Азиатские христы, стр. 62

При появлении и исчезновении всех мировых эпох, во всем мрачном по природе бытии непрерывно проявляется стремление к свету искупления и потому в известные определенные эпохи [87] известный личности должны были достигать искупления; такие личности делались Буддами и совершали предопределенное от века поприще. Все они родились в восточной части Средней Индии, все происходили из родов браманов и кшатриев; все достигли искупительного познания под деревом. Жили они на земле неодинаковое время, смотря по той эпохе, в которую они появлялись, и возвещенное ими учение продержалось тоже различное время. «Пятьсот лет, Ананда, будет существовать истинное учение, — сказал Будда своему любимому ученику. — Потом вера исчезает до тех пор, пока не появится новый Будда и не приведет в движение колесо закона».

Буддисты полагают, — говорит за них Ольденберг (стр. 202), — что как и в неизменные по времени мировые периоды является целый ряд Будд, так и неизмеримые пространства вселенной имеют своих Будд. В мирах, отделенных от нас бесконечно большим пространством, идет такая же борьба ради искупления, как и на земном шаре. «Не может случиться, ученики, — говорит Будда, — чтобы в одной и той же мировой системе одновременно не раньше и не позже, появились два святые всемирные Будды». И вот Ольденбург заключает, что в этих словах мы имеем право видеть указание на то, что в других мировых системах, независимо от того, что происходит в нашем мире, одерживаются такие же победы света над мраком, какую одержал на земле под деревом при Урвеле Будда. Но в этой философии сказывается уже европейское учение о бесчисленности обитаемых миров!

Наступит ли когда конец их появлений? Будет ли когда-нибудь победа настолько полной, что все существа достигнут искупления?

В рассказе о смерти Будды приводится изречение, сказанное богом Брамой, когда святой взошел в нирвану:

«В мире все существа тело свое оставляют —

Так и Будда теперь, победоносный учитель миров

Совершенный, могучий, в Нирвану вошел».

Стало быть, — заключает Ольденберг (стр. 304), — все существа достигнут когда-нибудь Нирваны.

Останется ли навеки, даже и тогда, когда все одушевленные, способные к страданиям существа, исчезнут из царства бытия, поток происхождения и уничтожения миров? Или, после уничтожения всякого сознания, в котором отражается мир явлений, чувственный мир уничтожится? Будет ли только Нирвана, в глубине которой погрузятся все царства видимого мира, Единым и Сущим?

«Для буддизма, — отвечает за него Обльденберг, — эти вопросы излини. Возвышенный не открыл этого; ибо это не нужно для спасения, не нужно для благочестивой жизни, для отрешения от всего земного, для уничтожения желаний, для покоя, познания, просвещения, Нирваны».

Как это похоже на слова христианского вероучения: — это непостижимо для человеческого ума!…

По мнению буддистов законодательное право принадлежит только Будде. Все заповеди и воспрещения имеют силу только потому, что по твердому убеждению верующих, так повелел Будда. Община должна только применять и объяснять правила Будды, точно так же, как она обязана хранить открытое Буддой учение, но она и не призвана и не способна улучшать или развивать эти правила далее. Как и у христиан принимаемые разделялись на послушников и монахов. И так же, как в Евангелиях, кто говорит «я вспомнил мать» или «я вспомнил отца» или «жены забыть не могу», пусть лучше вернется в мир.

Глава Х

Философия индийского буддизма, рассматриваемая в связи с поздней христианской философией.

Большая часть положений, встречающихся в буддийском учении, может считаться не характерными для этой веры, а просто общим владением всех религиозных людей. Таковы учения о переселении душ, об экстазах, понятие святости. Но так называемые «четыре святые истины» составляют то, что отличает буддистов от не буддистов и составляет зерно и основу их закона.

В ночь под святым деревом, близ Урувелы, ему открываются эти четыре истины и он делается Буддой. Эти положения повторяются и обсуждаются в канонических текстах бесчисленное количество раз. Об их важности там говорится в чрезмерно гиперболических выражениях.

Вот они:

1. «Святая истина о страдании, монахи, такова: рождение есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с немилым есть страдание, разлука с милым есть страдание, недостижение желаемого есть страдание, — короче говоря, пятерная привязанность к земному есть страдание».

2. «Святая истина о происхождении страдания, монахи, такова: жажда к бытию и наслаждению и к желанию, находящему свое наслаждение на земле, жажда к наслаждению, жажда к созиданию, жажда власти ведут от возрождения к возрождению».

3. «Святая истина об уничтожении страдания, монахи, такова: уничтожение этой жажды через полное уничтожение желания, через устранение от него, через отчуждение от него, через лишение его всякой опоры».

4. «Святая истина о пути к уничтожению страдания, монахи, это святой осмерной путь — а именно: праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведное воспоминание и праведное самоуглубление».

Эти положения хорошо выражают однобокий пессимизм автора, совершенно тот же, как и в библейской книге «Иов многострадальный». Они наглядно показывают, что автор их был ослабевший, уже пресытившийся жизнью, мудрствующий, дряхлый старец, какими несомненно были и авторы всех мудрствующих библейских книг. Эта жалобная ария, монотонно распеваемая и во всех христианских церквях, настолько гипнотизировала их прихожан, что они стали уже неспособны отметить ее явной однобокости.

Ведь если бы наша жизнь действительно была только переходы от страдания к страданию, то разве большинство боялось ее потерять? И если авторы таких книг вместо того, чтобы их писать, не покончили свою жизнь самоубийством, то этим бы только доказали, что и сами не поняли о чем они так жалобно поют.

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?

Всякий человек в здравом уме понимает, что жизнь есть счастье, которым дорожит все живое. Даже и для мистически настроенной души это ясно, как видим из стихотворения Лермонтова:

Когда волнуется желтеющая нива,

И темный лес шумит,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка.

Тогда смиряется души моей тревога,

И морщины на челе,

Я счастье на зеимле

А в небесах я вижу бога.

Единственная правильная точка зрения состоит в том, что моменты счастья преобладают во всей органической жизни над моментами горя, да и сами моменты усталости и страдания служат только подготовкой к более интенсивному восприятию счастья. А наша смерть? Она существует только для других, а собственной своей смерти еще никто не испытал, и если есть что-нибудь действительно, что существует лишь в воображении отдельного человеческого «Я», а не в реальности, то это представление о его собственной смерти.

Обыкновенно центральные идеи буддийского пессимизма европейцы находят в той мысли, что истинная сущность всего существующего есть небытие.

Но такое понимание буддизма представляет странную ошибку: всякий, кого интересуют не метафизические размышления позднейших веков, а то, что признается проповедью Будды и верованием его общины, не найдет и мысли о небытии. Положение о священных истинах ясно указывает нам, что если буддисты взвесили и нашли слишком легким этот мир, то основание этого было совсем не в том, что он есть обманчивое, кажущееся нечто, или вернее говоря, простое ничто, а только о том, что этот мир, как и у христиан, есть страдание и скрывает в себе только страдание.