущего собеседника. Насчет сигнальных систем… Даже поспорили как следует. И директор вполне удовлетворенно сказал под конец: «Ну и прекрасно!» — немного устало, потому что переспорить Мартьянова бывает нелегко.

Надо бы и уходить.

Но Мартьянов продолжал сидеть плотно в кресле перед директорским столом, словно чего-то еще ожидая. Со времени того ученого совета им не приходилось оставаться так вдвоем.

Мартьянов ждал. Директор посмотрел на него, слегка вздохнул и отвел взгляд в сторону. Вот оно, то самое избегающее выражение.

Мартьянов ждал. Наконец директор не выдержал этого состязания в молчании и заговорил первым:

— Я понимаю вас, Григорий Иванович. Вы вправе ожидать, что же думают о той методике, которую вы выдвигаете. Но… — Он в замешательстве провел ладонью по серебристой щетинке у себя на голове, подыскивая слова.

Директор снял уже свою генеральскую форму военных лет, которая невольно его приободряла, и Мартьянов видел сейчас по другую сторону стола очень постаревшего за это время человека, которому, видно, все труднее и труднее тащить воз такого большого беспокойного дела, каким становился их институт. Человек науки в нем не без ущерба приносил себя в жертву организатору науки.

— Согласитесь с тем, — сказал он, — что ваша методика выходит за рамки всего, к чему привыкли. Она звучит почти фантастично. По крайней мере, на первый взгляд.

— А если вдуматься? — вставил Мартьянов.

— Вы требуете слишком многого, — грустно улыбнулся директор. — Кого вы хотите заставить выворачивать себе мозги? Это же требует специального интереса и специальной подготовки. Релейные схемы… Кто у нас в институте действительно знает, изучает реле, кроме вас?

— Это и плохо! — подхватил Мартьянов. — Разве не ясно, что все развитие телемеханики, автоматики…

И он, конечно, воспел бы сейчас целую оду великому будущему реле, если бы директор не предупредил его жестом: «Ясно, ясно!»

— Скажем откровенно, — поднял он снова глаза на Мартьянова. — Вот я, руководитель такого обширного корабля науки. И, кажется, кое-что знаю. Немало даже для моих лет. Но могу ли я входить во все подробности специфических интересов всех наших сотрудников? И быть судьей их разных поисков, предположений… Мне пришлось бы каждый раз изучать их предмет, все изучать от доски до доски. Но вы сами понимаете, реально ли это… То же и с вашей методикой. Допустим, в ваших исходных положениях все правильно, хотя эта алгебра логики и кажется иногда чересчур самонадеянной. Допустим. Но общие, даже самые остроумные положения еще не создают метода. Практического, действенного метода. И чтобы не просто поверить — это слово не годится в науке, — а убедиться, по-настоящему убедиться в силе и пригодности вашей методики, надо же засесть неизвестно на сколько, изучить и проделать, все самому проделать, как студент, который долбит азы. И при этом надо хорошо, очень хорошо знать все тонкости релейных построений. А кому же это под силу?..

Глубокие складки на его лице обозначились при этих словах как будто еще тяжелее. Мартьянов вспомнил, о чем начали поговаривать в институте, называя иносказательно «он» или даже «старик». Так вот: «он» вступал уже в тот возраст, когда директор начинает подыскивать себе заместителя не с тем, чтобы тот не мешал, а с тем, чтобы побольше взял на се бя вместо директора. Но «он» мог еще влиять своим авторитетом, даже своим солидным, старомодно благородным видом.

— Что ж мне теперь? Выходить на улицу и кричать «караул»?.. — зло сказал Мартьянов.

— Ну, к чему так драматически! — поморщился директор. — Лучше обратиться сначала к специалистам релейщикам. Что они скажут?

Директор встал, раз уж Мартьянов не догадался сделать это раньше, и протянул ему руку.

— Во всяком случае, можете быть уверены, что я вам препятствовать не собираюсь.

— А помогать? — спросил Мартьянов.

Директор сокрушенно развел руками. Трудно говорить с человеком, который непременно хочет поставить над всем точки.

5

В институте — дни «большого меню». Так почему-то принято называть среди своих составление сводного плана. Заседая и заседая, проявляя максимум выносливости, заведующие лабораториями проводят в план свои темы, приятные и выгодные, уклоняются от навязываемых тем, неприятных и невыгодных. «Позвольте, это вне нашего направления!» Стараются перекинуть соседу: «Кажется, это ближе к интересам Иван Иваныча». И, кстати, делают попутные замечания: «Я, конечно, не отрицаю, но…» В общем, разноголосый хор, нуждающийся в твердой палочке дирижера.

План многое означает. И то, какие темы будут разрабатываться в лаборатории. И какие темы получат необходимое обеспечение — материалы, приборы, человеко-дни. И каким будет открыт доступ в конструкторские бюро, в монтажные мастерские… Тут всякие пересекающиеся интересы.

— Наш заместитель по научной части, к сожалению, все еще болен, — объявил директор, открывая первое заседание. И мы попросили Александра Степановича взять на себя труд координировать…

Директор жестом пригласил Копылова занять место рядом с собой, во главе длинного стола конференц-зала. Мартьянова словно обожгло. Копылов в роли «правой руки»!

А тот стал возле директора, раскладывая кипу бумаг, большой, внушительный, с видом полного сознания важности того, что на него возложено.

Он перебирал предложения лабораторий, комментировал тематику работ. «Мы считаем», «заслуживает внимания», «целесообразно отложить»… — уснащало его речь.

Мартьянов ревниво следил за ним. «Как входит в роль!» — должен был он себе признаться с удивлением и досадой. Стоило Копылову переменить место за столом и занять положение не сбоку, как все, а во главе стола, где обычно директор с заместителем, — и уже совсем другие нотки. Где его всегдашняя манера обращаться подчеркнуто по-простецки! М-да…

В тот день, когда очередь подошла к седьмой лаборатории, Мартьянов сознательно сел поближе. Чего-нибудь не пропустить бы. И все же, когда Копылов закончил перечень работ, внесенных в план, Мартьянову пришлось переспросить:

— Я, кажется, ослышался?

— Что именно? — поднял брови Копылов.

— А именно главная тема в наших исследованиях. — С ледяной вежливостью пояснил Мартьянов. — Теоретические основы релейных схем.

Копылов не торопясь обвел притихший зал. Сегодня он был почему-то один во главе стола. Директор не то запаздывал, не то вовсе не мог прийти как раз сегодня, и на Копылова падала вся тяжесть создавшегося положения. Но он не смутился и ответил, как бы терпеливо разъясняя известную истину:

— Мы считаем… В плане должны быть те работы, за которые институт может отвечать.

«Кто это — мы?» — невольно усмехнулся про себя Мартьянов. И повысил голос:

— Вы что же, игнорируете теоретические изыскания? Научный институт!

— Изыскания должны быть реальными. Тогда их целесообразно планировать, — спокойно ответил Копылов.

— А я что же, утопию вам предлагаю, что ли? — вскипел Мартьянов.

— Утопия не утопия, а пока что… — Копылов рассеянно перебрал пальцами по воздуху.

Это было уже слишком.

— Понимаю вас! — отчеканил Мартьянов. — Работать на железо куда вернее.

Намек вполне прозрачный. Есть любители исследовательской работы, но есть и любители представлять готовую аппаратуру. Сегодня одна конструкция, завтра другая… В полном блеске полированного металла, во всем эффектном обрамлении кнопок и ключей. «Железо» всегда производит впечатление — перед комиссиями, в отчетах, на выставках. А теория? Ее не выложишь так прямо на стол. И в каких показателях отметить ее значение? Впрочем, в лабораториях-то знают цену всему. И знают, кто же в институте особенно любит эту «работу на железо».