Мигель Маньяра, стр. 13
Но вот он выходит из церкви, окруженный оборванцами. Смотрите, как он щебечет, весь красный и запыхавшийся, с преподобным аббатом, который ему улыбается. Никогда еще я не видел его таким радостным, таким ребенком.
ВТОРОЙ МОНАХ
А это кто?
Парализованный нищий Иоаннес Мелендес, скрючившись, с трудом передвигаясь, выходит из церкви. Со всех сторон на площади слышны крики и смех.
МУЖСКОЙ ГОЛОС
А вот и наш старый калека, завсегдатай церквей, вот он, Иоаннес Мелендес, старый вор, которого постиг Божий гнев. Идите сюда, все идите сюда. После длинных литаний не грех и посмеяться.
ГОЛОС РЕБЕНКА
Я сейчас запущу ему камнем в зубы. Вчера его укусила моя собака, и он меня позвал ласковым голосом, наверняка, чтобы ударить меня.
Камень попадает Иоаннесу прямо в грудь.
Тот падает, вскрикнув.
ДОН МИГЕЛЬ
Господи! бьют бедного, больного старика, а я вижу, как лица людей и христиан расцветают от удовольствия, как если бы фокусник развернул свой ковер.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС
Это ребенок бросил камень в Иоаннеса Мелендеса, старого ворона, хромого вора, добрый монах. Это всего лишь Иоаннес, висельник, которого выпустили на волю прошлой зимой после четырнадцати лет каторги. Было бы лучше прикончить такого старого пса, как он. Когда ему кидают кость, он начинает молиться, чтобы посмеяться над вами, а потом в сумерках возвращается, чтобы украсть похлебку у собак порядочных людей.
ДОН МИГЕЛЬ Иоаннес! Иоаннес! Ты слышишь меня?
ИОАННЕС
Вы святой монах Маньяра. Я узнаю ваш голос. Нежный голос.
ДОН МИГЕЛЬ
Иоаннес, вручи твою душу Богу. У тебя лицо человека, который скоро умрет.
ИОАННЕС
Увы, нет. Час еще не пробил. Не беспокойтесь, добрый монах. Увы, нет. Несмотря на мой пре- к лонный возраст, мою слабость и болезнь, Господь отказывает мне в покое. Мне предстоит жить долгие дни и ночи, ползать, как червь, скрипеть, как несмазанная ось, драться за пустую кость с бродячей собакой. Время еще не пришло. Искупление длительно, добрый монах.
ДОН МИГЕЛЬ
Искупление очень длительно, Иоаннес; но искупление и очень сладостно, Иоаннес. И ты говоришь не как враг Божий.
ИОАННЕС
Долгое, долгое время я был врагом Божиим, подобно моему отцу, разбойнику, и матери, публичной девке. У моей бедной матери не хватило смелости удушить меня; она вскормила меня своим молоком воровки на постели уличной девки. Мне было восемь лет, когда один блудливый священник, движимый состраданием, рассказал мне об Отце и Сыне и Святом Духе и, увидев, что я плачу, сам горько заплакал. Он научил меня молиться, и я часто молился за него, плохого священника, и за мою несчастную мать. А когда настало сладкое время любви, я влюбился в молоденькую цыганку, столь же дикую, как и я, столь же презираемую. Она любила меня, и ее племя выгнало ее, как собаку, за эту любовь к христианскому ублюдку. Трудное было время, добрый монах. Тогда я начал красть, чтобы накормить ее нежный женский рот. Каторжная жизнь медленно съедала мои кости, и когда мои ноги стали мягкими, как белье, вымокшее под дождем, меня выбросили на берег с парой костылей, и я вернулся умереть здесь, где Бог даровал мне жизнь.
ДОН МИГЕЛЬ
Господи, Господи, я взываю к Тебе из Капернаума. Господи, Господи, я возношу свой голос в Гада- ринской земле; Господи, Господи, вот я в пределах Геннисаретских; Господи, Господи, я думаю о Тебе на границе Тира и Сидона; Господи, Господи, мой голос доносится к Тебе из земли Декаполийской; Господи, Господи, я взываю к Тебе йз Вифсаиды; Господи, Господи, приди мне на помощь из пределов Иудейских, с того берега Иордана. Аминь.
Паралитику.
Ты много страдал от людей, брат мой Иоаннес.
А какое имя даешь ты Богу в твоих мыслях? Ты называешь Его Болью, или Справедливостью, или Возмездием?
ИОАННЕС
Я называю Его его собственным именем, брат Маньяра, тем самым, которое вы сами прокричали недавно в проповеди, добрый брат Маньяра.
ДОН МИГЕЛЬ
Что это за имя?
ИОАННЕС
Любовь.
ДОН МИГЕЛЬ
Отбрось твои костыли.
Иоаннес после минуты сомнения далеко отбрасывает костыли.
ДОН МИГЕЛЬ
Встань и иди.
Иоаннес Мелендес поднимается и, ни на кого не глядя, бежит в церковь, крича страшным голосом: «Осанна! Осанна!».
Аббат и монахи целуют одежды дона Мигеля Маньяры. Народ кричит: «Чудо!» и бросается на колени, моля Раскаявшегося Грешника о благословении.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Двор монастыря Милосердия. Тишина последних ночных минут. Небо усеяно звездами, хотя чувствуется приближение дня.
Бесшумно открывается маленькая дверь. Появляется Мигель Маньяра со светильником в руке и сумой на плече. Он очень постарел: волосы стали седыми, руки дрожат. Он опирается на палку.
ДОН МИГЕЛЬ
О сердце мое! О дитя мое! Ты так и не уснуло, а уже настал день. Вот день: он приходит и удивляется вчерашней луне на небе. И вот ты один под холодными слезами ночи, навсегда потерянной, один с твоими вчерашними мыслями, как скошенная трава. О лицо, умытое слезами! О суровая Вечность!
Молчание.
Они умерли. Я окружен спящими незнакомцами. Те, кого любило мое сердце, уже давно мертвы. Лишь один человек видел, как я старею: брат садовник, знающий мысли травы и намерения воздуха. Все остальные умерли. О утренняя луна! О печальный взгляд Вечности!
Молчание.
Не все было сказано, не все было сделано. Нужно молиться, нужно действовать. Сердце, исполненное тревоги, подобно шуму сломанных крыльев над водой. Всю ночь, всю ночь тревога была рядом со мной, как любящая жена, которую давным–давно перестали любить.
Молчание.
Я поднялся раньше обычного и я соединил эти сильные руки при свете лампады. Мне многое надо сделать сегодня, и мое сердце право, предпочитая слабый свет утренней лампады и машинальную молитву в холодной пустоте и синеве, исходящей не от луны и не несущей в себе дыхания утра.
Молчание.
О утренняя луна! Как твое лицо похоже на лица тех, кто видит необычные и глубокие вещи! Голодный ловит свое дыхание и поглощает его, и засыпает в волнах своей слабости. Больной рабочий собирает, кашляя, свои инструменты. Покинутая девушка с ужасом узнает мансарду, отблеск зеркала и метлу: она растерянно смотрит на свой живот мачехи и внезапно думает о скрежете колодца.
Молчание.
Господи, Господи, дай нам нашу ежедневную надежду!
О Отец и Сын, даруйте нам наше ежедневное мужество!
Словно прокаженный нищий, спиной прислонившийся к стене, протягивает свою миску для супа, так и я устремлю мое юное сердце к благоухающему теплу жизни в любви!
Даруй мне мою ежедневную долю любви, щедро отмерь мне ее ради других: дабы я, насытившись, отправился к тем, кто Тебя не любит и оскорбляет меня; дабы я сказал: «Такова Его щедрость». Ибо это не дары Его сердца, а лишь крошки, сметенные с Его стола; и вот что остается в миске Его недостойного и насытившегося раба.
О улица! О город! О королевство! О земля! Придите и вкусите! Ибо таков Всевышний, ибо таков Господь- Любовь! Я Маньяра, тот, кто лжет, говоря: я люблю. А потому что я сказал Превечному, что я люблю Его, мое сердце радостно и мои руки желанны, как хлеба.
Что говорит Павел, недоброе сердце, и что говорит Мария, блудница? Что то, что было украдено и потеряно, было украдено и потеряно.
Я Маньяра. И Тот, кого я люблю, говорит мне: этого не было. Если ты украл, если ты убил, этого не было. Есть один Он.
Молчание. На горизонте забрезжил рассвет.
Тишина пахнет яблоней, видящей сны, воздух облачается в ангельское одеяние. Дыхание земли подобно зевку быка. Стена окрашивается цветом миндального дерева. Вот и заря. Колодец стенает, как ленивый школьник. Эхо поднимается со своего ложа. Вот и разносчики воды. В хлевах сменили солому.