Сокровище магов, стр. 29

— Туннель, туннель! — закричал дед Стоян и, встав на ноги, побежал к станции.

Над Чёртовыми Берлогами стлался тёмный дым. Это заставило его остановиться на полдороге. В голове у него проносились спутанные мысли. Он сел, чтобы отдохнуть и подумать, а мысли как живые стали пры­гать у него в голове и каждая тянула к себе. Вот-вот голову разорвут.

Он пристально всматривался в закат, словно свет уходящего солнца должен был разъяснить всё, что было загадочного в это мгновение.

Козочка, которой надоело ждать, повернула голову, посмотрела на него большими жёлтыми глазами и бод­нула в плечо. Он машинально взял её голову под мыш­ку и заговорил с ней, как с человеком:

— Гром загремел далеко отсюда, а дым вышел и здесь. Где аукнулось, а где откликнулось! Вот тут и пойми. Туннель, душа моя, есть туннель. Та Чёрная ска­ла была вроде пробки… Так-то оно. И всё тут. Ну, а теперь? Профессор-то наверняка уже вылетел. Этакий грохот! Чудеса, право. Только бы не того… Оборони боже! А что, если там у этих самых Чёртовых Берлог… Пошли, душа моя. Скорее, скорее!

Козочка вытащила голову у него из-под мышки, от­бежала и взглянула на него так, как будто торопилась больше, чем он сам.

— Идём, идём! — шептал дед Стоян, отряхивая на ходу брюки, принюхиваясь и стараясь проникнуть взглядом за перевал Орлиного Гнезда, к зловещим осы­пям Чёртовых Берлог.

Дед Стоян очень хорошо сделал, направившись к Чёртовым Берлогам. Он прибыл на место происшествия как раз вовремя, в сопровождении своей козочки. Его появление было встречено с облегчением профессором Ивановым, суетившимся вокруг профессора Мартинова и Павлика. Он был испуган и беспомощен.

Козочка деда Стояна оказалась не только хорошим геологом, но и хорошим санитаром, оказав первую по­мощь своим живительным молоком.

19

Одноглазый

Этой ночью в Центральной станции геологической экспедиции свет не гас.

В большом зале допоздна царило оживление. На походных койках лежали старший геолог Петров, спа­сённый Элкой и Китой с помощью рабочих его бригады, профессор Мартинов и Павлик. Все трое получили от профессора Иванова по дозе снотворного и теперь, по­сле необычайного дня, спокойно спали.

Врач из села не появлялся — он был где-то в го­роде. Для оказания первой помощи явилась дежурная акушерка, при появлении которой все смеялись, перед тем как предоставить себя её заботам. Место врача занял профессор Иванов.

Акушерка оказалась расторопной и распорядитель­ной родопчанкой, которая за несколько часов привела в порядок «холостяцкий» дом.

— Для какой помощи вызвали вас, акушерку? — смеялся больше всех профессор Мартинов.

— Вы сейчас все ляжете и выпьете вот эти лекар­ства, которые дал профессор — она имела в виду Ива­нова — и не будете много рассуждать. Ежели бы вы знали больше него, были бы и вы профессорами! — строго распорядилась она и заставила всех лечь на кой­ки и выпить снотворное. Затем она занялась другими делами. Здесь чувствовалась необходимость в твёрдой женской руке, а её рука была достаточно твёрдой. Она нашла дело и для Элки, и для Киты, и для деда Стояна.

— А ну, дедуся, возьми эти камни отсюда и отне­си их вон туда, на окошко! Разложи их там на подокон­нике! Чудаки, право! Завалили столы, стулья, кровати камнями, пылью, травой. Никакой гигиены. Без гигие­ны, голубчики, далеко не уйдешь. А ну ты, девушка, пошевелись, постирай вот эти скатёрки, а ты возьми вон те вещи!..

Акушерка распоряжалась как у себя дома и очень скоро всё на Центральной станции стало выглядеть по-иному. Хотя была уже поздняя ночь, в доме кипела ра­бота, словно настало утро и готовилось какое-нибудь торжество. Но чем больше проходило времени, тем боль­шее смущение овладевало всеми. И сама акушерка тя­жело вздыхала.

Белобрысик ещё не вернулся.

Элка и Кита видели его последними. Они много раз повторили рассказ о своей встрече с ним, и в глазах их светилось такое беспокойство за его судьбу, что Па­влик, перед тем как заснуть, жалел, что лежит тут с исцарапанными коленями и руками, а не находится там, где сейчас его друг. Девочки говорили о нём как о са­мом смелом человеке и это было очень мило с их сто­роны.

Когда весь дом затих, профессор Иванов забросил за плечо ружьё и тихонько вышел. Сияла луна, созда­вая сказочную картину отблесков и светотени. Он вздохнул, облегчённый и ободрённый приятной прохладой невероятно тихой лунной ночи и направился в лес.

Недалеко отсюда в сосновом лесу стоял приземи­стый лесной домик агупта Балцака, в который профес­сор Иванов любил заходить, днём и ночью. Балцака все здесь знали под одним именем — Одноглазый.

Агупты — египетские рабы, переселённые в болгар­ские земли во времена римского владычества. Ими пользовались для работы в подземных рудниках, а так­же как опытными кузнецами и слесарями.

Балцак сохранил своё наследственное родовое ре­месло. Только вместо того, чтобы выковывать шлемы и мечи, он довольствовался изготовлением подков для мулов, и того, что он зарабатывал, хватало ему и его животным.

О нём местное население рассказывало легенды. Для окрестных жителей Балцак был чем-то вроде кол­дуна. У него был ручной волк и к нему в хижину часто приходили спать медведи, а медведицы приводили к нему во двор медвежат поиграть.

Одноглазый Балцак знал тайны многих целебных трав, успешно лечил самые страшные раны и умел го­ворить так, что птицы ему отвечали, а волк выходил к нему из своей норы.

Профессор познакомился с этим агуптом в первые же дни после своего приезда. Второй раз он встретил его случайно и сблизился с ним на почве общего инте­реса к растениям. Агупт увлёкся исследованиями есте­ственника и стал ему помогать.

Они должны были встретиться в девять часов ве­чера на берегу протекающего здесь небольшого, но бурного прозрачного потока, пересекавшего своими из­вилинами самую живописную часть леса и носившего поэтическое название «Серебряный ручей». Хотя усло­вленный час встречи давно миновал, профессор напра­вился в определённое место, уверенный, что Одноглазый его дожидается.

Профессор не ошибся в своем предположении. Бал­цак его ждал. Верный своему обещанию, он появился, будто вырос из-под земли, как только профессор про­свистел условленный сигнал. Ростом он был двух метров, а в плечах — больше метра ширины. Он старался говорить тихо, но его голос гудел, словно из бочки.

— Наша гостья придёт, Балцак? — были первые слова профессора Иванова. Он старался рассеяться, про­гнать из головы мучительные мысли.

— Её жизнь проста, товарищ профессор, — ответил агупт, — и, чтобы сделать жизнь веселей, она придёт. Выкупается в реке. У неё нет других развлечений. Мы, лесные жители, все такие.

Одноглазый агупт Балцак не отделял себя от лес­ных зверей. Более того, для него люди, жившие в горах, и звери в лесу имели одинаковую судьбу, жили одина­ковой жизнью. Когда кто-нибудь убивал дичь, он го­ворил:

«Зачем ты её убил, братец? Почему ты не убил свою сестру в хижине, а её? Она ведь нежнее, безо­биднее твоей сестры, ничем тебя не обидела».

— А если медведь почует нас, он на нас напа­дёт? — спросил профессор Иванов.

Одноглазый набил трубку табаком, но не зажёг её. Повертел её в руках и, почему-то тяжело вздохнув, ответил очень тихим голосом:

— Животное, товарищ, никогда не нападает на че­ловека, кроме тех случаев, когда оно хищное и притом очень, очень голодное, так что от голода не знает, что делает. Для животных нет зверя страшнее человека, товарищ. А этот медведь очень добрый и кроткий. Я знал его мать.

Одноглазый снова вздохнул и посмотрел на небо. Луна разливала мягкий свет. Притихший лес, уснувшие деревья, тишина, эта чудная, необыкновенная лесная тишина в такие тихие вечера разнеживала душу, на­страивала её на мечтательный лад, увлекала в воспо­минания.