Ожерелья Джехангира, стр. 28
Бешеный жор длился с восьми часов вечера до одиннадцати, после чего мгновенно прекратился. Подсчитали добычу.
— Пятьдесят семь штук, — торжественно объявил Володя.
— Маловато, — пробасил Юрий, и мы расхохотались, вспомнив, как прежде, бывало, радовались даже такому улову, которого едва хватало на уху. А теперь можем не только сварить уху из самых отборных сигов, но и накормить рыбой товарищей, оставшихся в городе.
Мы быстро помчались по Гравийке домой. Настроение было приподнятое. Мы с нетерпением ждали момента, когда с гордостью пронесем ящик с рыбой мимо друзей-насмешников.
Но вдруг мотор затих. И всерьез… Вот тебе и покрасовались уловом! Вот тебе и доставили свежую рыбу к вечеринке, которую устраивали ленинградские геологи в честь 250-летия родного города…
Течение принесет наше тяжелое неповоротливое корыто к Енисею не раньше чем через два часа; а там нужно рассчитывать на милость случайного буксира…
Мы с Юрием решили пешком идти в Игарку, Володя остался караулить лодку и ждать, когда мы пришлем за ним вторую.
Уложив в рюкзак столько рыбы, сколько можно было поднять — надо же угостить приятелей, — тронулись в путь. Пошли напрямик, ориентируясь по замшелым деревьям и еле доносившимся звукам лесопильного завода.
Тайга цвела вовсю. Среди красных кочек пушистого моха ярко зеленела брусника, буйно кучерявился голубоватый ягель, белела голубика. Но идти по игарской тайге — мучение. Мы проваливались в трясины, переползали через поваленные деревья, спотыкались о пни, до колен увязали в проклятом ягеле. Рыба, которая прежде доставляла нам столько удовольствия и ликования, теперь стала тяжкой ношей. Сначала Юрий спорил, что рюкзак весит не больше двенадцати килограммов, а потом уже уверял, что в нем все тридцать.
Наконец после чертыханий и проклятий подошли к базе экспедиции. И сразу усталость как рукой сняло!
Но где похвальные гимны в нашу честь? Где слова благодарности хотя бы за то, что мы до отвала накормили всех сладким, нежным деликатесом?
До сих пор я ломаю голову над несправедливым отношением к рыболовам. Придешь без рыбы — смеются, издеваются, а принеси ее много — никаких восторгов, как будто это простенькое дело — наловить удочкой столько рыбы, не какой-нибудь там красноглазой плотвы, а благороднейшего полярного сига!
Живые молнии
Стадо диких оленей шумной лавиной катилось к Ледовитому океану. За оленями усталой рысцой трусила стая седых полярных волков. Волки высунули языки, тяжело дышали.
Стадо оленей разбрелось на маленькие группы. Волчья стая тоже разбрелась на парочки, каждая парочка пошла стеречь своих оленей.
И днем и ночью, и летом и зимой, словно нитка за иголкой, неотступно будут следовать они за своими жертвами. Олени побегут в белую топкую тундру — волки за ними; олени поднимутся на каменные горные кручи — и волки туда же, олени помчатся в тайгу — волки от них не отстанут.
Когда я писал главу «Речные великаны», меня почему-то так и подмывало сравнить сибирских тайменей с полярными волками. У тайменей тоже есть свои «олени», за которыми они, как нитка за иголкой, бегут даже в крохотные ручейки. «Подводные олени» под стать северным оленям: сторожкие, быстрые, проворные, грациозные и такие неприхотливые, что готовы питаться хоть одними комарами. Они тоже любят раздолье сибирской тундры, горные кручи и чистую, холодную воду, текущую из-под льдистых снежников. И хотя нет у них на голове буйных ветвистых рогов, зато на спине имеется шикарный веер. Впервые я стал ловить эту рыбу в Туве.
К геологам из тайги пришел гость
Жили геологи в самодельной избушке без крыши
Ну разве похожи таймени на щуку, как утверждают некоторые ихтиологи?
Великое скопище. (Темные полосы-это лежащие таймени)
Нет, не попался, а попались!
Сразу у двух закидушников.
Карабинер стреляет.
Вот и все
Перекати-реку
Тува! Дивный край! Там все смешалось и переплелось в живописные ковры — дремучие таежные дебри, желтые песчаные пустыни, холмы с березовыми перелесками, волнистые ковыльные степи, голые громады скал, зеркальные вершины снежных гор, безмолвные озера и гремучие водопады!
Тува! Колыбель Енисея — великой сибирской реки!
База нашей геологической экспедиции стояла вблизи Енисея у поселка Белая Ива. Как только выпало свободное время, я побежал к Енисею. Разлившись на протоки, он устало блуждал среди зеленых островов.
На галечниковой пойме, где течение было быстрое, толпились тувинские ребятишки — загорелые, босоногие и, как все мальчишки мира, чумазые, в ссадинах и царапинах. В руках они держали по длинной палке, к которой была привязана узловатая леска, свитая из конского волоса, а к концу лески у самодельного крючка — кусочек свинца или просто камешек. Мальчишки нанизывали червей на крючок и бросали наживку в воду. Круглые грузила, как перекати-поле, неслись течением по дну реки. Натягивалась леска — и мальчишки проворно вытаскивали хариусов.
Они с завистью косились на мое стройное бамбуковое удилище. Особенно им нравился точеный поплавок с зелеными и красными ободками. Но они не знали, зачем он нужен.
Я бросил наживку в реку. Поплавок сразу же нырнул. Я почувствовал толчок, однако засечь не успел. Снова сделал заброс, и снова прозевал. Казалось, под водой были не рыбы, а живые молнии. Они мелькали белыми сверкающими стрелами, мгновенно схватывали червей, и я только бесился от злости, вытаскивая голые крючки. Тувинята что-то лопотали и смеялись.
Тогда я снял свой нарядный поплавок и привязал к леске пулю от мелкокалиберной винтовки, точно так же, как делали это мальчишки. Быстрое течение понесло пулю, словно ветер перекати-поле. Рывок — и хариус завертелся на крючке.
Теперь-то я знал, как обманывать эту стремительную рыбу. Поплавок тут плохой помощник, потому что он передавал сигнал о поклевках с запозданием, когда хариусы уже срывали наживку. А натянутая благодаря грузилу леска передавала толчок удилищу мгновенно, без промедления.
Я подарил всем ребятишкам настоящие заводские крючки… за то, что они научили меня ловить «живых молний». Я думал, что сделаюсь теперь грозою хариусов.
И в самом деле, весной, когда речки были мутноватые, хариусы ловились на удочку без поплавка хорошо. А вот в светлую воду «перекати-поле» только пугало их.
Если б не охотник за петухами, я бы не скоро познал тайну летнего лова «живых молний».
Охотник за петухами
Наша поисковая партия перекочевывала на грузовике к предгорьям Таннуольского хребта, мрачной, каменной гряды, которая, как черная стена, заслоняла небо. Когда мы проезжали через поселок, шофер Андрей вдруг неожиданно остановил машину, выскочил из кабины и бросился бежать за петухом. Петух был сизый, как голубь, с золотистой грудью, с белыми и огненно-рыжими крыльями, а хвост изгибался радугой.
Андрей вприпрыжку мчался за петухом, тот истошно гоготал, не зная, куда деться.
— Батюшки мои! Да он моего кочета украсть надумал? Ах ирод! Ах ворюга несчастный! — с криком выбежала из хаты старушка и, сломив хворостину, погналась за шофером.
Петух перелетел через плетень, скрылся в густой картофельной ботве. Андрей остановился.
— Бабка, это чей красавец?
— Я тебе покажу чей! Ворюга бессовестный!