Люди в погонах, стр. 57

В дверь заглянула хозяйка, спросила:

— Еще чайку подогреть?

— Нет, нет, мне уже пора идти, — сказал Шатров и поднялся со стула. — Спасибо за все, Галина Дмитриевна.

— За что же спасибо? Пирожки почти все целы. Да разве можно вас одних оставлять? Вот уж мужчины!

— Не волнуйтесь, Галина Дмитриевна. В другой раз доем, — пошутил Шатров и стал одеваться.

После его ухода Галина Дмитриевна подсела поближе к мужу, посмотрела на него ласковыми темными глазами, заговорила, как всегда, спокойно, с лукавинкой:

— Тоже побеседовать с тобой хочу. Можно?

— Ну, ну, — ответил Петр Сергеевич, расстегивая тесный китель и расправляя плечи. — Только полиричнее тему выбирай.

— К сожалению, не могу. Тема уже приготовлена. Я ведь опять о Степшиных. Плохо живут они, Петя. Он человек, по-моему, хороший, а Дуся нечестная. Весь городок знает. Что теперь делать?

— Да я же просил тебя побеседовать с ней по-своему, по-женски.

Галина Дмитриевна опустила голову:

— Говорила я с ней.

— Ну и как?

— Жалуется, что муж долго в майорах сидит, по службе не продвигается.

— Поэтому она с другими гуляет?

— Похоже, так.

— Глупо. Очень глупо. Ты посоветовала бы ей поступить на работу.

— Не хочет. Зачем, говорит, я тогда за офицера замуж выходила? Не поймет она, Петя, ничего. Слишком легко все досталось ей — квартира, деньги, наряды. Не видела она трудностей. До двадцати трех лет у родителей жила. Мать чай в постель ей подавала. Потом сразу вышла замуж за капитана. Институт, конечно, бросила. Зачем учиться, если она и так капитанша. А теперь скучает и другому человеку жизнь портит.

— Да еще как портит, — сказал Петр Сергеевич, хмурясь. — Что же это у нее разошелся ум по закоулкам, а в середке ничего не осталось? А может, полюбила кого-нибудь?

— Какая любовь, Петя, когда с другими гуляет, а за мужа держится?

— А детей почему нет?

— Не хочет. Я сказала ей о детях, она руками замахала. Боится фигуру испортить. Эх, Петя, — с болью произнесла Галина Дмитриевна. — Ей бы нашей дорожкой пройти. Помнишь, как мы с тобой в жизнь вступали?

Было это в далекой тайге. Ей девятнадцать, ему двадцать два. Она работала поваром в отряде геологов, а он — старшим в бригаде. Бывало, устанут за день, руки болят, а как вечер — бегут на свидание. В каком-то таежном селе зашли в сельсовет, расписались, а жить договорились врозь, до возвращения в город. Но через месяц пришло сообщение, что партия остается в тайге еще на полтора года. Пришлось играть свадьбу на одной из стоянок, прямо на лесной поляне.

Через год у молодоженов родилась дочь. Произошло это в маленьком таежном домике. Сколько было волнений... Три раза пыталась молодая мать с ребенком выехать из тайги хотя бы в ближнее селение. Не удалось из-за проливных дождей. А потом и сама не захотела уезжать. Так и росла первая дочь, Катя, в лесу. А теперь она уже учится в Московском университете.

Вспомнив все это, Галина Дмитриевна откинула назад голову, задумалась. Потом снова взглянула в лицо мужу, сказала тихо:

— А какие испытания прошли мы во время войны? Ты, Петя, на фронте, я с детьми за тридевять земель, где-то у границы с Афганистаном. Фунт хлеба на три дня. Разве Дуся может понять это? Не поймет. Разводиться Степшину надо, и как можно скорей.

— Брось ты глупости, — рассердился Петр Сергеевич, опалив жену суровым взглядом. — Помочь надо, убедить, а ты о разводе толкуешь. Неправильно, нельзя так подходить к делу.

— Ну как же подходить? На коленях умолять, что ли?

— Зачем на коленях? Женсовет соберите. Не послушает, — на общее женское собрание пригласите. Человек же она... поймет.

— Не верю я ей.

— А ты верь. Главное — верь в свои силы.

— Ох и упорный ты человек, — вздохнула Галина Дмитриевна. — С молодости такой вот.

— Может, за это и полюбила, — сказал он, пряча в усах улыбку. И вдруг обнял жену за плечи, привлек к себе, поцеловал в полную розовую щеку.

А за стеной по-прежнему бился и выл буран. От его ударов позвякивали оконные стекла, колыхались шторы. Порой казалось, что весь дом вздрагивает, как одинокий корабль в бушующем море.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

В больнице было профсоюзное собрание, и потому Наташа пришла домой на час позже обычного. Дети встретили ее в прихожей. Володя весело сообщил:

— А мы с бабушкой чай пьем. А еще тебя тетя Дина спрашивала.

Людочка торопливо добавила:

— Правда, уже три раза приходила.

Наташа поцеловала детей и, сбросив пальто, прошла в комнату. Анастасия Харитоновна сидела за столом в халате, тщательно причесанная.

— Боже, почему ты встала? — удивилась Наташа.

Анастасия Харитоновна махнула рукой:

— Хватит лежать, надоело.

— Как же «хватит»? У тебя такое слабое сердце. Нужен абсолютный покой.

— А мне так лучше.

Наташа возмущенно развела руками:

— Разве тебя убедишь! — А про себя подумала: «Хорошо, что мама не сердится, как прежде. Уж так надоели эти ссоры».

В прихожей раздался звонок.

— Иди, открывай, — сказала Анастасия Харитоновна. — Это Дина. Ждет тебя не дождется.

Звонила действительно соседка Дина. Лицо у нее было веселое, раскрасневшееся, глаза блестели. От коротко подстриженных каштановых волос пахло духами «Красная Москва». Она схватила Наташу за руки.

— Ой, как хорошо, что ты появилась. Пойдем ко мне. Скорей. Все уже готово. Ждем, ждем.

Наташа ничего не понимала.

— Почему скорей? Кто ждет?

Дина засмеялась, показав крупные белые зубы.

— Понимаешь, у меня именины. Я не хотела, не готовилась. А ребята наши узнали и вот пришли. Кагор, мускат притащили. Говорят: отмечать, так отмечать с шумом. Собирайся, Ната, из-за тебя не начинаем.

— Не могу я, Дина.

— Почему?

— Ты же знаешь: мама больна.

— Знаю, но ведь она встала.

В прихожей появилась Анастасия Харитоновна. Лицо у нее серое, щеки ввалились, но глаза добрые, совсем не такие, как были до болезни.

— Иди, дочка, — сказала она мягко. — Как же ты не пойдешь? Ведь ждут.

Наташа смущенно повела бровями.

— Неудобно, мама. Они знают друг друга, а я чужая.

Дина вскинула голову, сказала обидчиво:

— Как тебе не совестно, Ната? Кто чужой? Все наши. Не выдумывай, пойдем скорей.

— Ну ладно, — согласилась Наташа. — Сейчас переоденусь и приду.

Дина лукаво скосила глаза и скрылась за дверью. Наташа достала из шкафа синее платье, неохотно стала переодеваться. Видя ее настроение, Анастасия Харитоновна спросила:

— Чего хандришь-то?

— Не хочется мне в незнакомую компанию идти.

— При чем тут компания? Тебя же приглашает Дина — твоя подруга.

Наташа задумалась. Она не считала свою соседку подругой, хотя в детстве играла с ней, бегала в кино на дневные сеансы, делилась мороженым.

Дина была старше Наташи на три года. Училась в горном институте. Закончила его и сразу уехала с партией геологов куда-то в Сибирь. Спустя несколько месяцев вернулась в Москву с мужем. Однажды, встретив Наташу в подъезде дома, сказала с гордой улыбкой: «Познакомься с моим красавчиком». Почему он «красавчик», было непонятно. Длинное, худощавое лицо его выглядело совершенно некрасивым. К тому же на лбу и щеках очень приметно выделялись глубокие рябинки.

Вскоре Дина с «красавчиком» снова уехала в Сибирь. Перед отъездом она очень нервничала. Прощаясь с Наташей, сказала, не скрывая обиды: «Ты пойми, Натка, это не муж, а котенок. Не может здесь в Москве устроиться на работу».

Не прошло и полгода, как Дина появилась в Москве одна. «А где же твой?» — спрашивали ее соседи. «Бросила, — отвечала она со злостью. — Чего я буду за ним ездить по каким-то тундрам? Лучше простой лаборанткой работать в столице». И она устроилась лаборанткой. Потом вдруг неизвестно почему решила срочно переучиться на машинистку и вскоре перешла работать в какую-то редакцию. Замуж так больше и не вышла.