Солнечный круг, стр. 26
Всех занимает рыбалка: приближается вечер, и мы зорко всматриваемся в берега, выбираем место для ночевки. От неподвижного положения устали ноги, хочется размяться и… половить сторожких красавцев горных рек — хариусов.
Еще до заката солнца мы остановились в устье безымянной речушки, впадавшей справа в Томь. Берег здесь высокий, а обилие наносника обеспечивало нам тепло на всю ночь.
Вытащив лодку на берег, мы сейчас же принялись готовить удочки. Я раздал спутникам снасти и пока налаживал «обманку» — крючок с двумя петушиными перышками, Андрей Иванович, сидя на корме лодки, уже выкинул первого хариуса.
— Начало ужину положено, — говорит он, опуская хариуса в ведро с водой.
Я устраиваюсь рядом с ним между двух каменных валунов.
— Вы только не шумите, — говорит мне лоцман. — Рыба эта страсть чуткая…
Я знаю характер этой рыбы, осторожно заношу удочку и опускаю на воду. Быстрое течение подхватывает моего мотылька и несет вниз. Десятки раз я забрасываю свою снасть вперед и — безрезультатно. А Андрей Иванович все таскает и таскает хариусов.
Видя мои бесплодные усилия, он предлагает:
— Садитесь рядом со мной…
Я тихонько перебираюсь в лодку и спрашиваю:
— А вы на что ловите?
— На паута… Перед отъездом наловил… Привяжите крючок и берите паута. На «обманку» не пойдет, сытый, должно…
Минуту я смотрю, как он это делает. Живой паут, оказавшись на воде, часто-часто машет крылышками и привлекает рыбу. Хватка происходит мгновенно, и двухчетвертовый хариус переселяется из водоема в ведро.
Запасы паута у Андрея Ивановича значительные, и мы быстро наполнили хариусами большое ведро. Ваньке посчастливилось поймать трех ленков и десятка два хариусов; кое-что добыли и старики таежники — они не имели такой насадки, какая была у нас.
Вечером, после прекрасной ухи, мы долго сидели у костра, слушали голоса тайги, делились впечатлениями и незаметно, один за другим, уснули.
Утром мы снова ловили рыбу, и было трудно оторваться от этого интересного занятия. Андрей Иванович сердился.
— Ну, будет вам… Давайте завтрак готовить… — кричал он.
— А ты брось — и мы бросим… — смеялся Ванька.
— Еще одного поймаю…
В этом месте Томь делала крутой поворот вправо и подмывала левый берег. Огромная пихта с вывороченным корнем низко склонилась над водой. Она еще держалась какими-то корешками, но казалось, вот-вот рухнет в воду.
Мы уже завтракали, когда один старик, показывая рукой, сказал:
— Смотрите-ка…
На поваленное дерево взобрался годовалый медвежонок и потихоньку стал перебираться к вершине. Было непонятно — чего он хочет? Напиться с дерева? Нет. Добравшись до вершины, медвежонок уселся и начал качаться. Но сидя качаться было неудобно, он встал на задние лапы и начал усиленно раскачивать тонкую вершину.
— Ах, прокурат, што выделывает, — слышу я старческий голос. — Вот бы ему сейчас подсыпать дробцы в мягкое место…
Под тяжестью мишки дерево склоняется все ниже и ниже, и, наконец, крайние ветки начинают буровить воду; это, по-видимому, совсем понравилось медвежонку. Он налегает изо всех сил, а дерево незаметно клонится к воде. Не ожидая катастрофы, он поднял, лапы и, махая ими в такт, еще сильнее начал раскачиваться. Корешки, державшие дерево, наконец лопнули, и забавник миша вместе с деревом нырнул в холодную воду.
Мы забыли о завтраке и долго смеялись. А медвежонок, выбравшись на отмель, отряхнулся и со всех ног метнулся в тайгу…
И еще раз позабавила нас тайга.
Было раннее утро. Солнце только что поднялось над вершинами гор, и все деревья и травы засверкали от ночной росы. Когда мы проплывали у берега, лоцман ударял веслом по кустам и бриллиантовые капельки сыпались на нас. Это чтобы мы не дремали.
Плывем, лениво переговариваемся. И вдруг я слышу — на, противоположном берегу обрывистый человеческий говор.
— Тише, товарищи! — поворачиваюсь я к сидящим сзади.
И сейчас же слышу:
— Тише, товарищи!..
Все притихли, а Андрей Иванович расхохотался:
— Да ведь это же эхо дразнится…
Он плавает здесь часто, и все ему ведомо. Я же никогда не слыхал ничего подобного по чистоте отклика. А разгадка была простой: против нас огромным амфитеатром лежала горная цепь, а ближе к берегу стояла маленькая горка; звук, попадая в эту разложину, облетал кругом и возвращался к нам.
Мы долго перекликаемся, смеемся, особенно усердствует Ванька. Но лодка несется быстро, и звуки постепенно слабеют.
— Прощай, тайга! — кричу я в последний раз и не получаю ответа.
Но тайга еще не кончилась. Река вырвалась из тесных берегов, стала широкой и замедлила течение. Пришлось позаботиться о втором гребном весле.
Плотовщиков мы встретили у шорского поселка Мыски. Посидели на берегу, покурили, передали наказ Бориса Павловича — и снова в путь. Они — вверх, а мы вниз.
На четвертые сутки, в обеденный час, мы увидели заводские трубы и полотнища дыма первенца сибирской металлургии — Новокузнецка.
В городе я случайно встретил отважного пловца на салике.
Оказалось, он уже три дня живет здесь…
Разведчики
Часто удача или неудача зависит от какой-нибудь случайности.
Рыбак плывет на «богатые места» и, разбросив сети, возвращается на стан в полной уверенности — рыба будет… Охотник, после длительных наблюдений за пролетом птиц, строит свой скрадок «на самой дороге» и, приведя все в порядок, с надеждой ждет той минуты, когда птица «пойдет»…
После оказывается, обоих постигла неудача. Рыба гуляла не у берега, где стояли сети, а на открытой воде; и птица шла стороной, благодаря изменившемуся направлению ветра… Вот тут и угадай!..
С большой надеждой и верой в свою удачу я промахал веслом сорок километров от города, чтобы к вечеру попасть на озеро Труба. Не ближний путь, но я знал, зачем плыву.
Название озера, несомненно, имеет свою древнюю историю. Вся эта низменность, ограниченная справа Кудряшевским бором и слева — крутым и высоким берегом, некогда была одним из рукавов Оби. Иначе зачем же первые казаки-землепроходцы закладывали бы сначала Чаусский (от реки Чаус), а потом Колыванский «остроги» (1713 года) в девяти километрах от реки Оби, от ее современного русла?
Прежний рукав Оби огибал Кудряшевский бор с юго-запада и был безмерно широким возле нынешних сел: Криводановки, Крохалевки, Грязнухи, Соколовой, но около Малого Оёша сжимался в «трубу».
И сейчас, когда спадает вешняя вода и образуются берега, рыбаки говорят:
— Река вошла в трубу… Озеро в трубе…
По-видимому, это определение находится в тесной связи с названием озера.
От Малого Оёша, как в трубу, видно на взгорье старинное село Колывань, с возникновением которого началось освоение нашего обширного края.
…На Трубе я не в первый раз, и мне всегда здесь сопутствовала удача. Я приплыл вечером и расположился ночевать на одном из островов, от которых начиналось озеро Труба. За дальнюю дорогу я достаточно устал и, поужинав, решил уснуть, чтобы утром, с новыми силами, начать мою охоту за «зубатыми»…
Озеро Труба изобиловало щуками, окунями и другими породами рыб. Невода здесь не ходили, а рыбьей молоди было достаточно, и хищники вырастали до больших размеров.
Нам, спортсменам, здесь представлялась возможность применить любые свои снасти: дорожку, спиннинг, жерлицы, кружки и другие обманки. Здесь рыбалка превращалась в самую страстную охоту, и я никогда не жалел ни сил, потраченных на переезд, ни времени, — все это окупалось с лихвой не только добычей, но и теми незабываемыми моментами напряженной борьбы с хищниками, которые приходилось переживать.
Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть.
Августовская тихая, теплая ночь опустилась на эти огромные водные просторы; крупные, яркие звезды словно упали с высокого неба на воду и, невесомые, покачивались на темной зыби. Сзади меня вздыхало озеро Белое; оно еще не могло успокоиться после дневного волнения. А вокруг кричали утки, позванивали кулички, спросонья керкали чайки. Вдали сверкала огнями Колывань, слева, на гриве, урчали тракторы, и часто по дороге пробегали машины, бросая далеко в густую темноту снопы яркого света.