Таинственные перья, стр. 19

Когда начался охотничий сезон, бросилось в глаза большое число куцых фазанов. Конечно, они оставили свои хвосты в зубах лисиц, а сами спаслись. Вот, оказывается, как может использовать свой длинный хвост фазан — не хуже ящерицы!

Старый егерь хозяйства Лукич поправил меня:

— Фазаны, если их попужать и схватить, перо спущают с себя, а сами уходят.

Через несколько дней я сам убедился в этом.

Мой сеттер замер на стойке перед кучей хвороста в тугаях охотничьего хозяйства. Мелкая дрожь временами пробегала по телу собаки. Глаза были широко открыты и заворожённо смотрели в одну точку, под кучу.

— Вперёд!

С отчаянным криком и хлопаньем из-под кучи хвороста взлетел петух-фазан. После выстрела он кубарем упал за куст.

Я бросился туда вместе с собакой, но за кустом никого не было, только несколько ярких перьев висели на сухих травинках.

Раненный в крыло фазан успел убежать. Но его предательские свежие следы остались на земле. По ним сеттер быстро догнал фазана и опять сделал над ним стойку. На этот раз фазан притаился совсем на виду. Он уткнулся головой в куртинку полыни и замер. Я решил поймать его для зоопарка живым.

Положив на землю ружьё, я схватил птицу руками. Фазан забился. Перья так и посыпались у меня из-под рук. Птица сделалась как бы скользкой. Теряя перья, она выползала из рук, и, чтобы удержать, пришлось прижать фазана к груди. Его хвост оказался у моих ног с кучей пера и пуха.

Куцый, с большими плешинами в оперении, фазан испуганно таращил на меня жёлтые глаза. Оказалось, он был только легко ранен в кончик крыла. Зоопарку куцый фазан был не нужен. Мне стало жаль птицу, и я отпустил её.

Вечером Лукич посмеялся над моей неудачей и сказал, как учитель двоечнику:

— Ишь ты, захотел фазана пымать! Упаси бог фазана руками хватать за што попало — облысеет сразу, а до хвоста и дотронуться не моги — сразу отлетит! С испугу фазан перо расслабляет. Да и не одни фазаны. Испытайте-ка на других!

СИЛА ПРИВЫЧКИ

Под сетью, подвешенной в кустах на поляне, ярким пятном на снегу желтела кучка пшеницы. Фазаны привыкли прибегать сюда по утрам и наедаться даровым кормом. Но сегодня в шалаше недалеко от сети лежал егерь Карачингильского охотничьего хозяйства. Тонкая бечёвка тянулась к нему от сети, и стоило за неё дёрнуть, как сеть падала и накрывала прикорм. Несколько десятков фазанов ежегодно отлавливалось в хозяйстве для расселения в другие места страны.

Как назло, утро выдалось морозным. Туман долго не давал солнцу обогреть землю. Тростниковые овсянки прыгали по веткам, распушившись, поджимая то одну лапку, то другую. От полыньи на речке поднимался пар. Егерь лежал, завернувшись в тулуп, с каждой минутой ему делалось всё холоднее. Подшитые валенки пропускали мороз, а стоило замёрзнуть ногам, как и всего охватывал нестерпимый холод.

Наконец лёгкий шорох в кустах — и около сети появился фазан. Приподняв длинный хвост, он замер, готовый взлететь в любой момент, как заведённый пружиной. Низкое солнце сверкало на его груди, словно она была отлита из металла. Его головка сине-зелёного бархата, казалось, висела в воздухе отдельно над туловищем — белый ошейник сливался с окружающим снегом.

Егерь сразу перестал ощущать холод и схватил верёвочку от сети. Справа и слева из зарослей вышли две скромные фазанки с оперением под цвет тростника, а затем ещё и ещё нарядные петухи и курицы. Осторожные птицы долго не шли под сеть, а бродили кругом и посматривали на неё одним глазом, склонив головки, совсем как куры на ястреба.

Наконец один за другим несколько фазанов зашли под сеть и начали жадно клевать корм, кивая головками. Егерь дёрнул верёвочку…

Сеть упала. С криком и шумом фазаны разлетелись веером во все сторрны. Но три петуха и курица забились под сетью. Цветные петушиные перья погнало ветерком по снегу. Егерь вытаскивал фазанов из-под сети за головки и совал каждого в отдельный узкий мешок с дыркой в углу. В неё сейчас же высовывалась испуганная головка с жёлтым глазом. В такой упаковке фазанов можно было переносить куда угодно.

Последний петух вырвался, проскочил вдоль руки из-под сети и бросился бежать в кусты. Егерь кинулся догонять беглеца. Фазан упорно не взлетал, а бежал всё дальше по зарослям. Треща и ломая мелкий кустарник, егерь не отставал.

На всём бегу фазан юркнул в сухую траву и замер в ней, спрятав только головку и переднюю часть туловища. Егерь схватил его за шею и сунул в мешочек. Испуг так подействовал на птицу, когда она попала под сеть, что, вырвавшись, она не воспользовалась своим преимуществом перед человеком и, вместо того чтобы улететь, нелепо бежала, раскрыв клюв. Фазан привык в зарослях спасаться бегством, а все попытки взлететь были только что подавлены сетью — вот он и бежал.

Выпущенный в общую большую вольеру, этот фазан вначале взлётывал, как и другие, мягкий верх отбрасывал птиц обратно, и вскоре все они перестали пользоваться крыльями и только бегали по вольере.

Прошло несколько месяцев. Фазанов было поймано мало, и их решили не отправлять, а пустить обратно в тугаи.

Ранним майским утром егерь охотничьего хозяйства широко открыл двери вольеры. Но ни один фазан не вылетел. Они беспокойно бегали вдоль стен, мимо порога открытой двери и не замечали её. Привычка к четырём стенам вольеры у них оказалась настолько же сильной, как и у овец, которых не выгонишь из помещения в новые ворота, пока силой не вытащишь за уши нескольких упрямиц, — тогда все бросаются за ними.

Егерь долго ждал. Наконец терпение его истощилось. Он вошёл в вольеру и стал выбрасывать из неё фазанов в дверь. Вслед за первыми двумя бросились и остальные. Подняв хвосты и вытянув шеи, фазаны убежали в кусты. Но ни один из них не взлетел. Эта способность у них была надёжно подавлена сетчатым верхом вольеры.

КАК БЫ ЧЕГО НЕ ВЫШЛО!

Проснулись мы с Архипычем задолго до позднего зимнего рассвета. Спать больше не хотелось. Семилинейная лампа, с отшибленной верхушкой стекла, сильно коптила и едва освещала деревянный самодельный стол, скамью и нары охотничьей таёжной избушки. За крохотным обледенелым оконцем чернела ночь.

Вскипятить и напиться чаю заняло у нас немного времени. А январская ночь всё ещё держала тайгу в предрассветной темноте. Пришлось ждать. Мы молча лежали на нарах, курили и думали каждый о своём.

Наконец за оконцем посерело: забрезжил рассвет.

— Давай одеваться, — скомандовал Архипыч и поднялся с нар.

Мы пошли берегом речки, едва заметной под черёмуховыми кустами, согнутыми тяжёлыми снежными надувами. Сегодня нам предстояло осмотреть дальний участок тайги, где стояли капканы на соболей.

С каждой минутой в лесу делалось светлей. Где-то в стороне закричала кедровка. Несколько сорок пролетели над головой, направляясь к нашей избушке. Они каждое утро шарили в яме с отбросами, привыкнув, что нас в это время не бывает дома.

Неожиданно из-под самых ног выскочил крупный заяц-беляк. Отбежав немного, он сел. Архипыч не спеша снял с плеча мелкокалиберку, прислонился к берёзе и прицелился.

Выстрел на морозе прозвучал, словно хлопок в ладоши. Заяц свалился как подкошенный. В тот же миг из-под заваленной снегом черёмухи выскочил второй заяц. Он сразу скрылся в зарослях на берегу, но метров через двести показался на льду речки, в прогалине между кустами, у нас на виду несколько раз неторопливо прыгнул и сел.

Архипыч сунул шапку в развилку двух толстых сучков берёзы и сверху положил мелкокалиберку. Тщательно прицелившись, он выстрелил. Заяц свалился. Это была чистая, снайперская стрельба.

— Вот это здорово! На такое расстояние из мелкашки — и без промаха! — похвалил я.

Архипыч промолчал. Но потому, как он прищурил глаза и с трудом сдерживал улыбку, было видно, что он доволен.

— Что же теперь мы будем делать с этими зайцами? — спохватился я, держа за задние лапки двух тяжеленных беляков. — Не таскать же их весь день на себе?