Ожерелья Джехангира, стр. 16

Вдруг солнце осветило залив, и мы увидели, что блесна намертво зацепилась за валун, а таймени мирно лежат вокруг. Бухгалтер сконфуженно швырнул спиннинг в траву. Лезть за блесной никто не осмелился: боялись, как бы какой-нибудь хищник сдуру не тяпнул за ногу. Клыки-то у них — ой, ой! Пока судили да гадали, как покороче оборвать жилку, одна шаловливая кобыла из каравана воспользовалась отсутствием бдительности и сбросила свой вьюк в воду.

— А-а!.. Развели тут восторженную демагогию! Цирк устроили вместо работы! — раскипятился прораб-геолог. — Задерживаете тут людей из-за какого-то дерьма…

Павел возмутился: — Да как же вам не стыдно! Кто же нас задерживает? Наоборот, я очень доволен, что показали такое диво. Ведь, может, никогда в жизни не придется увидеть столько тайменей в одном месте!

— Плевать я на них хотел с верхней полочки! — бушевал прораб.

Когда караван ушел, я начал проверять, какая блесна лучше привлекает тайменей. Вывод получился неутешительный: если рыбы много, она берет даже ржавую жестянку от консервной банки, если мало и она сыта, то не соблазнишь ее и золотыми игрушками.

Испытал и искусственную мышку, сшитую из черной беличьей шкуры.

Таймень бросается за мышкой с раскрытой пастью, хватает у поверхности, иногда подкидывая ее носом, как мяч, и ловит на лету; ленок же сначала топит хвостом, а заглатывает уже под водой.

Запечатлев на память залив (как жаль, что снимки получились слишком тусклые), мы тронулись в путь. Я шел и думал о великом скопище. Если бы не звала нас вдаль геологическая карта, сколько бы интересных тайн из жизни сибирских тайменей можно было выудить из этого маленького заливчика. Что делают они ночью? Когда выходят на охоту? Ведь не все же сутки напролет отлеживаются они в ленивой позе на мягком илистом дне или вяло, как будто играючи, кружились за ленками не в силах их поймать?

Выть может, великое скопище посетили бы и тайменьи гиганты, о которых я слышал столько фантастических рассказов. Но довольно отступлений…

На мокром песке, окаймляющем залив, виднелись свежие следы медведей и росомах, валялись кости растерзанных тайменей. Зверям, вероятно, поймать их не предстояло особенного труда: стоило только прыгнуть на скопище с растопыренными лапами — и, пожалуйста, добыча в когтях! Таймени инстинктивно понимали, что лежать у берега опасно. Поэтому при виде человека и собаки они панически отскакивали на середину заливчика.

Что же все-таки заставило их собраться в мелкой тесной луже? Думаю, только одно — невыносимая жара, от которой вода в Тынепе сделалась как парное молоко. В заливе же, куда впадал ключевой ручей, она была холодная-холодная, даже пальцы сводило.

Почти до августа, пока стояла знойная погода, таймени спасались под горными ручьями, где порой было настолько мелко, что из воды торчали их спины. Лежали они очень сторожко. Стоило только загреметь камнями или махнуть рукой, и они шарахались в глубину.

Зрение у тайменей очень зоркое, а хватка — меткая. Однажды я видел, как к ручью подбежал горностай. Опустив в лужицу шоколадную мордочку, грациозно изогнувшись, он аппетитно начал лакать воду. Таймень, который лежал вдали от берега, сделал молниеносный рывок, и бедный зверек даже не успел пикнуть.

В конце августа, когда заметно похолодало, таймени покинули студеные ключи и в поисках пищи разбрелись по всей реке. 1 сентября снова я посетил знаменитый заливчик. И что же? На черном илистом дне его остались лишь волнистые расплывчатые борозды, и никто не догадался бы, что это летнее ложе великого табуна сибирских лососей, ушедших из Енисея — от ядовитого натиска заводских отбросов, от вонючего мазута.

Так я узнал, что жизнь тайменей вовсе не простая и ясная, как представляется некоторым рыболовам. Они все время в движении, все время мигрируют — то на нерестовые перекаты, то в зимовальные ямы, то в погоне за рыбой, которой питаются. В одних реках после икрометания они скатываются, в других, наоборот, поднимаются вслед за хариусами в такие ручейки, где им порой с трудом удается спрятать под воду свой хвост.

Незабываемые впечатления

Самые незабываемые рыбацкие впечатления остались у меня от речки Майгушаш, где мы работали в конце августа. Речка эта впадает в Тынеп. На карте она показана едва заметной прерывистой синей струйкой. Я очень переживал, что геологическая судьба забросила меня, рыболова, на такую невзрачную речушку. Зато потом был счастлив.

Помню, у нас кончились продукты, и мы были вынуждены питаться грибами да глухарями, которых иногда удавалось подстрелить. Наш лагерь стоял в густых дебрях тайги. Все с нетерпением ждали, когда перекочуем на Майгушашу. Рыба нам была просто необходима. Без нее мы совсем отощали, не могли ходить в геологические маршруты.

И вот наконец перед нами протянулась долина Майгушаши — низенькая, заваленная гнилым буреломом пойма с вздрагивающими травянистыми кочками, с бесчисленными вымоинами, заполненными мутной охристой водой, с хлипкими трясинистыми западинами, спрятанными под буйным моховым покровом. Ступишь на кочку и не успеешь помянуть господа бога, как окажешься по пояс в желтой жиже. Сама речушка неширокая, местами она походила на торфяные рвы с темными, сумрачно задумчивыми заводями, местами весело и легкомысленно журчит по голышам.

Вода в ней была какая-то темно-бурая, густо настоянная болотным перегноем. В такой воде, решили мы, даже лягушки не могли бы жить. Одним словом, Майгушаша никому не внушала доверия, и ловить рыбу в ней никто и не пытался.

Мы лежали у костра, а солнце быстро тускнело и вот уже мутным оранжевым шаром коснулось вершин деревьев. Из кустов, из травы, из мха вспорхнули тысячи бабочек, затрепыхали белыми напудренными крылышками. И молчаливая, сумрачная, безжизненная Майгушаша шумно вздрогнула, всколыхнулась и затрепыхалась вслед за бабочками. «Вбульк» — то там, то тут вскипали пузырчатые круги. «Бух» — следовали частые раскатистые бултыхания.

Павел схватил спиннинг, торопливо пристегнул никелированный «байкальчик». Едва блесна шлепнулась в воду, как жилка натянулась и по дну заметалась темная рыбина. Павел торжественно выволок ее на берег. Это был здоровенный килограмма на полтора хариус — густо-фиолетовый горбач с широким зелено крапчатым веером на спине.

— Впервые такого большого подцепил — не знал, что хариус на блесну идет, — сказал Павел и снова сделал заброс, и снова вытащил красавца.

Следующая блесна шлепнулась возле лопухов водяного вязиля, колыхавшихся на длинных лиловых черенках. Павел хотел перезакинуть ее подальше, но на ней уже успела засесть рыбина. В отличие от хариуса она не металась из стороны в сторону, а вертелась волчком, плескаясь и будоража заросли. Павел умело подвел ее прямо к палаткам. Это оказался ленок — со сверкающей золотистой чешуей, с черно-сажистыми пятнами на боках, с малиновыми плавниками. Глотнув воздух, он сразу же уснул, и яркая пестрая окраска его начала бледнеть, переливаясь цветами радуги.

Рыба ловилась, как в сказке, — то хариусы, то щуки.

— Вот тебе и плюгавая речушка! — весело потирал руки Николай Панкратович, пеленая рыбу в мокрую траву, а потом закапывая в горячую золу. А что может быть вкуснее печеных на костре только что пойманных нежных хариусов или отборных жирных ленков! На щук, разумеется, не обращали внимания — отпускали обратно.

Павел отошел подальше и бросил блесну туда, где Майгушаша изгибалась круглой заводью.

— Засел! — спокойно сказал он и вдруг засмеялся, глядя, как в алых лучах заката высокими вертящимися свечами запрыгал таймень. Через некоторое время он вытащил тайменя на берег.

— Добрый поросеночек, — улыбался Павел, еле сдерживая огромную рыбину. И распаленный азартом, задорно крикнул:

— А ну еще попробую!

На следующий день нам предстояло наловить рыбы как можно больше, ведь нужно было идти дальше в глубь тайги, где уж никакие реки не текли. Соль у нас кончилась. Поэтому решили рыбу коптить.