На семи ветрах, стр. 2
— Ну как там, сынок? — еле успевала спросить мать. — Поладил с машиной? Не брыкается больше?
— Порядок, мама… Воюем, наступаем, — задорно блестя глазами, отвечал Федя.
А вечером, взглянув на часы-ходики, опять спешил в поле.
Осенью, когда на собрании трактористов подводили итоги летних работ, бригадир не забыл упомянуть добрым словом Федю Стрешнева и спросил, на каком бы тракторе он хотел поработать прицепщиком в будущем году.
— Нет… я не прицепщиком, — заявил Федя. — На тракториста хочу… Запишите меня на курсы.
Бригадир тракторной бригады с удивлением покосился на малорослого мальчишку.
— А вы на рост не смотрите, — рассердился Федя. — Я ещё вытянусь… Вы лучше проверьте меня! — И он положил перед бригадиром испещрённый карандашными пометками учебник по тракторному делу. — Всё лето учил… Вот спрашивайте по любому разделу…
Бригадир задал один вопрос, другой, третий… Федя ответил почти без запинки.
И всё-таки бригадир отказал.
— В войну, конечно, и такие пахали, — сказал он. — Но сейчас не то время. Школяр ты ещё, да и по годам не положено.
А тут начались изменения в школьной жизни, и стало известно, что в восьмом классе вводятся уроки машиноведения. Вскоре ученики принялись изучать тракторное дело. Они словно сразу повзрослели, расхаживали по деревне с деловым, независимым видом, щеголяли мудреными словечками: жиклёр, карбюратор, магнето, прилаживали себе старенькие комбинезоны и, покопавшись в моторе, даже не очень старались отмывать с рук следы масла. «Навечно въелась», — обычно говорили они.
Федя изучал трактор с завидным усердием и охотой, но поработать по-настоящему в поле ему, как и другим ребятам, так и не пришлось…
— Да, Федя, — вспомнила сейчас Таня, — ты ведь в прошлом году больше всех трудодней выработал. Уточни, пожалуйста, сколько их у тебя на первое октября было — двести или двести десять?
— Не считал, не знаю… — нахмурился Федя. — А как нашей школьной бригаде своего поля не выделили, как нас к машинам не подпускали, об этом на слёте тоже скажешь?
— Надо будет, конечно, и недостатки отметить, — согласилась Таня.
— Что там отметить! Ты во весь голос заяви, чем мы недовольны. От имени всех ребят…
— Хорошо, хорошо…
— Да вот ещё о чём скажи… — настаивал Федя. — Тут наши ребята задумали по-новому в школьной бригаде работать. Чтобы у нас свой, механизированное звено было. Чтобы мы в поле не только тяпками махали, а могли бы землю машинами обрабатывать.
— Ах да, я что-то уже слышала… Только что это за секреты у вас? Какой-то тайный отряд, командиры… Удобрения собираете, машины ищете… А совет бригады ничего не знает.
— Вот подготовимся малость — тогда и доложим. — Федя искоса посмотрел на Таню. — Давай и ты присоединяйся… Вместе будем работать.
— Знаешь, Федя… я как-то не думала об этом, — помолчав, заговорила Таня, торопливо перебирая на столе бумажки. — А потом я ещё и бригадир школьной бригады… Всё руководство на мне… Планы всякие, отчёты…
— Да, любишь ты эту канцелярию, — усмехнулся Федя.
— Ладно, мы ещё поговорим. — Таня с озабоченным видом придвинула к себе лист бумаги, давая понять, что ей надо дописывать рапорт.
— Ну-ну, сочиняй. Ни пуха тебе, ни пера, — кивнул Федя, выходя за дверь.
Глава 2
На лыжи встали рано утром. И хотя с вечера Федя предупредил о вылазке только Сашку Осокина, утром к дому Стрешневых собралась целая компания мальчишек.
Сашка Осокин, плечистый, светловолосый, с округлым лицом и выпуклыми глазами, неторопливо подошёл на широких самодельных лыжах с рюкзаком за плечами, в тёплой, мохнатой шапке и дублёном полушубке, словно он собрался в многодневный дальний поход.
Димка Клепиков был без головного убора, в нарядном голубом свитере с поперечными белыми полосами — знай, мол, наших, от моды не отстаём.
И только Улька Вьюрков, подвижной, чернявый, как цыганёнок, явился, как всегда, одетым наспех, в засаленном кожушке, без варежек, лыжи не по росту, с чужой ноги, прикручены к кожаным сапогам верёвками.
Лихо притормозив у крыльца и веером взвихрив снег, Димка насмешливо бросил Феде:
— Та-ак! Опять Стрешнев работает по индивидуальному плану. Тайная вылазка без участия коллектива, секретная операция…
— Мог бы и предупредить, — с досадой заметил Улька. — Нам же всем тренироваться надо.
— Хотя стоп… — Димка покосился на дом Фонарёвых. — Тайну можно и разгадать… Но один из лыжников занят неотложными делами… Пишет и пишет всю ночь напролёт…
— Ладно вам, — отмахнулся Федя, поспешно прилаживая к валенкам лыжи. — Поехали… Бугров и оврагов на всех хватит.
Переулком, мимо дворов и огородов, мальчишки выехали за усадьбы, но тут же остановились. Наперерез им скользили на лыжах Федин братишка, десятилетний Ромка, и его дружок Дениска. За ними шли девушки-девятиклассницы: худенькая, большеглазая Настя Ведерникова и рослая, с кокетливой чёлкой на лбу Люба Конькова.
— Вот они, вот! — оборачиваясь к девчатам, закричал Ромка. — Ещё не ушли…
— Теперь команда в полном составе… кроме Фонарёвой, — сказал Димка и кивнул Осокину. — Давай, Сашка, двигай.
Все тронулись через поле к лесу. Снег лежал чистый, пышный, голубоватый, в живых, переливчатых искрах.
Саша вырвался вперёд и, утюжа своими широкими лыжами ещё не слежавшийся снег, стал прокладывать лыжню. За ним в затылок пошли остальные.
В лесу лыжники напали на старую лыжню, и идти стало легче. Вскоре бег захватил всех. Шли ритмично, сильно отталкиваясь палками и чувствуя, как морозный, пахнущий хвоей воздух наполняет грудь, как жаркий румянец горячит щёки.
А лес, тихий, просторный, задумчивый, словно расступался перед лыжниками, радуя их своей необычностью: тут и белые горностаевые шапки на пнях, фигуры снежных зайцев, белок, соболей, питонов — чего только не увидишь на деревьях!
— Зима-то чего понаделала, — улыбнулся Саша, останавливаясь около старого дуба, на одном из сучьев которого приютился белый медвежонок с поднятой лапой.
— Здорово!.. Такое не всегда увидишь, — согласился Федя. — Вот бы где урок рисования проводить…
— Это же прямо художественная выставка, — подхватила Настя.
Вскоре лыжники добрались до Епишкиного оврага. Саша проложил лыжню, и ребята начали скатываться вниз.
Ромка и Дениска во всём повторяли старших. Потом им это надоело, и они принялись обследовать склоны оврага. В одном месте, наторив лыжню, можно было прыгать с трамплина; в другом получалось что-то вроде слалома: несёшься, лавируя между деревьями, так что дух захватывает.
Старшеклассники совсем забыли про младших ребят.
Неожиданно к Феде подъехал Дениска.
По его возбуждённому лицу и испуганно блестевшим глазам Федя сразу понял: с Ромкой что-то случилось.
— Сверзился куда-нибудь? Ногу поломал?
— Да нет… — торопливо заговорил Дениска. — Он только нос расквасил… И лыжа у него напополам.
— Вот пацаны!.. И чего увязались с нами? Где он?
Ромка сидел на дне оврага с перемазанным кровью лицом и, пыхтя, отвязывал от валенок намертво привязанные лыжи. Вернее, задние их половинки, так как передние концы были неизвестно где. Кругом на синеватом снегу рдели алые пятна крови.
Федя бросился к братишке и принялся ощупывать ему голову, руки, ноги. Нет, кажется, переломов нет, только нос у Ромки стал как спелая слива да на лбу была содрана кожа.
Федя окинул взглядом склон оврага, заросший разлапистыми елями, с заснеженной площадкой посредине. С неё Ромка, видимо, и прыгал, как с трамплина.
— Та-ак, всё ясно, — вслух подумал Федя. — Трамплинчик выискал… Рекорд задумал поставить…
— Я бы съехал… — зажимая варежкой нос, оправдывался Ромка. — Только там камни какие-то попались…
— Какие тебе камни в Епишкином овраге! — удивился Федя. — Отродясь не бывало…
— Да говорю тебе, камни, — упорствовал Ромка. — Я сам щупал.
Покачав головой, Федя поднялся до Ромкиного «трамплина», снял лыжи, разгрёб ногой снег и действительно нащупал что-то твёрдое. Потом разгрёб ещё, присел на корточки, пошарил руками и, наконец выпрямившись, пронзительно свистнул.