Круглая печать, стр. 37

Михаил Сазонов давал распоряжения шепотом. Одному оперативнику велел проникнуть во двор и обследовать сарай, проверить, нет ли сообщения с домом Таджибекова. Другому приказал влезть на крышу бутылочного склада, откуда хорошо просматриваются оба двора.

— Сам я постучусь в калитку дома Таджибекова, скажу, что необходимо поговорить с ним про… ну, скажем, про учителя Касыма. Чем нескладнее врешь, тем лучше. Надо, чтобы они встревожились. Тогда они постараются без выстрелов улизнуть. Тут уж ушами не хлопать! А ты, мальчик, посиди у дерева, лошадь постереги… Всем все ясно?

Садык остался один. Было очень тихо, и время тянулось медленно.

Первым стук в калитку услыхал милиционер Иса. Он спал на веранде и мог бы, не вставая с постели, спросить, что там еще приключилось. Но Иса продолжал лежать. «Все! — думал он. — Все кончено. Сейчас нас всех заберут. Эх, если бы я уехал вчера! Нет, я не пошевельнусь. Пусть будет что будет».

А в калитку все еще стучали настойчиво и громко.

Вторым в доме проснулся, видимо, Кур-Султан. Сегодня он спал в комнате для гостей рядом со шкафом, где лежала его кобура.

— Проснитесь, хозяин, — сказал Кур-Султан, — стучат в калитку. Может, это Барат вернулся, — «Некстати, — подумал он про себя, — некстати, если это он. Возись теперь… А-а, все равно утром я уйду. Скажу, что вернусь, пускай потом ищут… Но почему так громко стучат?»

Таджибеков проснулся с тяжелой головой и, плохо соображая, который теперь час, вышел во двор и направился к калитке.

— Кто там? — спросил он издали.

— Бухгалтер Уктамбек Таджибеков здесь живет? — на хорошем узбекском языке спросил Сазонов.

— Здесь, здесь, — ответил Таджибеков и, думая, что за калиткой кто-нибудь из сообщников Кур-Султана, негромко добавил: — Не стучите так сильно, разбудите всю улицу.

— Я из милиции, — сказал Сазонов. — Срочное дело, нужно посоветоваться.

Только сейчас Таджибеков сообразил, что вокруг ночь, что гость из милиции ему сейчас совсем не нужен, и у него слегка подкосились ноги. Но он тут же утешил себя тем, что, если бы это было то, чего он боится, человек за калиткой не стал бы сразу говорить, что он из милиции. И потом, к нему ведь, как к председателю махалинской комиссии, действительно могли обратиться.

Таджибеков отодвинул засов и распахнул калитку. Перед ним стоял русский человек в кепке.

Кур-Султан слышал этот разговор. «Нет, уж лучше бы Барат…» — мелькнуло у него в мозгу. Он открыл шкаф и схватил кобуру. Она оказалась неожиданно легкой. В ярости он швырнул ее на пол. «Предал! — подумал Кур-Султан. — Предал, собака!» Кто предал и кто собака, он сейчас не думал. Может быть, милиционер Иса, а может быть, и бухгалтер. Бандит выглянул в окно. В калитку медленно входил человек в кепке и пиджаке. Наметанный глаз Кур-Султана заметил, как с правого бока оттопыривается пиджак.

Милиционер Иса, словно мертвый, лежал на веранде.

Человек в кепке не спеша приближался к дому. Он продолжал о чем-то разговаривать с хозяином, а сам цепко посматривал вокруг.

«Кто предал? — лихорадочно думал Кур-Султан. — Кто предал?» Кур-Султан подобрал кобуру и сунул ее обратно в шкаф.

Человек в кепке приближался к веранде. Кур-Султан собрал в охапку свою постель, чтобы не оставлять следов второго человека в комнате, открыл окно, выходящее в сарай милиционера, и медленно, чтобы не шуметь, шагнул туда.

Михаил Сазонов имел сейчас достаточно оснований, чтобы не верить Таджибекову, и поведение хозяина дома, его растерянность и взгляды, которые он украдкой бросал на комнату для гостей, показывали, что обыск может дать результаты.

— В доме есть кто-нибудь посторонний? — спросил Сазонов. Он сознательно тянул время, рассчитывая, что преступник обязательно попытается скрыться и напорется на засаду.

— Нет, нет, — сказал Таджибеков, — никого посторонних. Вот у меня живет тоже ваш человек, сотрудник милиции.

И в этот момент из глубины дома послышался какой-то крик, а вслед за ним раздался выстрел. Сазонов взмахнул рукой, в которой неожиданно оказался револьвер, и бросился в глубь дома. В тот же момент с крыши бутылочного склада во двор дома Таджибекова спрыгнул еще один человек с револьвером в руке.

Садык сидел под деревом возле фаэтона и, наверно, лучше всех слышал и крик и выстрел в пустом дворе милиционера Исы. Потом он слышал еще какой-то шум и невнятные слова. Вскоре все стихло.

Небо над городом все светлело и светлело, все отчетливее проступали очертания домов и дувалов. В этом утреннем бледном свете странно выглядели на заброшенном пустыре извозчичий фаэтон с откидным верхом и кожаными подушками и мальчик, прижавшийся к дереву. Видимо, людям на улице Оружейников в тот предрассветный час спалось хорошо, потому что никто не видел, как из калитки дома Таджибекова трое штатских с револьверами в руках вывели милиционера Ису в гимнастерке, но без пояса и без нагана, самого бухгалтера и какого-то неизвестного высокого человека с рябоватым лицом. Его правая рука была обмотана тряпкой, сквозь которую проступала кровь. Он бережно прижимал ее левой рукой к груди.

— Доведем их до отделения, сдадим, а потом вернемся к фаэтону, — сказал Сазонов. — Шестерым нам все равно не сесть.

4

Талиб проснулся раньше Леры. Он умылся, приготовил все к завтраку, сел на веранде, вытряхнул из пачки тоненькую, как гвоздик, папироску с высыпавшимся табаком и закурил. Папироска быстро кончалась. Талиб все сидел, держа ее в зубах, и думал о разговоре с Саидмурадом. Еще вчера он понял, что роль Таджибекова и его чрезмерная активность в отношении ребят и учителя Касыма выходит далеко за рамки деятельности временно исполняющего обязанности председателя махалинской комиссии.

Вся улица уже проснулась, а Лера еще спала. Талиб написал ей записку, что скоро вернется, и ушел. Он решил еще раз зайти в милицию, но не к следователю Акбарходжаеву, который ему категорически не понравился, а к самому начальнику. Если начальник не поймет его, что ж, он пойдет в горком партии. Если нужно будет, он задержится в Ташкенте на неделю, на две, до тех пор, пока в дело не будет внесена ясность.

— Начальник милиции занят, — сказал Талибу дежурный, — у него совещание.

Талиб уселся на слабоногий венский стул. Из-за плотно прикрытой двери кабинета слышался только один голос. Интонации были грозные, и Талиб понял, что совещание будет долгим и бурным.

Минут через пять дверь растворилась, и оттуда красный как рак вылетел следователь Акбарходжаев. Вдогонку ему полетели слова, значения которых Талиб не понял: «В пожарную команду! Воду качать! Ручным насосом!» Дверь опять закрылась, и в комнате наступила тишина.

— Что ж вы сидите? — сказал дежурный. — Заходите.

— Но там же совещание, — ответил Талиб.

— Нет, нет, совещание кончилось, — сказал дежурный, — заходите.

В кабинете начальник был действительно один. Он ходил вокруг стола и ладонью ожесточенно растирал себе бритый затылок.

— Я вас слушаю, садитесь.

Талиб сел и стал ждать, пока начальник успокоится.

— Говорите, говорите, — повторил начальник, — я слушаю вас.

— Я относительно убийства председателя махалинской комиссии с улицы Оружейников, — начал Талиб. — Дело в том, что у меня есть основания сомневаться в принятой вами версии, и я совершенно не согласен с мнением, которое сложилось у следователя.

Ответ начальника милиции ошарашил Талиба.

— Вы считаете, что Таджибеков здесь ни при чем? — спросил он.

— Видите ли… Я недавно приехал из Москвы, точнее — только вчера, но то, что я узнал здесь про учителя Касыма Насырова, противоречит моему представлению об этом человеке.

— Учитель нас сейчас не интересует, — сказал начальник, — с учителем все ясно. Минуточку… — Он открыл дверь и крикнул дежурному: — Проверьте, освободили учителя Насырова или нет. Если нет, немедленно освободить и извиниться. От моего имени.